История России. Всемирная, мировая история – Реферат: Русская Православная Церковь

Нижегородский Государственный Технический Университет
Социально – экономический факультет
Кафедра истории
РЕФЕРАТ
ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКАЯ БАЗА
РАСКОЛА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В XVII ВЕКЕ.
Выполнила: Андреева Т.А.
Группа 99 – СсО
Проверил: Ремизов Н.М.
г. Нижний Новгород
1999 г.
Оглавление:
1. Введение. –
– – стр. 1
2. Историография, источниковедение. – –
– стр. 2
3. Начало исправления церковных книг. –
-стр. 7
4. Церковь накануне раскола. – –
– стр. 8
5. Никон и его реформы. – – –
– стр. 10
6. Собор 1654 г. по делу исправления церковных книг и обрядов. –
стр. 15
7. Начало раскола. Основные противники Никона – –
-стр. 16
8. Отречение патриарха Никона от патриаршества. – –
стр. 20
9. Собор 1666 г. по делу Никона. Низложение Никона.
стр. 22
10. Заключение. – –
– – -стр. 25
11. Список использованной литературы. –
– стр.
1. Введение.
Расколом принято называть произошедшее во второй половине XVII века
отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших
название старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской
истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку
духовных противоречий и смут, завершившихся в начале XX века разгромом
русской православной государственности.
О Расколе писали многие. Историки – каждый по-своему – толковали его
причины и разъясняли последствия (большей частью весьма неудовлетворительно
и поверхностно). Непосредственным поводом для Раскола послужила так
называемая «книжная справа» – процесс исправления и редактирования
богослужебных текстов.
За ликвидацию местных различий в церковно-обрядовой сфере, устранение
разночтений и исправление богослужебных книг и другие меры по установлению
общей богословной системы выступали все члены влиятельного «Кружка
ревнителей благочестия». Однако среди его членов не было единства взглядов
относительно путей, методов и конечных целей намечаемой реформы. Протопопы
Аввакум, Даниил, Иван Неронов и другие считали, что русская церковь
сохранила «древлее благочестие» и предлагали проводить унификацию, опираясь
на древнерусские богослужебные книги. Другие члены кружка (Стефан
Вонифатьев, Ф.М. Ртищев), к которым позднее присоединился Никон, хотели
следовать греческим богослужебным образцам, имея в виду в дальнейшем
объединение под эгидой московского патриарха православных церквей Украины и
России (вопрос о об их объединении, в связи с нарастанием Освободительной
борьбы украинского народа против посольских поработителей, приобрел в это
время важное значение) и укрепление их связей с восточными православными
церквями.
При поддержке Алексея Михайловича Никон начал проводить исправление
русских богослужебных книг по современным греческим образцам и изменил
некоторые обряды (двоеперстие было заменено троеперстием, во время служб
«аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды, и т. д.). Нововведения
были одобрены церковными соборами 1654-1655 годов. В течение 1653-1656
годов на Печатном дворе шел выпуск исправленных или вновь переведенных
богослужебных книг1.
Хотя реформа затрагивала лишь внешнюю обрядовую сторону религии, эти
изменения получили значение большого события. К тому же выяснилось
стремление Никона использовать реформу для централизации церкви и усиления
власти патриарха. Недовольство вызвали и насильственные меры, с помощью
которых Никон вводил в обиход новые книги и обряды. Первыми за «старую
веру» выступили некоторые члены «Кружка ревнителей благочестия»: Аввакум,
Даниил, Иван Неронов и другие. Столкновение между Никоном и защитниками
«старой веры» приняло резкие формы. Аввакум, Неронов и другие идеологи
Раскола подверглись жестоким преследованиям.
Выступления защитников «старой веры» получили поддержку в различных
слоях русского общества, что привело к возникновению движения, названного
Расколом. Часть низшего духовенства, видевшая в сильной патриаршей власти
лишь орган эксплуатации, выступая за «старую веру», протестовала против
увеличения гнета со стороны церковной верхушки.
К Расколу примкнула и часть высшего духовенства, недовольная
централизаторскими устремлениями Никона, его самоуправством и отстаивавшая
свои феодальные привилегии (епископы – коломенский Павел, вятский Александр
и другие), некоторые монастыри. Призывы сторонников «старой веры» получили
поддержку и в среде высшей светской знати. Но наибольшую часть сторонников
Раскола составляли крестьяне. Усиление феодально-крепостнического гнета и
ухудшение своего положения народные массы связывали и с нововведениями в
церковной системе.
Объединению в движении столь разнородных социальных сил способствовала
противоре-
1 См. Великая Советская Энциклопедия, ст. 1386.
чивая идеология Раскола. Раскол защищал старину, отрицал нововведения,
проповедовал принятие мученического венца во имя «старой веры», во имя
спасения души, и в то же время резко обличал в религиозной форме феодально-
крепостническую действительность. Различным слоям общества были выгодны
различные стороны этой идеологии. В народной массе живой отклик находили
проповеди расколоучителей о наступлении «последнего времени», о воцарении в
мире антихриста, о том, что царь, патриарх и все власти поклонились ему и
выполняют его волю.
Раскол стал одновременно и знамением консервативной антиправительственной
оппозиции церковных и светских феодалов, и знамением антифеодальной
оппозиции. Народные массы, становясь на защиту «старой веры», выражали этим
свой протест против феодального гнета, прикрываемого и освящаемого
церковью.
Массовый характер движение Раскола приобрело после церковного собора
1666-1667 гг., предавшего старообрядцев анафеме, как еретиков, и принявшего
решение об их наказании. Этот этап совпал с подъемом в стране
антифеодальной борьбы; движение Раскола достигло своего апогея,
распространилось вширь, привлекая новые слои крестьянства, в особенности
крепостных, бежавших на окраины. Идеологами раскола стали представители
низшего духовенства, порвавшие с господствующей церковью, а церковные и
светские феодалы отошли от Раскола. Главной стороной идеологии Раскола и в
это время оставалась проповедь ухода (во имя сохранения «старой веры» и
спасения души) от зла, порожденного «антихристом»
В данной работе я постаралась подробно рассмотреть тему раскола
Русской Православной Церкви, истинные причины этого явления и различные
точки зрения на столь неоднозначный элемент истории нашей Родины.
2. Историография.
Наиболее обстоятельная публикация исторических источников по
рассматриваемому периоду истории – это девятитомные “Материалы по истории
раскола за первое время его существования” (В 9т./ под редакцией Н.И.
Субботина. М., 1874 – 1894). Здесь собраны богатейшие сведения о вождях
противников церковной реформы, главных движениях и событиях в истории
раннего старообрядства. И хотя с момента выхода последнего тома, как
говориться, немало воды утекло, и новые документы по истории раскола
продолжают открывать до сего дня, “Материалы…” все же остаются основными
источниками. Они практически лишены комментариев и пояснений, не говоря уже
о доступности. Они адресованы скорее читателю-профессионалу, чем обычному
любителю родной старины. Читателям (а особенно тем из них, кто впервые
знакомится с темой раскола) лучше обратиться к десятому и одиннадцатому
выпускам “Памятников литературы Древней Руси”, которые посвящены XVII веку
(XVII в. Кн.1, М.: Худ. Лит., 1988. С. 155-192; С. 523-593; XVII в. Кн.2
М.; Худ. Лит., 1989. С. 299-304: 310-522). На указанных страницах этого
издания – замечательные произведения литературы и одновременно важные
исторические источники о расколе. Это “Повесть об осаде Соловецкого
монастыря”, челобитные, послания и письма протопопа Аввакума Петрова и его
бессмертное “Житие…”, “Повесть о боярыне Морзовой”, письма и послания
“соузника” Аввакума дьякона Федора Иванова, сочинения других видных
деятелей раннего старообрядчества – иноков Епифания и Авраамия, “Записка о
жизни Ивана Неронова”.
Публикуемых памятников вполне достаточно, чтобы составить
представление об атмосфере первых лет раскола, мировоззрении и личных
качествах его учителей, их чаяниях и стремлениях, проблемах, которые они
ставили. Достоинством данного издания являются точные, лаконичные, но
информативно емкие комментарии, где переводятся труднопереводимые три века
спустя слова и даются необходимые пояснения.
А теперь остановимся на наиболее значительных исследованиях и
популярных книгах о расколе и высказываемых в них взглядах и оценках.
В понимании раскола в литературе существуют две основные тенденции. Одни
ученые склонны видеть в нем социально-политическое движение в религиозной
форме. Другие исследователи усматривают в расколе и старообрядчестве,
прежде всего, религиозно-церковное явление. Они не отрицают социально-
политических устремлений, но считают их не главными определяющими, а
подчиненными в теме раскола.
Основоположенником первой традиции был профессор Казанской духовной
академии А.П. Щапов, по своим взглядам близкий к революционерам-демократам.
В работе “Земство и раскол” (Соч. Т. 1. СПб., 1906. С. 451-576, см. также
другие издания) он пришел к оценке раскола как “могучей, страшной общинной
оппозиции податного земства, массы народной против государственного строя –
церковного и гражданского”1. Он связывал раскол с крестьянскими восстаниями
и положил начало его трактовки как движения социального протеста.
Для своего времени трактовка старообрядчества как народного движения, а не
только результата косности и фанатизма, как утверждала тогда официальная
церковно-историческая наука, была достаточно нова и интересна. Но, как и
многие другие историки революционно-демократического лагеря, Щапов
позитивистски отрицал в расколе всякую религиозную проблематику и глубину,
что, безусловно, обедняло его концепцию. Взгляды Щапова поддерживали и
развивали Н.Я. Аристов, В.В. Андреев, Н.И. Костомаров, В. Фармаковский и
другие. Бесстужув-Рюмин также признал ценность труда А.П. Щапова. В
дальнейшем понимание раскола в этой традиции стало общепринятым в
историографии советского периода.
Характерным примером такого представления может служить оценка раскола в
третьем томе “Истории СССР” (М., 1967г. С. 105-106). Автором этого труда
был известный специалист по эпохе Пера Великого Н.И. Павленко, но на
страницах обобщающего многотомного труда он выражал, конечно, не столько
свои взгляды, сколько общепринятую и «высочайше утвержденную» концепцию.
“Старообрядчество – сложное движение как по составу участников, так и по
существу. Общим лозунгом для всех, кто становился под знамя
старообрядчества, был возврат к старине, протест против каких бы то ни было
новшеств, Однако, различные социальные группы вкладывали в понятие
«старины» неодинаковое содержание”2. Далее утверждается, что “крестьянин и
посадский могли быть глухи к заклинаниям фанатика Аввакума, но зато с
сочувствием относились к борьбе с строобрядчеством, против дворянского
государства… Стрельцы со стариной вольную службу в столице, жизнь,
необремененную походами. Широкое участие в торгах и промыслах. А
духовенство отождествляло старину с привычным выполнением обрядов, с
заученными молитвами”(!). Наконец, бояре-старообрядцы видели в старине
“возврат к боярскому самовластию”. В итоге делается парадоксальный вывод,
что “под лозунгами старообрядства выступали люди, интересы которых были
диаметрально противоположны”3.
В этих рассуждениях справедливо только то, что старообрядцы действительно
были за старину (это, впрочем, ясно уже из названия), и что в движении
раскола участвовали фактически все классы и социальный слой. Но вот ставили
ли они приписанные им задачи, отстаивая старую веру? Для крестьянина и
посадского человека были гораздо более простые и эффективные способы
«борьбы с дворянским государством» (а точнее, с крайностями крепостничества
и злоупотреблениями властей, ведь именно крестьянин Иван Сусанин спас царя
Михаила, а посадский человек Козьма Минин – российскую государственность).
И способы эти известны, начиная с бегства на казачий Дон и кончая Разбоем и
бунтами.
М.В. Бушуев в работе “История государства Российского” отмечает, что
специфические сословные интересы стрельцов отчетливо были выражены в
знаменитых стрелецких бунтах 1682 и 1698 годов4. И хотя «прения о вере» в
них действительно имели место, то совсем не потому, что раскол для них был
удобной формой протеста, а потому, что многие стрельцы исповедовали старую
веру. Он также замечает, что никто из бояр в XVII не стремился к “боярскому
самовластию”. Что после смуты, к тому же имея перед глазами печальный
пример Польши, вряд ли кто из них мечтал об ослаблении власти и
децентрализации. Но если все же считать их участие в расколе скрытой
оппозицией, Бушуев признает, что это самая проигрышная оппозиция. Ученый
высказывает мнение, что представители всех сословий, участвовавших в
расколе, сознательно ставили под удар свой социальный статус, действовали
не в духе своих классовых и клановых интересов, а часто вопреки им. Он так
же говорит о том, что для того, чтобы разглядеть в старообрядческой гари
социальный протест, а не апокалиптическое видение «конца света» и
_
1 См. А.П. Щапов. Земство и раскол. СПб., 1861 г. С. 406.
2 См. История СССР. М., 1967г. Т. 3.
3 См. История СССР. М., 1967г. Т. 3, с. 106.
4 См. Бушуев В.М. История государства российского. М.: Книжная палата, 1994
г. С. 167.
явления «антихриста», надо вооружиться уж очень своеобразной и очень
марксистской «методологией», позволяющей белое видеть черным и наоборот…
В.М. Бушуеву кажется более убедительным и плодотворным подход к
расколу, как к религиозному движению, которое в обществе, конечно, не могло
не быть «социальным» (как и всякое движение вообще), но при этом не теряло
своей религиозной сущности и основы.
Среди историков понимание раскола как религиозно-церковного явления
характерно для С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.Е. Голубинского, Н.Ф.
Каптерева, В.В. Розанова, Н.А. Бердяева, Протопопа Георгия Флоровского и
многих других.
С.М. Соловьеву принадлежит заслуга введения в научный оборот обширных
материалов о расколе1. Он создал и запоминающиеся исторические портреты
многих участников бурной и напряженной эпохи. Не случайно материалами
источника впоследствии широко пользовался известный исторический романист
Д. Мордовцев в работе над романом «Великий раскол».
Великий русский историк был первопроходцем в архивных изысканиях, и поэтому
многие важные документы по Расколу остались вне поля зрения.
Существенные уточнения многих сюжетов, связанных с Расколом,
основанные на собственных архивных изысканиях, принадлежат профессору
Московской духовной академии Н.Ф. Каптереву. В результате напряженной
исследовательской работы появились две главы монографии ученого – “Сношения
иерусалимских патриархов с русским правительством с середины XVI до конца
XVIII столетия” (СПб., 1895 г.) и “Патриарх Никон и царь Алексей
Михайлович” (Сергиев Посад, 1909-1912 гг.). Автор этих книг сумел по-новому
взглянуть на взаимоотношения светской и церковной власти в расколе, показал
трагическое для Русской Церкви по своим последствиям вмешательство
восточных архиереев и патриархов в церковно-обрядовую реформу патриарха
Никона и царя Алексея Михайловича. Вопреки официальным взглядам на Раскол
как на результат косности и фанатизма «расколоучителей», отступивших от
Православия, Каптерев считал, что в разделении Церкви виноваты обе стороны:
и сторонники реформы, и ее противники. Не удивительно, что ученый поначалу
встретил критику и непонимание коллег. О его полемике с Н.И. Субботиным,
публикатором знаменитых “Материалов по истории раскола”, рассказывается в
очерке А.П. Богданова “Судьба профессора Духовной Академии” (в кн.: Буганов
В.И., Богданов А.П. Бунтари и правдоискатели в Русской Православной Церкви.
Т. II. М., 1991 г. С.494-516).
В традиции Н.Ф. Каптерева рассматривал Раскол и такой известный
историк, как А.В. Карташев (См. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1991
г. Т. II, с. 121-230). Его обобщающая работа в главах о Расколе как бы
подытоживает все достижения русской историографии старообрядчества.
Совсем краткую, но удивительно глубокую и интересную характеристику
раскола дает протоиерей Георгий Флоровский в книге “Пути русского
богословия” (YMCA-Press, 1938 г.). Читателю, глубоко интересующемуся темой
раскола, хорошо также познакомиться со статьей Розанова “Психология
русского раскола” (Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1990 г. С. 48-81).
В современной литературе о Расколе не написано так уж много
содержательных работ, которые к тому же представляют интерес для массового
читателя. Это, прежде всего, популярная книга историка А.П. Богданова “Перо
и крест” (М.: Политиздат, 1991 г. 525 с.). Это издание включает ряд очерков
по истории Церкви, в которых рассказывается о тех ее деятелях, которые, по
мнению автора, вошли с ней в конфликт. В этой книге идет речь о протопопе
Аввакуме и его соратниках, истории соборов против старообрядцев.
Позиция А.П. Богданова, стремящегося, широко цитируя таких авторов, как
Н.Ф. Каптерев и протоиерей Георгий Флоровский, и, пользуясь их материалами,
в то же время высечь из них некую “атеистическую искру”, представляется
несколько двусмысленной. Но большим достоинством его труда является
превосходное знание источников и литературы о Расколе, несомненный дар
популяризатора и писательский талант автора. Несмотря на научно-
художественный характер своей работы, А.П. Богданов снабдил ее обширным
научным аппаратом, в котором дается и подробная библиография Раскола.
Отдельный сюжет в историографии Раскола – судьбы и взаимоотношения
его главных
1 См. С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. 2-е изд. СПб.,
1896 г. Кн. 5.
действующих лиц – патриарха Никона и протопопа Аввакума. О Никоне, по
словам Георгия Флоровского, “говорили и писали слишком много уже его
современники. Но редко кто писал о нем бескорыстно и беспристрастно, без
задней мысли и без предвзятой цели. О нем всегда именно спорили,
пересуживали, оправдывали или осуждали”1. Его имя до сих пор – тема спора и
борьбы.
Одни историки, воздавая должное уму и таланту Никона, в то же время,
стремятся к возвышенной и осторожной оценке его деятельности, признавая в
ней как явные достижения, так и непростительные промахи, во многом
обусловленные временем, в которое он вышел на историческую сцену. К таким
авторам принадлежали, в частности, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Н.Ф.
Каптерев, А.В. Карташев.
Но есть и авторы, склонные оценивать седьмого патриарха Всея России
не только как замечательного церковного деятеля, но и чуть ли не святого
угодника Божьего. На таких позициях стоял, в частности, историк зарубежья –
М.В. Зазыкин, профессор Варшавского Университета. Его перу принадлежит одна
из наиболее обширных и обстоятельных монографий о Никоне – “Патриарх Никон:
Его государственные и канонические идеи” (Ч. 1-3. Варшава: Синод,
типография, 1931 г.). Формируя задачи своего исследования, автор
подчеркивает, что “не имеет в виду давать полную биографию Никона или
систематическое изложение его деятельности, а намерен прежде всего
представить его идеи о церковно-государственных отношениях и касаться его
личности и деяний постольку, поскольку это нужно для уяснения его идей”2.
М.В. Зазыкин опирался на показания о Никоне его современников, Шушерина и
архидиакона Павла Алеппского, исследования о деле Никона и документы,
опубликованные иностранными историками его патриаршества Гюббенетом и
Пальмером, а из сочинений самого патриарха, главным образом, написанное
Никоном в свое оправдание и ответ своим противникам “Разорение”. В итоге
исследования государственных и канонических взглядов Никона М.В. Зазыкин
пришел к выводу од их полной каноничности и соответствии святоотеческому
учению, а самого патриарха называл не иначе как «Великим Святителем Божьим,
прославленным Богом удостоверенными чудесами»3. Он категорически отметал
обвинения Никона во властолюбии, «царепапизме». В основе конфликта
патриарха с царем Алексеем Михайловичем Зазыкин видел попытку первого
«спасти Церковь от грозящего ей поглощения в государстве», «отстоять идею
симфонии властей как идею разграничения двух сфер жизни, светской и
духовной»4.
Таких ученых, как С.М. Соловьев и Н.Ф. Каптерев, он упрекает в
одностороннем использовании источников, враждебных патриарху, не замечая,
что сам впадает в искушение использования источников одиозно-панегирических
или апологических.
Среди современных историков Церкви большой интерес к патриарху Никону
и его правлению проявляет курский священник, протоиерей Лев Лебедев. Ему
принадлежит обширная и, к сожалению, пока не изданная отдельной книгой
работа “Патриарх Никон: Очерк из жизни и деятельности” (Богословские труды.
М., 1982 г. Вып. 23, с. 154-199; Вып 24, с. 139-170.). Автор считает, что
отрицательное отношение к «Предстоятелю Церкви» многих историков
объясняется предвзятым судебным процессом 1666 г. против него, который был
проведен в угоду царю Алексею Михайловичу. На этом судилище явилась на свет
крайне отрицательная оценка его деятельности, затем некритически
воспринятая светскими и церковными историками.
Автор, в общем справедливо, отмечает, что патриаршество Никона – это далеко
не только обрядовые исправления и судебное дело. Это целая эпоха важнейших
и интереснейших решений, событий и начинаний, определивших во многом
дальнейший ход отечественной истории и общественной жизни, оставивших и
целый ряд «завещаний» и загадок, которые еще нуждаются в расшифровке.
Патриарх Никон – это проблема Вселенской Православной экклезии и места в
ней Русской Церкви, проблема развития иконографического учения Православия,
острейшая проблема отношений монархии и Церкви, когда была предопределена
неизбежность падения самодержавия в России. “Никон –это дивное и уникальное
явление в русской архитектуре…”- пишет автор (имеется в виду построенные
патриархом Новоиерусалимский Кийский Крестый и Иверский Валдайский
монастыри – прим. мое (А.Т.)).

1 См. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,
1938 г.
2 См. Зазыкин М.В. Патриарх Никон: Его государственные и канонические идеи.
Варшава: Синод, типография, 1993 г.
3 Там же, стр.8.
4 Там же, стр. 13.
Именно эти направления деятельности Никона и вместе с тем проблемы истории
Церкви XVII века и раскрываются в статьях протоиерея Льва Лебедева. Он
стремиться взглянуть на знаменитого иерарха во всем многообразии его трудов
и, кажется, небезуспешно сочетает в одной работе историческую критику,
искусствоведческий анализ и богословствование. В то же время, автор порой
слишком сильно для исследователя подпадает под обаяние личности Никона,
закрывает глаза на серьезные ошибки и просчеты его деятельности, а в ряде
случаев, от беспристрастного исследования склоняется в сторону апологии.
Тем не менее, в современной литературе о патриархе Никоне нет аналогов
работе Льва Лебедева, и достоинства его изысканий превышают их недостатки.
Источниковедение.
Большая интересная литература во второй половине XVII века возникла в
связи с расколом. На первом месте среди этой литературы стоит автобиография
протопопа Аввакума. Жизнь Аввакума была полна резких контрастов в его
общественном положении. В начале царствования Алексея Михайловича протопоп
Аввакум пользовался большой славой, но вскоре за противодействие
нововведениям патриарха Никона попал в опалу и был сослан в Сибирь.
Расстриженный на Соборе 1666г.1, Аввакум был сослан в Пустозерск и кончил
жизнь на костре. Упрямый и раздражительный, но в то же время
принципиальный и до конца преданный своим идеям, Аввакум Петров (Петрович)
бесхитростно рассказывает про свою жизнь. Озлобление его направлено,
главным образом, против патриарха Никона. Автобиография Аввакума,
написанная простым и образным языком, является прекрасным литературным
памятником и не менее ценным историческим источником по истории раскола.
Для знакомства с ранней историей раскола большое значение имеют также
послания Аввакума к его единомышленникам. Они ярко рисуют быт XVII века,
являясь в этом отношении совершенно незаменимым источником. Чего стоят,
например, упоминания Аввакума об его молодости: «смолода голубей держал,
попович голубятник был». «В земле сидя, яко кокушки кокуют», – пишет он о
боярыне Морозовой и княгине Урусовой, «резаными языками» называет он
раскольничьих попов, наказанных отрезанием языка2.
Сохранились также произведения других старообрядцев: дьякона Феодора,
Инока Авраамия, Епифания, Корнилия и некоторых других. Особенно интересно
житие казанского протопопа Неронова, впоследствии отошедшего от
старообрядчества. Подробности священнической жизни Ивана Неронова в Нижнем
Новгороде и Москве рельефно рисуют быт посадских людей и деятельность
духовенства в первой половине XVII века. Автор жития Неронова рассказывает,
как по Нижнему Новгороду ходили скоморохи «с бубны, и с домрами, и с
медведями». В церквях для ускорения службы зараз пели и читали в два, три,
даже в четыре голоса, «и от самих священников и причетников шум и
козлогласование в святых церквах бываше странно зело»3.
В XVII веке было написано большое количество житий святых, но значение
этих произведений как исторических источников для указанного столетия
значительно меньше, чем для предыдущих веков. Ведь сказания о жизни святых
и их чудесах с их условностью изложения дают только некоторые подробности о
важных исторических событиях.
Тем не менее жития святых нельзя полностью игнорировать как
исторический источник. В житии Варсонофия, архиепископа Казанского,
например, есть интересные сведения о церковных спорах в Пскове, связанных с
вопросом о том, как надо петь на богослужении припев “аллилуйя” – дважды
или трижды, «сугубо» или «трегубо». Этот вопрос позже стал предметом
разногласий между господствующей и старообрядческой церковью, стоявшей за
«сугубую» аллилуйю, и стал одной из причин Раскола.

1 См. Карташев А.В., Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992 г..
Том II.
2,3 См. Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и
другие его сочинения. Сост. Сарафанова Н.С. М.: Госполитиздат, 1960 г.
3. Начало исправления церковных книг.
Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной
скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции.
Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного
Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной
литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной
политики.
Еще в 1551 году Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить
внутреннюю жизнь страны1. Царь самолично составил перечень вопросов, на
которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом
своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствовавшие
душеспасению и богоугодному устроению Русского царства. Рассуждения собора
были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название
Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о
церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными писцами,
допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор жаловался на
неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и
благочинным исправлять их по «хорошим» спискам, а книг непересмотренных не
пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести
вместо писцов типографию и печатать книги.
После Стоглава вплоть до половины XVII века дело исправления книг
существенных изменений не претерпело. Книги правились с «добрых» переводов
по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и
неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее
и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых
ошибок — патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое
звание книжных справщиков.
В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время
прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание
взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619—1633), Иоасафе I
(1634—1641) и Иосифе (1642—1652) труды, предпринятые по этой части,
доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим
оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы2. В
ноябре 1616 года царским указом поручено было архимандриту Сергиевской
лавры Дионисию, священнику села Климентьевского Ивану Наседке и
канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника3.
Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних
славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за
дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не
только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность
сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими
переписчиками.
Книгу исправили — себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на
соборе 1618 года постановили: “Архимандрит Дионисий писал по своему изволу.
И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от церкви Божией и литургии
служити отлучаем, да не священствуют”4. Пока происходили соборные
совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах
водили по Москве в назидание народу, кричавшему: “Вот еретик!” — и
бросавшему в него чем ни попадя. Восемь лет томился в заточении
архимандрит, пока патриарх Филарет не получил в 1626 году письменный отзыв
восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием5.
Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот
случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с
особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он
достоин отдельного обстоятельного рассмотрения.
Дионисия обвинили в том, что он “имя Святой Троицы велел в книгах марать и
Духа Святого не исповедует, яко огнь есть”6. На деле это означало, что
исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы,
содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине

1,2,5 См. Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания.
СПб: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.
3 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.
4 Толстой М.В. История русской церкви. Изд. Валаамского монастыря, 1991 г.
С. 575
6 Там же, с. 567
водосвятного молебна исключили (в призывании к Господу “освятить воду сию
Духом Святым и огнем”) слова “и огнем”, как внесенные произвольно
переписчиками. Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение
и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей
совершенно несоответствующими малости его “проступка”.
Даже церковные авторитеты, известные своей широкой эрудицией, — такие, как
отец Георгий Флоровский, недоуменно говорят о “неясности дела”, о том, что
“мы с трудом можем сообразить, почему справщиков судили и осудили с таким
надрывом и возбуждением”1.
Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о
безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных
во множестве разновременных списков — так что московские справщики сразу
были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто
ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы
поставить в тупик и сегодняшних ученых. Понятие “исправного издания” далеко
не однозначно, и самый вопрос о соотношении славянского и греческого
текстов тоже не прост и не может быть сведен к проблеме “оригинала” и
“перевода”. Тем более сложной становилась работа из-за ее принудительной
спешности, ибо книги правились для практической нужды, ради немедленного
употребления.
Впрочем, для успешности работ было сделано все, что можно.
Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. “Лета
7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя
Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословлению господина
святителя Иосифа… ведено было ехати в Иерусалим”2. Следствием указа стало
отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения
Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в
Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских
монастырях, а остальные обретены в “иных старожитных местах”3. 25 июля 1652
года патриаршество всея Руси принял новгородский митрополит Никон4.
Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы,
одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером,
он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди
которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день
вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано
драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной
власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь — в
качестве простого поднадзорного монаха.
С этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители
“новшеств”, якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на
погибель. Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков,
считавшихся источниками “новшеств”, говорили, что они под турецким игом
изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и
антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах.
4. Русская церковь накануне раскола.
Уже после реформы церкви в середине XVII столетия в старообрядческих
апологических сочинениях сильно идеализировалась «дониконовская» русская
церковная старина. Между тем Смута, которая привела в сокрушительный упадок
все сферы русской жизни, больно ударила и по церкви. Вернее, послужила как
бы мощным тараном, углубившим все трещины и порвавшим все натяжения,
возникшие в ней ранее, еще в XV и XVI веках.
Можно даже поставить вопрос об упадке церкви накануне ее реформы, о
тягостных и застарелых болезнях, которые требовали немедленного и
радикального лечения. Об этом говорят единодушно и русские челобитные о
церковных неправдах и нестроениях, и иностранные свидетельства.
Иностранцы за два столетия оставили более пятидесяти сочинений,
многие из которых посвящены исключительно религиозному быту русских.
Конечно, авторы этих записок, по большей части протестанты или католики, не
могли увидеть веру русских изнутри, вполне понять те идеалы, которые
одушевляли русских подвижников и святых, те взлеты духа, которые они
_
1 См. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,
1983 г.
2,3,4 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб:
Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.
большей части протестанты или католики, не могли увидеть веру русских
изнутри, вполне понять те идеалы, которые одушевляли русских подвижников и
святых, те взлеты духа, которые они переживали. Но зато, бессильные
описать, так сказать бытие, иностранцы постоянно наблюдали религиозный быт,
и не святых, а обычных людей XVI – XVII веков. В описаниях этого быта,
порой точных и красочных, фиксирующих точное и характерное, а порой явно
предвзятых и недоброжелательных “русофобских”, можно почерпнуть немало
интересного о Святой Руси последних веков ее существования. В то же время
эти свидетельства проливают свет и на отношение русских к инославию и
иноверию.
Особняком стоят записки и мемуары путешественников с православного
Востока, дающие представление и о собственно религиозной жизни России на
исходе средневековья. Например, интересная статья Л.П. Рущинского
«Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI – XVII
веков», опубликованной в «Чтениях Общества Истории и Древностей Российских»
(Кн. 3. Июль – сентябрь. М., 1871. С. 1 – 338).
Начнем с богослужения. В его состав входит чтение и пение. И то и
другое в описываемое время находилось в приходских, городских и сельских
церквах в крайне плачевном положении. Еще Адам Клеменс в середине XVI века
заметил, что в церквах у нас читали так быстро, что даже тот, кто читал,
ничего не понимал. Вармунд во второй половине XVII века подтверждает это.
Между тем прихожане вменяли в заслугу священнику, если он мог прочитать
несколько молитв не переводя духа, и кто опережал других в этом деле, тот
считался лучшим.
Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого
многоголосия. Одновременно священник читал молитву, чтец – псалом, дьякон –
послание и т.д. Читали в три – четыре и даже пять – шесть голосов сразу. В
результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно,
поэтому, по свидетельству того же Клеменса, присутствующие в храме не
обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и
разговаривать, тогда как в остальное время богослужения они сохраняли
величайшую скромность и набожность.
Наше церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне
доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все их церковные
установления архидьякон Павел Алеппский, рассказывая о пении, меняет тон
речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектении, а
священники молитвы низким и резким голосом. Когда Павел, освоив русский
язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектению высоким голосом,
то Алексей Михайлович выразил удовольствие. Но Павел Алеппский делает
различие между пением собственно в России и Малороссии. В последней, по его
словам, была заметна любовь к пению и знание музыкальных правил. «А
московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и
протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали
высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их
словам подражали полякам»1. Из описания путешествия Павла видно, что на
Украине в церковном пении принимали участие все присутствующие в храме;
особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей.
В нашей церковной практике была еще одна несообразность, удивлявшая
иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. У нас
существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе
молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением,
за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-
то другой ей кланяется, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты
смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я
один имею право как хозяин?»2 Он предлагал ему приобрести своего Бога,
которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться
чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы
часть ее стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее
из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на
прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при
богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим
церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые
каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все
собрание молящихся представляло собой толпу лиц, обращенных в разные
стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры
на Св. Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились
на престол и царские врата

1,2 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб:
Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.
закрывались, опять каждый начинал смотреть врозь, каждый обращался к своей
иконе и твердил свою простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь в этом
случае следовал общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое
вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты
службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти
всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами.
Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в
XVII веке на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли
русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный ответ, уже само
появление вопроса, вынесенного в заглавие, о чем-то говорит…
5. Никон.
Краткая биография.
«Самый великий человек Русской истории» — так назвал патриарха Никона
митрополит Антоний (Храповицкий). Но даже если стараться быть более
осторожными, то следует признать, что святитель Никон — самый великий
человек, самая ключевая личность во всей истории русского патриаршества. О
нем написано отечественными и зарубежными исследователями столько, сколько
ни об одном другом деятеле Русской Православной Церкви. И, тем не менее,
настоящее изучение богословского наследия патриарха Никона еще даже не
начиналось.
Он родился в мае 1605 года1 в крестьянской семье в селе Вельдеманове
Нижегородского края. Мирское имя — Никита Минин. Пережил очень трудное
детство со злой мачехой, тиранившей его и даже пытавшейся убить. Рано
проявил неудержимый интерес к духовным знаниям. Был послушником
Желтоводского Макарьевского монастыря, где многому, в том числе архитектуре
и строительству, учился. Затем по настоянию родни женился и стал
священником. В этом сане около 9 лет провел в Москве. Трое его детей один
за одним умерли. Тогда они с женой оба решили всецело посвятить себя Богу.
Она стала монахиней Алексеевского монастыря в Москве, а он ушел на Белое
море в Анзерский скит Соловецкого монастыря, где в 1636 году2 был пострижен
в монашество под именем Никон. С 1639 года3 иеромонах Никон стал
подвизаться в Кожезерской обители на материке.
В 1643 году4 он — игумен этого монастыря. В 1646 году5 за сбором милостыни
приехал в Москву и так полюбился 16 летнему царю своей духовностью,
глубокой аскетичностью, обширными познаниями, живым, благородным нравом,
что царь уже не отпустил его обратно, назначив архимандритом Ново-Спасского
монастыря в Москве. В 1649 году6 Собором архиереев во главе с патриархом
Иосифом Никон посвящен в митрополита Новгородского.
Когда скончался патриарх Иосиф, все в Москве могли догадываться, что
преемником его на патриаршей кафедре будет не кто иной, как Новгородский
митрополит Никон, который и при жизни Иосифа был главным советником царя
Алексея Михайловича в церковных делах и возвышался над всеми сколько
своими личными достоинствами, столько и неограниченной доверительностью и
любовью к нему государя. Никону пророчили патриаршество еще в то время,
когда он только сделался митрополитом, для этого уже тогда было достаточно
оснований.
На церемонии посвящения в патриархи в соборной церкви Никон обратился ко
всем находившимся там с такими словами: “Вы знаете, что мы от начала
приняли св. Евангелие, вещания св. апостолов, правила св. отцов и царские
законы из православной Греции, и потому называемся христианами, но на деле
не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил св. апостолов и св.
отцов, ни законов благочестивых царей греческих… Если вам угодно, чтобы я
был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой
соборной церкви пред Господом и Спасителем нашим и Его Пречистою Материю,
ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и
соблюдать правила св. апостолов и св. отцов и законы благочестивых царей”7.
Тогда царь, все бояре, и весь освященный Собор произнесли перед святым
Евангелием и перед святыми чудотворными иконами обет исполнять все, что
предлагал Никон. И Никон, призвав во свидетели Господа, Пресвятую
Богородицу, ангелов и святых, изрек свое согласие быть патриархом. Правда,
все это об избрании Никона мы знаем только из его собственного рассказа.
Но, излагая этот рассказ, Никон говорил: “Господь Бог свидетель есть, яко
_
1,2,3,4,5 См. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. М.: Терра,
1992 г.. Том II.
6,7 См. Митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.
тако бысть” – и смело повторял этот рассказ перед самим царем Алексеем
Михайловичем и перед своими врагами, которые могли бы обличить его в
неправде, а еще прежде смело указывал на это событие даже в печатных
богослужебных книгах1.
Объяснение столь необычной «присяги» заключается в том, что Никон очень
глубоко видел серьезное внутреннее разделение в недрах русского общества,
грозившее расколом. Это проявлялось в отступлении (апостасии) от веры и
Церкви, наметившемся в самых разных слоях общества и в разных направлениях.
Здесь — и увлечение земным благополучием за счет духовных ценностей
определенной части народа, и пренебрежение к Церкви и ее установлениям
среди части высших сословий, в том числе придворной знати, и увлечение в
этих же кругах западной культурой и образом жизни и мысли, и податливость
самого царя на некоторые антиканонические государственные мероприятия.
Последнее особенно обнаружилось в знаменитом «Уложении» 1649 года, согласно
которому учреждался Монастырский приказ как чисто светский орган управления
церковными имениями и делами, которому по гражданским вопросам оказалось
подсудным все духовенство, кроме патриарха2.
Итак, с 25 июля 1652 года Никон стал первым патриархом «Московским и всея
Великия, и Малыя, и Белыя России»3. Ему едва исполнилось тогда 47 лет4, и
он вступил на патриарший престол еще во всей крепости своих сил.
Начал он с укрепления собственной власти. Никон имел характер жестокий и
упрямый, держал себя гордо и недоступно, называя себя, по примеру римского
папы, «крайним святителем», титуловался «великим государем» и был одним из
самых богатых людей России. К архиереям он относился надменно, не хотел их
называть своими братьями, унижал и преследовал остальное духовенство. Все
страшились и трепетали перед Никоном. Историк Ключевский назвал Никона
церковным диктатором5.
Между царем и Никоном сложились не только добрые отношения, но большая
сердечная дружба. Алексей Михайлович воспринимал его как отца, называл
«собинным другом» и стал титуловать великим государем, как и себя, как
некогда Михаил Федорович титуловал своего родного отца — патриарха
Филарета. Если тогда это определялось, прежде всего, кровным родством, то
теперь — чисто духовным. А такое родство царя и патриарха — новая, высшая
ступень отношений Церкви и государства, духовного и мирского начал русской
жизни.
Протоиерей Лев Лебедев в своей статье «Десять Московских патриархов»
высказывает мнение, что Патриарх Никон был человеком глубочайшей
православной церковности, и в этом смысле являлся чрезвычайно ярким,
типическим представителем русского православия. По его мнению, задача,
которую Никон сознательно ставил для себя, состояла в том, чтобы удержать
все русское общество в целом в послушании православной Церкви в такой
обстановке, когда значительная часть общества (снизу доверху) стала заметно
от нее отходить. Отсюда и необходимость клятвенного обещания всех
безоговорочно слушаться Церкви в лице ее патриарха во всех делах чисто
духовной и церковной жизни.
Именно с этой позиции Протоиерей Лебедев представляет возможным понять и
объяснить огромную и очень разностороннюю деятельность великого иерарха.
Патриаршество Никона составляет целую эпоху в истории нашей Церкви. При нем
началось соединение двух ее частей, двух бывших митрополий, Западнорусской
(Киевской) и Восточно-русской (Московской), которые разделены были около
двух столетий6, – соединение, совершавшееся потом медленно и постепенно в
продолжение значительного времени. При нем и при его главном участии
действительно началось основательное исправление наших церковных книг и
обрядов, какого прежде у нас почти не бывало, продолжавшееся и при его
преемниках, и вслед за тем начался и русский раскол «глаголемого
старообрядства». При Никоне или, вернее, самим Никоном сделана была самая
смелая из всех когда-либо у нас бывших и решительная попытка отстоять
самостоятельность и независимость Русской Церкви от светской власти, хотя и
кончившаяся для него неудачно. При Никоне чаще, чем когда-либо, происходили
сношения Русской Церкви с Греческой по делам церковным, чаще, чем когда-
либо, приезжали к нам высшие греческие иерархи и при их участии совершались
у нас такие

1,2,3,4,5 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.
5 См. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс в 3-х книгах. М.: Мысль,
1993 г. Кн. 2.
Соборы, каких ни прежде, ни после у нас не бывало. Да и сам Никон, с его
необыкновенным умом и характером и с его необыкновенной судьбой,
представляет собой такое лицо, которое резко выделяется в ряду других наших
патриархов и всех когда-либо бывших в нашей церкви первосвятителей.
Патриаршество Никона продолжалось всего четырнадцать лет и четыре с
половиной месяца1. Но из них он только шесть лет был действительным
патриархом Московским и всей России и управлял Церковью, пока самовольно не
оставил своей кафедры. Остальные же восемь лет он уже не был и не назывался
патриархом Московским и всей России, а считал себя только патриархом и не
управлял Церковью, но не переставал вмешиваться в ее управление и делать
попытки к возвращению себе прежней власти, пока не был совсем низложен
сана.
Реформы Никона.
Первым и важнейшим делом патриаршества Никона было исправление
богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению было
положено еще при патриархе Иосифе, и тогда же обозначились те два правила,
которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.
Богослужебные книги исправлялись у нас при всех патриархах, когда
готовились к печати. Но правились только по славянским “добрым переводам”,
или спискам. Также, как и “добрые” славянские списки, даже самые древние,
не чужды были погрешностей и немало различались между собой в некоторых
моментах, поэтому, совершенно естественно, что и в печатных книгах,
появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и
различия, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха
Иосифа у нас, наконец, ясно осознана была мысль, что исправлять церковные
книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно сверять также и с
греческими текстами. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с
просьбой прислать в Москву «ученых мужей», знавших греческий язык, чтобы
они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую
тогда намеревались вновь напечатать. Эти ученые люди успели еще при жизни
патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже кончавшуюся
печатанием, книгу “Шестоднев” и напечатали свои исправления в конце книги,
чтобы всю ее не перепечатывать2. Это была первая напечатанная в Москве
церковная книга, исправленная не только по славянским спискам, но и по
греческому тексту; и в этом выразился первый принцип, которого потом
придерживался Никон – исправлять богослужебные книги одновременно по
“добрым” славянским спискам и по греческому тексту.
В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее
бесчиние, происходившее от многоголосия и от хорового пения. Службы
совершались сразу многими голосами: один читал, другой в то же время пел,
третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и
совершенно различное. А при хоровом пении слова растягивались до
бессмыслия, с переменой ударений, заменой полугласных букв на гласные,
прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый
Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали даже
некоторые из светских людей, таких как Федор Ртищев, и два самых
авторитетных московских протоиерея: казанский – Неронов и благовещенский –
Вонифатьев (царский духовник). К ним присоединились Новгородский митрополит
Никон и сам царь. А патриарх Иосиф посоветовался с Цареградским патриархом
Парфением и другими греческими иерархами и решил, что “подобает ли в
службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие”. Иосиф с
Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его
синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и
единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно3. В этом выразился
второй принцип, которого также постоянно придерживался Никон: во всех
случаях недоразумений при исправлении церковной обрядности просить совета и
решения Восточных первосвятителей).
Появились новые обстоятельства, которые вынудили не только не прекращать, а
напротив, с еще
большей энергией продолжать начатое дело исправления церковных книг и
обрядов. При царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, прибывали в
Москву греческие иерархи и другие
_
1,2,3 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2,
гл. 1.
духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго.
Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать
в нашей Церкви некоторые расхождения с чинами и обрядами Греческой Церкви и
некоторые “новшества”, каким особенно казалось им употребление двуперстия
для крестного знамения. Это новшество, несмотря на решение Стоглавого
Собора, слабо проникало в народ, который издревле от предков привык
креститься тремя пальцами. Но при патриархе Иосифе, будучи внесено в
некоторые учительные и богослужебные книги, стало распространяться,
утверждаться и наиболее бросаться в глаза восточным единоверцам. Гостил так
же в Москве Иерусалимский патриарх Паисий. Он тоже заметил новшества в
русской церковности и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и
другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отправили
с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там
церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Арсений, возвратившись в
Москву, привез с собой “Статейный список”, в котором подробно изложил свой
жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых
других церковных предметах, которыми русские отличались тогда от греков, а
также привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне
монахи всех греческих монастырей, собравшись на соборе признали двуперстие
ересью, сожгли московские книги, в которых было напечатано о нем, как книги
еретические, и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги.1
Все это должно было еще больше встревожить царя и церковные власти в Москве
и показать им, до чего могут довести те обрядовые разночтения, которые
находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл
в Москву Назаретский митрополит Гавриил, привезя с собой письма от
Иерусалимского патриарха Паисия к царю и к патриарху Иосифу. И этот
митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества2. Что
же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был
уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столь могущественный еще при
патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли он быть
спокоен и не отреагировать на порицания греков?
Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как рассказывается в
предисловии изданного им Служебника, “упразднися от всех и вложися в труд,
еже бы Святое Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу, со многим
трудом многи дни в разсмотрении положи”3. В «книгохранильнице» он нашел
подлинную уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России,
подписанную патриархами Иеремией Цареградским и Иовом Московским и многими
другими святителями, русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту,
или книгу, об утверждении патриаршества в России, подписанную и присланную
в 1593 г. всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов4.
В последней грамоте он прочел, что Московский патриарх есть брат всех
прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому
должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же привлекли к себе внимание
Никона следующие слова: “Так как православная Церковь получила совершенство
не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном
уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в
ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковного смятения
и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от
них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия”5.
Прочитав всю эту грамоту, Никон “впал в великий страх”, не допущено ли в
России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал
прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный
греческими буквами на саккосе, который за 250 лет перед тем, был принесен в
Москву митрополитом Фотием6 и сравнил с этим Символом славянский, как он
изложен был в новых московских печатных книгах. Таким образом, он убедился,
что в славянском Символе есть разногласия с древним греческим. Затем точно
так же рассмотрел святую литургию, т. е. Служебник, и нашел, что одно в нем
прибавлено, другое отнято или изменено, а после Служебника нашел и в других
книгах многие несходства. После этого, стремясь быть во всем согласным с
Восточными патриархами и истреблять всякие нововведения, которые могут вести к разногласиям в Церкви, смутам и разделению, и
убедившись лично, что такие нововведения у нас действительно есть в
печатных церковных книгах и даже в самом
_
1,2,3,4,5,6 См. об этом митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел
2, гл. 1.
Символе веры, Никон решился приступить к исправлению наших богослужебных
книг и церковных обрядов.
Первая попытка в этом роде была сделана Никоном спустя около семи
месяцев после вступления его на патриаршую кафедру1 и касалась только двух
новшеств. Но при первой же попытке обнаружились и ярые противники Никона и
начатого им дела. Перед наступлением Великого поста в 1653 г. Никон
разослал по всем московским церквям следующую “Память”: “По преданию св.
апостол и св. отец не подобает в церкви метания творити на колену, но в
пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились”2. В
таком сжатом виде передает “Память” протопоп Аввакум, но относительно
поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, как
считает митрополит Макарий (см. его соч. «История русской церкви»),
указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в
церкви, а лишь на то, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной
молитвы святого Ефрема Сирина православные не клали одних земных
многочисленных (около 17)3 поклонов, как делалось у нас тогда, а клали
поклоны поясные, только кроме четырех земных. “Память” эта прислана была и
в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе
протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. “Мы
же, – рассказывает Аввакум, – задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко
зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти
в церковь (т. е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудове, седмицу в
палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: “Время
приспе страдания, подобает вам неослабно страдати”. Он же, плача, сказал
Коломенскому епископу Павлу… потом Даниилу, костромскому протопопу, таже
сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении
перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. “Он же не вем,
где скрыл их, мнится, Никону отдал”4. Вот кто явились противниками Никона и
как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу?
Неужели одна привязанность к тем двум обрядам, или обычаям, которые хотел
изменить Никон? Протопопы казанский Неронов и благовещенский Вонифатьев
были при патриархе Иосифе самыми авторитетными людьми в московском
духовенстве, сильными перед патриархом и царем, и под их покровительство
стекались и другие, преимущественно иногородние, протопопы, каковы были:
Аввакум юрьевский, Даниил костромской, Логгин муромский, составлявшие
вокруг них “братию”. В числе своих близких друзей временщики-протопопы
считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже
Новгородским митрополитом. Но когда патриарх Иосиф скончался, эти мнимые
друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием в Москве, строили козни,
чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву
узнал о кознях и как только сделался патриархом, то не стал, по выражению
протопопа Аввакума в его автобиографии, «пускать к себе бывших друзей своих
и в крестовую»5. Такого унижения и оскорбления Неронов со своими
приближенными не в силах были перенести и ждали только случая отомстить
Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал “Память”
духовенству – они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее
еретической, и подали свою рукопись государю, рассчитывая уязвить Никона и
навредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, но
только еще больше разозлился на своих бывших друзей. И началась борьба
преимущественно из личных побуждений, которая уже в самом начале приняла с
обеих сторон самый резкий характер. Но стоит заметить, что Никон в этот
раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их
на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их
не преследовал.
Никон ввел еще некоторые изменения: в старых книгах всегда писалось и
выговаривалось имя Спасителя «Исус», в новых книгах это имя было переделано
на «Иисус»; в старых книгах установлено во время крещения, венчания и
освящения храма делать обхождение по солнцу в знак того, что мы идем за
Солнцем-Христом. В новых книгах введено обхождение против солнца; в старых
книгах, в Символе Веры (8 член), читается: «И в Духа Святаго Господа
Истиннаго и Животворящаго», после же исправлений слово «Истиннаго было
исключено»; вместо двойной аллилуйи была введена тройная; божественную
литургию в Древней Руси совершали на семи

1,2,3,6 См. об этом Митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2,
гл. 1.
4,5 См. протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и
другие его сочинения (Сост. Н.С. Сарафанова). М.: Госполитиздат, 1960г.
просфорах; новые «справщики» ввели пятипросфорие, т. е. две просфоры
исключили; и некоторые другие1.
Между тем, 16 апреля (1653)2 в Москву прибыл еще один из высших святителей
Востока, бывший Константинопольский патриарх Афанасий. Для нас этот визит
интересен тем, что и он, подобно другим Восточным первосвятителям,
приходившим к нам прежде, “зазирал” патриарху Никону “в неисправлении
Божественного Писания и прочих церковных винах”3 и тем вновь побуждал его к
исправлению наших церковных книг и обрядов. Кроме того, Афанасий во время
своего пребывания в Москве написал для Никона сочинение под названием “Чин
архиерейского совершения литургии на Востоке”, чтобы Никон ясно мог видеть,
какие отступления от того чина допущены в России.
6. Собор 1654 г. по делу исправления церковных книг и обрядов.
Распоряжение, сделанное Никоном лично от себя перед наступлением
Великого поста в 1653 г.4 и направленное только против двух обрядовых
новшеств, послужило для него как бы пробным камнем, чтобы узнать, как
отзовутся на задуманное им исправление церковных обрядов и богослужебных
книг. И он понял из сопротивления, оказанного Нероновым и его братией, что
действовать тут одной своей патриаршеской властью недостаточно, а
необходимо ему, патриарху, иметь для себя опору в более сильной церковной
власти – соборной. Никон просил царя Алексея Михайловича созвать Собор (как
и Неронов). Собор был созван в марте или в апреле 1654 г. и происходил в
царских палатах5. На Соборе “председательствовали царь Алексей Михайлович и
патриарх Никон, и присутствовали пять митрополитов: Новгородский Макарий,
Казанский Корнилий, Ростовский Иона, Крутицкий Сильвестр, Сербский Михаил;
четыре архиепископа: Вологодский Маркелл, Суздальский Софроний. Рязанский
Мисаил, Псковский Макарий; один епископ – Коломенский Павел; одиннадцать
архимандритов и игуменов и тринадцать протопопов – всего, кроме
председательствовавших, 34 человека, “ту же и царскому сигклиту
предстоящу”6. На соборе Никон, взяв в обоснование грамоту Восточных
иерархов, собиравшихся в Константинополе в 1593 г. и утвердивших
патриаршество в России (которую он обнаружил книгохранилище), провозгласил,
что необходимо истреблять нововведения в Церкви и все преданное святыми
отцами сохранять без изменений7. Никон полностью прочитал грамоту Восточных
иерархов и все присутствовавшие услышали Символ веры, изложенный в грамоте
Восточными святителями, и не могли не заметить тех, прибавлений и
изменений, какие находились в употреблявшемся тогда у нас Символе. Никон:
“Посему я должен объявить вам нововводные чины церковные. В Служебниках
московской печати положено, чтобы архиерейские молитвы, которыми архиереи
разрешают многие грехи людские, священник пред совершением литургии читал
от своего лица за самого себя, а в греческих Служебниках и в наших старых,
писанных за сто, за двести, за триста лет и более, тех молитв не
обретается; положено еще пред началом литургии говорить отпуст (после
часов) на всю церковь, чего ни в греческих, ни в наших старых не положено,
да есть разности и в действиях за литургиею и в ектениях. Посему прошу
решения: новым ли нашим печатным Служебникам последовать или греческим и
нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют?” Тогда царь и
преосвященные митрополиты, архиепископы и епископ, и весь освященный Собор
отвечали: “Достойно и праведно исправити противо старых – харатейных и
греческих” Затем последовал целый ряд предложений и вопросов со стороны
Никона и решений или ответов со стороны Собора. Никон: “В Уставах наших
написано отверзать царские двери во время литургии только на малый выход и
на великий, а у нас теперь они бывают постоянно отверсты от начала литургии
до великого выхода. Скажите: по Уставу ли действовать или по нашему чину? А
греки действуют согласно с нашим Уставом”. Собор: “И мы утверждаем быть так
же, как греческие и наши старые книги и уставы повелевают”. Никон: “В наших
Уставах написано в воскресный день начинать литургию в начале третьего (по-
новому, девятого) часа, а у нас ныне, когда случается соборный молебен,
литургия начинается в начале седмого и осьмого часа (т. е. первого и
второго часа дня). Что скажете: по уставу ли св. отцов начинать литургию
или по нашему обычаю в начале седмого и осьмого часа, о чем нигде не

1,2,3,4,5,6,7 См. Митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.
2.
написано?” Собор: “Быть по уставу св. отцов”. Никон: “По 7-му правилу
Седмого Вселенского Собора, при освящении церквей должно полагать в них
мощи св. мучеников, а у нас в России все церкви освящаются без мощей;
только в антиминсе вшивают частицы мощей, под престолом же мощей не кладут,
а в старых наших Потребниках есть указ о том, чтобы под престолом класть
три части св. мощей. Что об этом скажете?” Собор: “Быть по правилам св.
отцов и по уставу, как написано в древних Потребниках”. Никон: “По 15-му
правилу Лаодикийского Собора, без малых ризиц (стихаря) никто не должен
восходить в церкви на амвон, чтобы читать и петь, а у нас простецы без
благословения, и двоеженцы, и троеженцы читают и поют в церквах. Что
скажете?” Собор: “Также быть по правилам св. отцов”. Никон: “В Уставах
греческих и в наших старых написано о поклонах в великую Четыредесятницу, а
в новых наших Ставах положено несогласно с греческими и нашими старыми, и о
сем должно истинно испытать”. Собор: “Быть согласно с древними Уставами”.
Никон: “В наших старых Потребниках и Служебниках и в греческих указано
служить на антиминсах, а ныне то не делается: антиминс полагают под
покровом. И о сем рассудите”. Собор: “Добро есть исправить согласно с
старыми и греческими книгами”. Затем благочестивый государь царь и великий
князь Алексей Михайлович и великий государь святейший патриарх Никон
повелели написать это соборное Уложение ради совершенного его укрепления,
чтобы впредь быть исправлению церковных книг при печатании их по древним
харатейным и греческим книгам, Ставам, Потребникам, Служебникам и
Часословам. И Никон вместе с митрополитами, архиепископами и епископом, с
архимандритами, игуменами, протопопами и весь освященный Собор утвердили
соборное Уложение подписями своих рук, “яко да имать в предыдущия лета
непременно сему быти”*.
Таков был первый Собор по делу исправления наших церковных книг и обрядов.
Он не только признал необходимость их исправления, но утвердил правило, как
вести это исправление. Патриарх Никон напомнил своим сопастырям, отцам
Собора, их священный долг хранить неизменно все преданное святыми
апостолами, святыми Соборами и святыми отцами и истреблять всякие новшества
в Церкви, а потом указал некоторые нововведения в наших тогдашних книгах и
церковных обычаях и спрашивал, что делать. И сам Собор единогласно решил:
достойно и праведно исправить новопечатные книги по старым – харатейным и
греческим. Против такого решения нельзя было ничего сказать, потому что
лучшего способа для исправления наших церковных книг не представлялось.
7. Начало раскола. Основные противники Никона.
Мы видим, как вопрос об исправлении церковных книг постепенно
выдвигался вперед по мере того, как в Москве утверждалось единоначалие –
церковное и гражданское. С начала XVII в. то приступали к исправлению книг,
то оставляли его; то торжествовало единоначалие с его объединительными
формами, то брали верх местные элементы и предания старины. Борьба эта
велась судорожно, толчками, кризисами. Отбирали и жгли книги, изданные
несколько лет назад. Преследуются как неправильные и еретические книги,
вышедшие лишь недавно в большом количестве экземпляров и распространенные в
народной массе, с разрешения высшей духовной власти. Но если, например,
Филарет сжигает требник, изданный до него, и Никон преследует книги,
изданные при Иосифе; если собор 1667 г. постановляет, что «стоглавый собор
не в собор и клятва не в клятву» – то этим дело еще не заканчивается. Никон
сам себе противоречит: он объявляет еретической кормчую книгу, изданную им
же самим1 . Народ уже не знал, чему верить, что признавать за непогрешимое.
Авторитеты падали низвергаемые другими авторитетами и даже заносили руку на
самих себя.
При таких обстоятельствах не мог не возникнуть религиозный раздор. Усилению
церковного раздора также содействовали колебания в высших кругах духовной и
светской сферы. (Противоречивость действий в отношении Никона и Аввакума).
Раскол, как плод религиозного раздора, начинается в высших сферах, а затем
спускается в низшие. В это время его последователи борются,
преимущественно, по выражению протопопа Аввакума, с «любоначалием»,

* См. об этом митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 2.
1 См. Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. СПб.,
1869 г.
происходящим, главным образом, от высшей духовной власти при Никоне.
Патриарх Иосиф крестился двумя пальцами. Так крестился в начале и
Никон, так крестились массы русского населения, так креститься было
положено Стоглавым Собором. Были изданные постановления этого собора
действительно утверждены им, или нет – в массе населения эти постановления
все равно принимались как соборные. С митрополита Даниила в русском
духовенстве было много защитников двуперстного знамения. В этом русское
духовенство отличалось от греческого, так как греческая церковь признавала
лишь трехперстное знамение и видела в двуперстном отступление русской
церкви. Иерусалимский патриарх Паисий Афонские монахи, Митрополит
Назаретский и патриарх Константинопольский – все они проклинали двуперстное
знамение. При Алексее Михайловиче влияние греческого духовенства на Москву,
через южную Россию и Киев, становилось ощутимым. В 1648 г. Ртищевым было
основано около Москвы ученое общество для перевода и издания церковных
книг1. Основанием исправления должны были служить греческие книги.
Отступления русской церкви, очевидно, должны быть отменены, если за норму
принимался греческий текст. Но эти отступления укоренились временем, и
вступать в борьбу с ними было нелегко.
Не всякий представитель высшей духовной власти мог приступить к
выполнению этого дела. Патриарх Иосиф был кроток и опасался, что его
отставят, но его преемник Никон был другим человеком. Сначала он крестился
двумя пальцами, но когда греческий иерарх указал ему, что это неверно, он
начал креститься тремя. Начав исправление с себя, он не отступил и перед
исправлением других. Двухперстное знамение и двойная аллилуйя.
Четырехконечный крест вытесняет восьмиконечный крест, вместо семи просфор
вводится служение на пяти. Никон также вводит изменения во второстепенных
подробностях: поклоны в землю запрещены – вместо них предписаны только
поясничные2. Все эти исправления многих озадачивают, и возникает
раздражение против Никона. Главными его врагами становятся священники Иван
Неронов, Аввакум, Лазарь и Никита. Эти люди были начитанными и
образованнейшими из духовенства того времени.
Первой типической личностью выступает протопоп Аввакум. Это был
человек железной воли и непреклонного, неуступчивого характера, фанатик в
преследовании своих целей и защите своих убеждений. Он ломает маски и бубны
пришедших в его приход музыкантов с медведями, так как считает такое
скоморошничество грехом. Он наотрез отказывается благословить сына боярина
с выбритой бородой, так как выбритая борода, по выражению Аввакума –
«блудоносный образ»3. В Тобольске Аввакум с местным архиереем велели кинуть
тело сына боярина Петра Бекова на улицу собакам4 . Во всех этих поступках
виден человек, не отступающий ни перед чем, если его задели за живое. Явное
расположение женской половины царского семейства, сочувствие бояр,
большинство которых было враждебно Никону, и нерешительный характер Алексея
Михайловича – все это содействовало тому, что личный враг Никона – Аввакум
приобрел большой вес и стал предводителем большой партии старообрядцев.
Сподвижники Аввакума были подстать ему: Логгин, когда его расстригали из
священников, плевал через порог в алтарь на Никона, Неронов останавливал
службу в Успенском соборе, когда пели тройную аллилуйю и запрещал петь ее5.
Первое открытое столкновение Никона с его противниками произошло, прежде
всего, с протопопом Нероновым. Столкновение это довольно подробно описал
сам Неронов в своей “Росписи”, которую и послал царю Алексею Михайловичу, и
несколько короче в своей челобитной, которую подал впоследствии патриархам.
В июле 1653 г. Никон созвал в своей крестовой Собор6, на который приглашен
был и протопоп Неронов, и слушал на Соборе отписку муромского воеводы на
протопопа муромского Логгина, будто тот похулил образ Спасителя, Пресвятой
Богородицы и всех святых. Никон, выслушав Логгина и “не испытав истины, по
отписке того воеводы осудил Логгина в мучение злому приставу, мстя себе
прежде бывшее обличение от того Логгина протопопа в его Никонове небрежном,
и высокоумном, и гордом житии”7 (значит, не Никон начал вражду, а его
первого оскорбил муромский протопоп, позволив

1,5 См. Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории.
СПб., 1869 г.
2,6,7 См. об этом митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.
2.
3,4 См. Протопоп Аввакум. Житие Протопопа Аввакума, им самим написанное, и
другие его сочинения. (Сост. Сарафанова Н. С.) М.: Гослитиздат, 1960 г.
себе резко укорять патриарха в небрежности и гордости-прим. мое (А.Т.)).
Неронов сначала заступился за одного из своих сторонников, муромского
протопопа Логгина, еще прежде дерзко укорявшего Никона в гордости, и
упрекнул Никона в жестокости. Потом донес царю на Никона, будто бы
сказавшего о царе неприличные слова. А потом резко укорял Никона, что он
верит одним только клеветникам без всякого расследования; что прежде он был
другом Вонифатьева и его друзей, советовался с ними во всем, а теперь
сделался врагом Вонифатьева, везде «поносит» его, а друзей его, протопопов
и попов, разоряет, мучит, на их места ставит других, избрал себе новых
советников, которых прежде называл врагами Божиими; что прежде из страха
подписал Уложение, а теперь порицает его; что, наконец, лжет на него,
Неронова, и сам настроил на него клеветника. И среди всех этих укоров
Никону нет ни слова против исправления им церковных обрядов, которое уже
начиналось тогда; не видно и тени какой-либо привязанности к старым
обрядам, на которые будто бы посягнул Никон. Во всем видна одна лишь личная
вражда, ненависть, озлобление Неронова и его друзей против Никона за то,
что он изменил им, лишил их прежней власти, стал их врагом, преследует их.
Этой-то ненавистью более всего руководились они и впоследствии, когда
начали ратовать будто бы за старые обряды.
Озлобление Неронова не имело границ, и он совершенно забылся, когда
позволил себе на Соборе дерзко порицать и позорить в глаза своего
патриарха, а в конце похулить и весь Собор. Неудивительно, что святой Собор
на основании 55-го правила святых апостолов, которое гласит: “Аще кто из
клира досадит епископу, да будет низвержен”1, определил послать протопопа
Неронова на смирение в монастырь.
Когда Неронов подвергся опале, его друзья, составлявшие вокруг него
“братию”, продолжали ходатайствовать за него перед государем. Протопопы
Аввакум и Даниил костромской написали челобитную и отнесли к царскому
духовнику Стефану. Но осторожный Стефан уже начал отделяться от своих
друзей, затеявших неравную борьбу с могущественным патриархом, и, по
выражению Аввакума, “всяко ослабел”, и челобитной “государю не снес”.
“Братия”, впрочем, нашла другой путь к государю и подала ему свою
челобитную, а государь передал ее патриарху2.
Тем временем, Аввакум отправился провожать Неронова в ссылку на
Каменный остров. А когда вернулся, казанские священники не дали ему читать
вместо протопопа Неронова поучение к народу из толкового Евангелия и
сказали: «ты протопоп в Юрьевце, а не наш, и патриарший архидиакон велел
нам самим читать поучения к народу»3. Аввакум очень огорчился и не стал
ходить в Казанскую церковь, а “завел свое всенощное” в сушиле, находившемся
на дворе протопопа Неронова, переманил к себе несколько прихожан Казанской
церкви, а чрез них призывал и других от церкви в сушило, говоря: “В
некоторое время и конюшня-де иные церкви лучше”4.
Казанские священники донесли об этом патриарху Никону. Поступок Аввакума
был очень важен и противен канонам Церкви: он самовольно устроил особую
молельню, самовольно отделялся сам и отделял других от Церкви в самочинное
сборище. По приказу патриарха Борис Нелединский со стрельцами осадили
молельню и схватили самого Аввакума, богомольцев и челобитчиков (писавших и
подписавших челобитную о Неронове), так что всех взятых было больше 40
человек5. Аввакум был отвезен на телеге в Андроньев монастырь, а “братью”,
т. е. взятых богомольцев и челобитчиков, отослали в тюрьму и держали в ней
целую неделю. Затем царь пригласил их к себе, прочитал им церковные
правила, которые они нарушили своим самочинным сборищем, и всех предал
анафеме (проклял) и отлучил от Церкви.
Протопопа Неронова известили в его заточении, какая судьба постигла
его ближайших друзей протопопов. И он написал к государю ходатайственное
письмо об этих “заточенных, и поруганных, и изгнанных”, утверждая, что они
осуждены мирским судом, а не по правилам Церкви, что они много лет служили
и сам Никон на них не жаловался, а теперь они оболганы и Никон поверил
клевете на них. Затем Неронов уверял, что не собственные страдания побудили
его обратиться к государю, а страх, «как бы благочестие не было в поругании
и гнев Божий не излился на Россию, и умолял царя утишить бурю, смущающую
Церковь, прекратить брань, губящую сынов Церкви». Духовник царя Стефан,
конечно по его поручению, два раза писал к своему
_
1,2,5 См. митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.
3,4 См. протопоп Аввакум. Житие Аввакума им самим написанное, и другие его
сочинения (Сост. Н.С. Сарафанова). М.: Гослитиздат, 1960 г.
бывшему другу, казанскому протопопу, и убеждал его смириться, быть в
послушании патриарху, примириться с ним и извещал, что Никон ожидает от
него и его друзей истинного покаяния и готов простить их. Но неукротимый
Неронов с укорами отвечал Вонифатьеву: «Зачем ты оскорбил меня?.. Я не могу
принять твоего совета: мы ни в чем не согрешили пред отцом твоим Никоном
патриархом…»1. Неронов отправил обширное послание и к царю Алексею
Михайловичу. Здесь прежде всего умолял о тех же “заточенных, поруганных,
изгнанных без всякой правды” своих друзьях, осужденных будто бы мирским
судом, а не по правилам Церкви, и напоминал царю о временах антихриста,
когда Христовы рабы гонимы будут, носящие на себе знамение Небесного Царя.
Потом указывал на известную “Память”, или указ, Никона, содержавший два его
распоряжения относительно поклонов в святую Четыредесятницу и относительно
троеперстия для крестного знамения. Первое распоряжение называл прямо
“ересью непоклонническою”. Против второго распоряжения Никона защищал
двуперстие для крестного знамения и ссылался на Мелетия Антиохийского,
Феодорита, Максима Грека. Далее уверял, что ничем не согрешил “пред мнимым
владыкою” (т. е. Никоном) и что говорил к нему одну истину, вступившись за
честь царского величества, им ругаемую и ни во что поставляемую, да и за
своих страждущих братьев, и молил царя созвать Собор, на котором бы
присутствовали не одни архиереи, но и другие духовные лица и добродетельные
миряне всякого чина. Под конец послания он писал: “От патриарха, государь,
разрешения не ищу, потому что он осудил меня не по правилам св. апостолов и
св. отцов, но своей ради страсти; я сказал ему правду, а он за то
возненавидел меня, и не меня только, но всю братию – рабов Христовых”2.
Прочитав это послание, царь дал приказ, чтобы Неронов впредь к нему не
писал. И Вонифатьев, передавая этот приказ Неронову, извещал его так же,
что царь удивляется его упрямству и ни царь, ни царица не одобряют его, что
“царь государь положил свою душу и всю Русию на патриархову душу” и за
патриархом ничего худого не видал, что относительно поклонов царь
согласуется с государем патриархом и с властями, а крестное знамение будет,
как было издревле. Но Неронов остался непреклонен и отвечал Вонифатьеву:
“…Не вменяй в упрямство, что я не прошу у патриарха прощения: я не
признаю себя согрешившим пред ним…” и пр.3
На соборе 1654 года, созванном по вопросу о книжном исправлении,
епископ Павел Коломенский заявил Никону: «Мы новой веры не примем»4. Надо
заметить, что епископ Павел не в первый раз выражал свое противоречие
Никону. Еще в предшествующем году, когда перед наступлением Великого поста
Никоном была издана “Память” относительно земных поклонов, Павел находился
в числе лиц, которые вместе с протопопом Нероновым восстали против этой
“Памяти”, написали на нее возражения и подали государю. Никон разразился
над несчастным епископом страшной карой: низверг его с кафедры, снял с него
мантию, предал его тяжкому телесному наказанию и сослал в заточение.
Вследствие этого Павел сошел с ума, и никто не видел, как он погиб; но
ходили слухи, что он был тайно убит по приказу Никона. Сам ли Никон
единолично и без суда низверг епископа Павла, как говорили обвинители
Никона на Соборе 1666 г., или низвержение Павла совершено было соборно, по
правилам, как утверждал Никон на том же Соборе, указывая на то, что дело о
низвержении Павла есть на патриаршем дворе, во всяком случае, таким
жестоким наказанием епископа Никон крайне повредил и себе и делу, за
которое ратовал, потому что еще более ожесточил против себя своих
противников и возбудил к ним сочувствие в народе.
Каковы были расколоучители, таковы и многие из их последователей. Когда в
Ниловой пустыне стали служить на пяти просфорах по новому положению,
разразился скандал: пономарь ударил священника кадилом в голову, и
последовала общая схватка в церкви. Сильнее всего никоновским
постановлениям противились на южных и северных окраинах России. Бунт
Стеньки Разина находится в одинаковой исторической связи как с
окончательным закрепощением крестьянства (Уложением 1649 г.), так и с
церковными реформами Никона4. В Соловецком монастыре сопротивления
церковным реформам превратились в открытое восстание. Соловецкие монахи
отказывались принять новопечатные книги. Основание у них было то же, что и
у прочих раскольников: «Если мы раскольники – писал Аввакум к царю Алексею
Михайловичу, – так
1,2,4 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1
3 См. об этом подробнее Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел
2, гл. 1
5 См. Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. СПб.,
1869 г.
святые отцы, и цари, и патриархи тоже были раскольники»1. Словом,
раскольники считали, что если прежде молились по «худым» книгам, но
молились и спасались, то отчего не остаться при старом? В Соловецком
монастыре вспыхнуло восстание против правительства, монахи побросали книги
в море и сожгли доски от них. Царские воеводы 8 лет осаждали монастырь.
Даже архимандрит Никанор наводил подзорную трубу на осаждавших и указывал
куда стрелять. Историк этой десятилетней осады, один из главных
последователей раскола – Семен Денисов, сравнивает ее с троянской войной2.
Сначала в Москве мало знали о раскольниках и называли их капитонами
(от черного священника Капитона, распространявшего раскол), но вскоре
увидели, что Капитон был лишь одним из многих, что раскол проник повсюду.
Раскольники, гонимые Никоном, проклиная, прозвали его антихристом. Находили
подтверждение этому в Апокалипсисе. Толковали, что число антихриста – 666,
и так как приближался 1666 г., то вера в пришествие антихриста усилилась.
Расколоучители пускали слух. Что Никон богохульник, что у него на
внутренней подошве одной туфли вышит образ Богоматери, а на другой –
восьмиконечный крест. Постановления Никона, что апостолам не нужно молиться
на коленях, а достаточно кланяться в пояс; что юродивые не что иное, как
бешеные и их не следует писать на иконах3 – подтверждали в глазах народа
эти слухи. В 1666-м и последующих за ним годах напряжение суеверных
ожиданий Апокалипсиса достигло крайней степени. В ночь перед масленицей и
перед троицыным днем (на эти дни ожидали (по преданию) страшного суда) в
нижегородском Поволжье, надев рубахи, саваны и, ложась в долбленые гробы,
пели заупокойные молитвы. Некоторые даже сами себя отпевали4.
Когда раскол оказал силовое противодействие, в Москве начали понимать
возможность последствий распри, имевшей сначала исключительно религиозный
характер. Вскоре сопротивление обнаружилось и в Москве. Начинаются
стрелецкие бунты в защиту соловецких монахов5, следовательно за дело
сподвижников Разина. Старые книги – лозунг партии, объявившей себя против
как церковных, так и гражданских реформ. Сопротивление гражданским реформам
становится сущностью раскола и только прикрывается разногласием по
церковным вопросам, чтобы объединить более многочисленную массу,
относившуюся враждебно к крутому повороту от старины к новым порядкам.
Противники Никона называли себя последователями старой веры и видели
раскольников не в себе, а тех, кто, по их мнению, уклонялся от древнего
православия. Напрасно им доказывали, что ничего не изобреталось, все, что
вводились, было старым, бывшим прежде, что исправляли книги, тщательно
сверяя, по 500 афонским спискам, по 200 греческим и из других мест, и всем
тем, которым могли предоставить 39 монастырских библиотек в России6.
Старообрядцы считали, что Никон хотел исправить книги кое-как, только бы
все было по-новому, что в его изменениях больше принимали участие произвол
и «любоначалие», чем желание исправить. При таком взгляде на вещи,
совершенно второстепенным вопросом стал: точно ли Никон сделал
нововведения, и не сделали ли их те, кто допустил отступления от греческих
обрядов в эпоху, предшествовавшую расколу? Вопрос о юридическом праве здесь
был посторонним.
Раскольники называли исправления «новшествами». «Новшества», шедшие с
греческого востока, они признавали неверными, потому что где же было
существовать чистым и неискаженным церковным преданиям – говорили они – на
земле, подвластной туркам? «Новшества» с латинского запада были противны им
по исконной вражде к католицизму, и четырехконечный крест уже потому был
ими не принят, что он был «латинским крыжем»7.
Итак, раскол стоит за старину, но старину недавнюю, свою. Что было
столетия назад, до того, ему нет дела.
1
8. Отречение патриарха Никона от патриаршества.
Реформы, проводимые Никоном, порождали смуту в обществе, вызывали
противодействие
1,2,3,4,5,7 См. В. В. Андреев. Раскол и его значение в народной русской
истории. СПБ, 1869г.
6 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.
Никону. Его крутой нрав создавал ему много противников. Произошел у него
разрыв и с царем. Патриарх вторгался в дела государства, возмечтал даже
стать выше царя и полностью подчинить его своей воле. Алексей Михайлович
стал тяготиться своим «собинным другом», охладел к нему. Началось все вроде
бы с мелочей. В 1658 г., во время очередного праздника, царский окольничий,
прокладывая, по обычаю, дорогу для государя, ударил палкой патриаршего
человека. Тот начал возмущаться, называя себя «патриаршим боярским сыном»,
и тут же получил еще один удар палкой. Никон, узнав об этом случае, пришел
в крайнее негодование и потребовал у Алексея Михайловича расследования и
наказания виновного боярина. Но расследование не было начато, а виновный
остался безнаказанным. Затем, Никон получил письмо от царя, в котором
государь запрещал ему впредь именоваться великим государем. Видя
изменившееся отношение к себе государя, Никон задумал воздействовать на
царя угрозой, что ему раньше удавалось. Он решил публично отречься от
патриаршества, рассчитывая на то, что царь будет тронут его отречением и
станет упрашивать не покидать первосвятительский престол. Это стало бы
хорошим поводом восстановить и усилить свое влияние на царя1.
На торжественной литургии в Успенском соборе в Кремле 10 июля 1658 г.
он объявил с амвона, обращаясь к духовенству и народу: «От лени я
окоростовел, и вы окоростовели от меня. От сего времени не буду вам
патриарх; если же помыслю быть патриархом, то буду анафема». Тут же на
амвоне Никон снял с себя архиерейское облачение, надел черную мантию и
монашеский клобук, взял простую клюку и вышел из собора2.
Сразу после отречения Никона от патриаршества царь Алексей Михайлович
указал переписать всю домовую и келейную патриаршую казну “после великого
господина, бывшего патриарха Никона”, т. е. все имущество, принадлежавшее
как патриаршему дому, или кафедре, так и лично, или келейно, патриарху
Никону (такая перепись делалась и прежде – после патриархов Филарета
Никитича, Иоасафа и Иосифа). При этом подробно описаны были: а) церковные
вещи: образа, кресты, панагии, сосуды церковные и облачения, богослужебные
книги и разная церковная утварь; б) домашние вещи: рясы, клобуки,
камилавки, шубы, серебряные кубки, братины, ковши, тарелки и пр., бархаты,
атласы, соболи, сукна, ковры и пр.; в) наличные деньги, поступившие в
патриаршую казну с духовенства, с патриарших монастырей и вотчин и из
других источников; г) жалованные грамоты и другие многочисленные документы
на разные патриаршие имения; д) книги, рукописные и печатные, славянские и
греческие и на иных языках, отчасти находившиеся в палатах патриарха,
каменных и деревянных, а преимущественно помещавшиеся под Крестовою
церковью трех святителей – Петра, Алексия и Ионы, Московских чудотворцев.
По окончании переписи патриаршего имущества все, что оказалось в нем
“келейного”, т. е. все вещи, принадлежавшие собственно патриарху Никону,
какого бы рода они ни были, по приказанию государя были отделены и
отправлены в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху3.
Внимание и милость Алексея Михайловича к бывшему патриарху простерлись еще
далее. Царь оставил за Никоном все три монастыря его строения: Крестный,
Иверский и Воскресенский со всеми приписанными к ним четырнадцатью
монастырями и со всеми их вотчинами4. Таким образом, Никону оставлена была
довольно значительная область, церковная и владельческая, в которой он мог
самостоятельно действовать как иерарх и как владелец. Он независимо правил
всеми этими монастырями, церквами и вотчинами, творил в них суд и расправу,
сам посвящал для них священников, диаконов, причетников, а для монастырей
сам ставил и настоятелей и другие власти и по своему усмотрению
распоряжался всеми доходами с монастырских вотчин и угодий. К этим доходам
прибавлялось еще ежегодно по две тысячи рублей, которые высылал царь за
взятые им у Воскресенского монастыря камские соляные варницы5. Но еще в то
же лето, когда Никон оставил свою кафедру, один из близких к нему бояр,
Никита Алексеевич Зюзин, много раз, как сам свидетельствует, посылал к нему
дьяка Федора Торопова со словами: “Что, государь, оставил престол свой?
Оставь свое упорство и возвратись”. И Никон каждый раз через того же дьяка
присылал ответ: “Будет-де тому время, возвращусь”6. Значит, перед близкими
своими он вовсе не скрывал, что имеет желание и надежду возвратиться на
свою кафедру. Он только не хотел сам проситься, а ожидал времени, когда его
позовут, и он возвратится с честью.

1,3 См. об этом подробнее Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V,
отдел 2, гл. 2.
2 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб: Изд.
Л.С. Яковлевой, 1994 г.
4,5,6 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 2.
Однако Никон жестоко ошибся в своих расчетах. Царь не звал его обратно.
Напрасное ожидание настолько ожесточило Никона, что он даже предал
проклятию царя со всем его семейством.
Примириться со своим новым положением в качестве только монастырского
обитателя он, разумеется, не мог. Никон попытался снова вернуться к
патриаршей власти. Однажды ночью он внезапно приехал в Москву в Успенский
собор во время богослужения и послал уведомить царя о своем приезде. Но
царь к нему не вышел. Раздосадованный Никон вернулся в монастырь.
Бегство Никона с патриаршего престола внесло новое расстройство в
церковную жизнь. Царь по этому случаю в 1660 г. созвал собор в Москве Собор
решил избрать нового патриарха1. Но Никон на этом соборе разразился бранью,
обозвал его «бесовским сонмищем». Этот собор не дал конкретного результата.
Церковь по-прежнему оставалась без первосвятителя.
Время междупатриаршества по оставлении Никоном патриаршей кафедры
принадлежало к числу самых смутных времен, какие только известны в нашей
церковной истории. Смуты и нестроения, происходившие тогда в Русской
Церкви, были троякого рода: одни происходили преимущественно в Москве от
бывшего патриарха Никона и из-за Никона; другие – в Киевской митрополии,
едва только начавшей присоединяться к Московскому патриархату, но еще
отстаивавшей свои прежние права; третьи – более или менее во всей Великой
России от вновь появившегося русского раскола. Смуты и волнения, особенно
первого и последнего рода, достигли такой степени, что для прекращения их и
усмирения Русской Церкви потребовался большой Собор, какого ни прежде, ни
после у нас не бывало.
9. Собор 1666г. по делу Никона. Низложение Никона.
На Соборе 1666г., состоявшемся в Москве, присутствовали два Восточных
патриарха: Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий. Они не случайно
прибыли в Россию для своих целей, а были нарочно приглашенные в Москву для
Собора. И если не было здесь лично двух других Восточных патриархов,
Константинопольского и Иерусалимского, зато находились от
Константинопольского патриархата пять митрополитов: Никейский Григорий,
Амасийский Козьма, Иконийский Афанасий, Трапезундский Филофей, Варнский
Даниил и один архиепископ – Погонианский Даниил; а из Иерусалимского
патриархата и Палестины – Газский митрополит Паисий и самостоятельный
архиепископ Синайской горы Анания, и, кроме того, находились из Грузии
митрополит Епифаний и из Сербии епископ Иоаким Дьякович. Всего же
иностранных архиереев присутствовало на Соборе двенадцать, чего прежде
никогда не бывало. Все семнадцать русских архипастырей принимали участие в
Соборе, митрополиты: Новгородский Питирим, Казанский Лаврентий, Ростовский
Иона, Сарский Павел, архиепископы: Вологодский Симон, Смоленский Филарет,
Суздальский Стефан, Рязанский Илларион, Тверской Иоасаф, Астраханский
Иосиф, Псковский Арсений; епископы: Вятский Александр и из Малороссии
Черниговский Лазарь Баранович и Мстиславский Мефодий, блюститель Киевской
митрополии; а вскоре к ним присоединились вновь избранный Московский
патриарх Иоасаф II и архиереи двух новооткрытых епархий: Белогородский:
митрополит Феодосий и Коломенский епископ Мисаил. Таким образом, на
Московском Соборе 1666 – 1667 гг. присутствовали сначала два, потом три
патриарха (Александрийский, Антиохийский и Московский), двенадцать
митрополитов (5 русских и 7 иноземных), девять архиепископов (7 русских и 2
иноземных) и пять епископов (4 русских и 1 иноземный) – всего 29 иерархов
(хотя, надобно заметить, не на всех заседаниях присутствовали все). В числе
этих иерархов находились представители от всех главных самостоятельных
церквей православного Востока, не говоря уже о множестве архимандритов,
игуменов и других духовных лиц не только русских, но и иноземцев. Очень
естественно, что такой Собор в сравнении со всеми прежними называется
Большим Собором2.
Особое значение он имел по отношению к тем Соборам, которые происходили в
Москве в последние двенадцать лет и рассуждали то об исправлении церковных
книг, то об оставлении Никоном патриаршей кафедры, то о появившемся в
Церкви расколе. Все эти Соборы нашли для себя в Большом Соборе не только
подкрепление, но и разъяснение, дополнение, как бы завершение. Он
окончательно решил вопросы и о патриархе Никоне, и о новоисправленных при

1 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб: Изд.
Л.С. Яковлевой, 1994 г.
2 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 2.
нем книгах, и о появившемся вследствие исправления книг расколе, а вместе
решил и некоторые другие вопросы для исправления разных противоречий и
недостатков в Русской Церкви, и для ее дальнейшего благоустройства.
Главная цель, для которой приглашены были в Москву Восточные патриархи,
состояла в соборном суде над патриархом Никоном. Всего собраний Собора для
суда над Никоном было восемь: три – предварительных, или подготовительных,
четыре – посвященных самому суду над Никоном (два – суду заочному и два –
суду в присутствии подсудимого) и одно – заключительное, на котором
происходило только объявление и исполнение судебного приговора1.
О соборном суде над Никоном сохранилась современная запись, составленная
царскими дьяками: о первых заседаниях Собора только краткая, а о
последующих и краткая и довольно подробная. Дополнениями к этой записи, и
как бы пояснениями ее, могут служить, с одной стороны, сказания одного из
присутствовавших на Соборе – Паисия Лигарида, хотя, к сожалению, о двух из
первых заседаний он говорит смешанно, без соблюдения хронологии; а с другой
– сказания дьяка Шушерина, который хотя и не присутствовал на Соборе, писал
о нем только по слухам, спустя около пятнадцати лет, и не скрывает своего
пристрастия к Никону, но также сообщает некоторые любопытные подробности.
Сохранились еще некоторые подлинные документы, относящиеся к судебному делу
Никона, и краткие современные сказания и заметки о нем.
Собор 1666 г. осудил Никона по правилам св. апостолов, лишил
святительского сана, сделал простым монахом и сослал в Белозерский
Ферапонтов монастырь. Никон был признан виновным по следующим обвинениям:
а) “патриаршеского престола отрекся с клятвою и отошел без всякой
правильной вины, сердитуя на великого государя”; б) ” писал ко Вселенскому
Константинопольскому патриарху Дионисию, что на Руси престало соединение с
св. Восточною Церковию, и от благословения святейших Вселенских патриархов
отлучились, и приложились к Западному Костелу, и тем святую православную
(Русскую) Церковь обругал, и благочестивого государя царя и великого князя
Алексея Михайловича, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержца, и
весь священный Собор, и всех православных христиан обесчестил, и назвал
всех еретиками”; в) “истинных православных патриархов бесчестил, называл не
патриархами и правила соборные Церкви называл ложными, и враками, и будто
еретики их печатали”; г) “Коломенского епископа Павла без Собора, вопреки
правил изверг, и обругал, и сослал в ссылку, и там его мучил, и он пропал
безвестно – и то извержение вменится в убийство”.
Объявив Никону его вины, патриархи, замечает современная запись, “велели
ему идти на подворье и быть там до указу”2.
Приговор, произнесенный над Никоном, был только словесный и указывал лишь
главные его вины. Необходимо было, чтобы приговор был изложен в письменном
виде, с возможной полнотой определял виновность Никона и подписан был всеми
членами Собора. И патриархи еще перед выходом с последнего заседания дали
приказ написать соборный приговор этот на двух языках, греческом и русском.
Когда приговор был написан по-гречески и по-русски, 12 декабря3, состоялось
восьмое, и последнее, собрание Собора. Все архиереи и прочие духовные особы
собрались не в столовой избе государя, а в кельях патриархов, в Чудовом
монастыре, куда переехали они с прежней своей квартиры, с Кирилловского
подворья, еще 25 ноября4. Царь уже не присутствовал на этом собрании.
Патриархи послали позвать Никона, а сами со всеми духовными и светскими
лицами отправились в церковь Благовещения Пресвятой Богородицы. Здесь все
архиереи, уже одетые в мантии, возложили на себя епитрахили, омофоры и
митры, а архимандриты и игумены облачились в свои священные одежды. Как
только вошел Никон в церковь, сделал поклонение иконам и по обычаю
присутствующим в церкви, патриархи, совершив со всем духовенством краткое
молебствие, приказали читать соборный приговор, или “Объявление о
низложении Никона”. Сначала приговор прочитан был по-гречески пресвитером и
экономом великой Церкви Антиохийской Иоанном, а потом прочитан был
громогласно по-русски Рязанским архиепископом Иларионом. Слушая последнее
чтение, Никон, замечает Лигарид, по временам ворчал и подсмеивался. В этом
письменном приговоре вины Никона указаны были подробнее и обстоятельнее,
нежели прежде в приговоре словесном, и именно следующие: 1) Никон сам
сложил с себя все архиерейское облачение среди великой Церкви, вопя: “Я
более не
1 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.
3.
1 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 3.
патриарх Московский и не пастырь, а пасомый и недостойный грешник”; потом с
великим гневом и поспешностью отошел и оставил свою кафедру и вверенную ему
паству самовольно, без всякого понуждения и нужды, увлекаясь только
человеческою страстью и чувством мщения к некоему члену синклита,
ударившему его патриаршего слугу и прогнавшему от царской трапезы. 2)
Никон, хотя с притворным смирением удалился в созданный им монастырь будто
бы на безмолвие, на покаяние и оплакивание своих грехов, но и там (вопреки
2-му правилу Собора, бывшего во храме святой Софии) совершал все
архиерейское и рукополагал невозбранно и назвал тот свой монастырь Новым
Иерусалимом и разные места в нем Голгофою, Вифлеемом, Иорданом, как бы
глумясь над священными названиями, а себя хищнически величал патриархом
Нового Иерусалима. 3) Хотя совершенно оставил свою кафедру, но коварно не
допускал быть на ней иному патриарху, и государь, архиереи и синклит,
понимая это лукавство, не осмеливались возвести на Московский престол иного
патриарха, да не будут разом два патриарха, один вне столицы, другой
внутри, и да не явится сугубое разноначалие, что и заставило государя
пригласить в Москву Восточных патриархов для суда над Никоном. 4)
Анафематствовал в неделю православия местных архиереев без всякого
расследования и соборного решения и двух архиереев, присланных к нему от
царя, назвал одного Анною, другого Каиафою, а двух бывших с ними царских
бояр – одного Иродом, другого Пилатом. 5) Когда был позван нами,
патриархами, на Собор дать ответ против обвинений, то пришел не смиренным
образом и не переставал осуждать нас, говоря, что мы не имеем своих древних
престолов, а обитаем и скитаемся, один в Египте, другой в Дамаске. 6) Наши
суждения, изложенные в свитке четырех патриархов против его проступков, и
приведенные там святые правила называл баснями и враками; отвергал вообще
вопреки архиерейской присяге правила всех Поместных Соборов, бывших в
православной Церкви после Седьмого Вселенского Собора, а наши греческие
правила с великим бесстыдством именовал еретическими потому только, что они
напечатаны в западных странах. 7) В грамотах своих к четырем Восточным
патриархам, попавших в руки царя, писал, будто христианнейший самодержец
Алексей Михайлович есть латиномудреник, мучитель, обидчик, Иеровоам и Озия.
8) В тех же грамотах писал, будто вся Русская Церковь впала в латинские
догматы и учения, а особенно говорил это о Газском митрополите Паисии,
увлекаясь чувством зависти. 9) Низверг один, без Собора, Коломенского
епископа Павла и, рассвирепев, совлек с него мантию и предал его тягчайшему
наказанию и биению, от чего архиерею тому случилось быть как бы вне разума,
и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или впал в реку и
утонул. 10) Даже своего отца духовного велел безжалостно бить и мучить
целые два года, вследствие чего он сделался совершенно расслабленным, как
то мы сами видели своими глазами, и, живя в Воскресенском монастыре, многих
людей, иноков и бельцев, наказывал градскими казнями, приказывая одних бить
без милости кнутами, других палками, третьих жечь на пытке, и многие от
того умерли, как свидетельствуют достоверные свидетели. “Узнав из всего
этого, – продолжали патриархи вместе со всем Собором в своем приговоре, –
что Никон действовал не по-архиерейски и с кротостию, а неправедно и
тиранически, мы на основании канонов святых апостолов и святых Соборов,
Вселенских и Поместных, совершенно низвергли его от архиерейского сана и
лишили священства, да вменяется и именуется он отныне простым монахом
Никоном, а не патриархом Московским, и определили назначить ему
местопребывание до конца его жизни в какой-либо древней обители, чтобы он
там мог в совершенном безмолвии оплакивать грехи свои”1.
По прочтении приговора патриархи велели через переводчика Никону,
чтобы он снял с себя клобук с жемчужным серафимом, но Никон не согласился.
Тогда Александрийский патриарх как судья вселенский тихо подошел к Никону и
сам снял с головы его патриарший клобук, а надел на нее простой клобук,
который снял с находившегося вблизи греческого монаха. Потом сняли
патриархи с Никона и «сребропозлащенную» панагию, украшенную жемчугом и
другими драгоценными камнями, и Никон сказал: “Возьмите все это себе,
бедные пришельцы, и разделите на ваши нужды”. Но патриархи не взяли, а
передали как клобук, так и панагию Никона стоявшему при нем монаху Марку.
“Возьмите и мою мантию, если желаете”, – сказал Никон. “Следовало бы, –
отвечали ему, – снять с тебя теперь же и архиерейскую мантию, но по
сильному ходатайству великого государя дозволяем тебе носить ее, пока не
прибудешь в назначенную тебе для жительства обитель”. Т. е. мантии и посоха
не взяли у Никона, “страха ради всенародного”.

1 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл.
3.
жительства обитель”. Т. е. мантии и посоха не взяли у Никона, “страха ради
всенародного”. Наконец, объявив ему, что он уже не патриарх, а простой инок
и должен идти на место своего покаяния в Ферапонтову обитель в Белозерских
пределах, отпустили его из церкви.
Выходя из церкви, в которой выслушал соборный приговор над собою,
Никон говорил вслух народа, толпившегося вокруг: “Погибла ты, правда,
господствует ложь; не следовало тебе, Никон, так смело говорить правду царю
и боярам, а льстить бы им и угождать, и ты не дожил бы до такого
осуждения”1.
Собор 1666 – 1667 годов, осудив патриарха Никона, утвердил его
реформы, в том числе реформу духовного суда.
После долгих лет ссылки, патриарх Никон скончался в 1681 году2. С
него было снято восточными патриархами запрещение, и он был погребен
архиерейским чином в присутствии царя.
10. Заключение.
Итак, что же привело к столь серьезным переменам в Русской Церкви?
Непосредственным поводом для Раскола послужила книжная реформа, но причины,
настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского
религиозного самосознания.
Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного
опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной
области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало
соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной
индивидуальности России, с одной стороны, а с другой – хранение чистоты
вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев.
Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная
литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой
материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной
традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого
централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и
пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и
государственной политики.
Не удивительно, что, стремясь к унификации русской церковной
богослужебной сферы, и полному равенству с восточной Церковью, патриарх
Никон решительно взялся за исправление богослужебных книг по греческим
образцам. Это-то и вызвало наибольший резонанс. Русские люди не хотели
признавать «нововведения», происходившие от греков. Изменения и дополнения,
внесенные переписчиками в богослужебные книги, и обряды, доставшиеся им по
наследству от предков, настолько укоренились в сознании людей, что
принимались уже за истинную и священную правду.
Нелегко было проводить реформу в условиях сопротивления большой части
населения. Но дело осложнилось, главным образом, тем, что Никон использовал
церковную реформу, в первую очередь, для усиления собственной власти. Это
также послужило причиной для возникновения его ярых противников и раскола
общества на два враждующих лагеря.
Для устранения поднявшейся в стране смуты, был созван Собор (1666-1667
годов). Этот собор осудил Никона, но признал–таки его реформы. Значит, не
таким уж патриарх был грешником и предателем, каким старались его выставить
старообрядцы.
Тот же Собор 1666-1667 гг. вызвал на свои заседания главных
распространителей Раскола, подверг их “мудрствования” испытанию и проклял
как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники
подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих
заблуждениях. Другие – остались непримиримыми.
Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом.
Определение собора, в 1667 году положившего клятву на тех, кто из-за
приверженности неисправленным книгам и мнимо-старым обычаям является
противником Церкви3, решительно отделило последователей этих заблуждений от
церковной паствы… Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси.
Восемь лет (1668 – 1676 гг.) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего
оплотом старообрядчества4. По взятии обители виновники бунта были наказаны,
изъявившие покорность
1,2,3,4 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2,
гл. 3.
Церкви и царю – прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет
после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону
старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского.
Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в
присутствии правительницы Софии Александровны и патриарха.
Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на
следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены
были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь
Хованский, замышлявшие поднять новый мятеж.
На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя
раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там – по всем необъятным
просторам русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни
страны, но как душевная незаживающая рана – накладывает свой отпечаток на
все дальнейшее течение русской жизни.
Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь
в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.
В каком-то смысле “избыток благочестия” и “ревность не по разуму” можно
назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих его религиозный смысл.
Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на
волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы:
— Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией?
— Достойно ли несет народ русский “иго и бремя” своего религиозно-
нравственного послушания, своего христианского долга?
— Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить
освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего,
богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных
соглашателей?
В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени
Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной
катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел
“встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным”. Временной
промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного
равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных
событий.
Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее
проницательные историки не зря называли “богатырским” (С. М. Соловьев)1.
Неверно говорить о “замкнутости”, “застое” русской жизни в семнадцатом
столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так
и с Востоком — встреч не военных или политических, которые Руси издавна
были не в новинку, а религиозных, “идеологических” и мировоззренческих.
“Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно
запутанной и пестрой, – пишет протоиерей Лев Лебедев, – И в этой ткани
исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити… Вдруг
показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой
черед… В этом сомнении исход Московского царства. “Иного отступления уж
не будет, зде бо бысть последняя Русь”… В бегах и нетях, вот исход XVII
века. Был и более жуткий исход: “деревян гроб сосновый”, гарь и сруб…”2.
А митрополит Иоанн пишет: “Многочисленные непрерывные испытания утомили
народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой – религиозной
– стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и
страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта,
решили – все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг
антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни
священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? –
Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира – в
леса, в скиты. Если же найдут – и на то есть средство: запереться в крепком
срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен
все мирские печали… Настоящая причина Раскола – благоговейный страх: не
уходит ли из жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возможна ли
осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды
– покоя и мира, любви и

1 См. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. СПб., 1896 г.
Кн. 2.
2 См. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,
1983 г.
милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со
своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная справа подозрительная… Надо
что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех
повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений,
куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей
сердце… В этом мятежном неустройстве — новизна Раскола. Ее не знает
древняя Русь, и “старообрядец” на самом деле есть очень новый душевный тип.
Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и
душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей),
понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей
внутреннего сердечного лада, ропотом и отчаянием. Все претерпеть, отринуть
все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви,
только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления —
таков религиозный урок, преподанный России тяжелым опытом Раскола”1.
Трудно, да наверно и невозможно однозначно сказать, что же стало
причиной раскола – кризис в религиозной или в светской сфере. Наверняка, в
Расколе соединились обе эти причины. Так как общество не было однородным,
то, соответственно, различные его представители защищали различные
интересы. Отклик своих проблем в Расколе нашли разные слои населения: и
крепостные крестьяне, которые обрели возможность выразить протест
правительству, становясь под знамя защитников старины; и часть низшего
духовенства, недовольная силой патриаршей власти и видевшая в ней лишь
орган эксплуатации; и даже часть высшего духовенства, желавшая пресечь
усиление власти Никона. А в конце XVII века в идеологии Раскола важнейшее
место стали занимать обличения, вскрывавшие отдельные социальные пороки
общества. Некоторые идеологи Раскола, в частности Аввакум и его соратники,
перешли к оправданию активных антифеодальных выступлений, объявляя народные
восстания небесным возмездием царской и духовной власти за их действия.
Словом, ни один историк пока не представил объективной точки зрения
на Раскол, которая бы охватывала все тонкости жизни русского народа в XVII
веке, повлиявшие на церковную реформу. Мне тем более трудно утверждать что-
то определенное по этому поводу, но я все-таки склоняюсь к мнению, что
истинной причиной Раскола Русской Православной Церкви было стремление его
главных действующих лиц с обеих сторон захватить власть любыми путями.
Последствия, отразившиеся на всем течении жизни в России, их не волновали,
главное для них было – сиюминутная ВЛАСТЬ!

1 См. Митрополит Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания.
СПб.: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.
12. Список использованной литературы.
1. Акты Исторические. СПб, 1842 г. Т. V.
2. Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. Спб. 1869 г.
3. Аристов Н.Я. Устройство раскольничьих общин. Библиотека для чтения, 1863 г.
4. Барсков Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядства. СПб, 1912 г.
5. Бороздин А.К. Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке. 2-е издание, дополненное и исправленное.
СПб, изд. Суворина. 1900 г.
6. Бушуев, История государства Российского. Историко-библиографические очерки. М.: Книжная палата, 1994 г. Кн. 2.
7. Великая Советская Энциклопедия.
8. Гиббенет Н. Историческое исследование дела Патриарха Никона. СПб, 1882-
1884 г. Т. I-II.
9. Зелинский Ф.Ф..
10. Илларион Троицкий, архимандрит. Христианства нет без церкви. М.: Школа- пресс, 1996 г.
11. Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад,
1909-1912 гг. Т. I-II.
12. Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Вып. I. М., 1887 г.
13. Карамзин Н.М. История государства Российского. Калуга: Золотая аллея,
1993 г.
14. Карташев. История Русской православной церкви. Очерки по истории русской церкви. М.: Терра, 1992 г. Кн. 2.
15. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс в 3-х книгах. М.: Мысль,
1993 г. Кн. 2.
16. Костомаров Н.И. Раскол. Исторические монографии и исследования. М.:
Чарли, 1994 г.
17. Материалы для истории раскола (за первое время его существования). М.,
1875 г. Т. 1.
18. Митрополит Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2.
19. Митрополит Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания.
СПб.: Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.
20. Мордовцев Д.Л. За чьи грехи? Великий раскол. М.: Правда, 1990 г.
21. Мякотин В.А. Протопоп Аввакум. Его жизнь и деятельность. Биографический очерк. Пг. Изд. и тип. Задруга, 1917 г.
22. Николин Алексей (священник). Церковь и государство. (История правовых отношений). М.: Изд. сретенского монастыря, 1997 г.
23. Никольский Н.М. История русской церкви. М.-Л., 1913 г.
24. Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. Хрестоматия по истории России с древнейших времен до конца наших дней. Учебное пособие.
М.: Проспект, 1999 г.
25. Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. Петроград, 1915 г.
26. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. YMCA-Press,
1983 г.
27. Протоиерей Лев Лебедев. Десять московских патриархов.
28. Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. Иркутск: Восточно0сибирское кн. изд., 1979 г.
29. Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения (Сост. Сарафанова Н.С.). М.: Гослитиздат, 1960 г.
30. Робинсон А.Н. Житие Аввакума и Епифания. ТОДРЛ, М.-Л., 1962 г.
31. Робинсон А.Н. Творчество Аввакума и общественное движение в конце XVII в. ТОДРЛ, М.-Л., 1962 г.
32. Ростовский Д. Розыск о раскольнической брыжской вере. М.: 1745 г.
33. Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. СПб.,1898 г.
34. Смирнов П.С. История русского раскола старообрядчества. СПБ., 1895 г.
35. Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти
XVIII в. СПБ., 1909 г.
36. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. СПб., 1896 г. Кн. 2, т. VI-X.
37. Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М.: Правда, 1989 г.
38. Субботин Н. Дело патриарха Никона. Историческое исследование по поводу
XI части Истории России профессора Соловьева с приложением актов и бумаг, относящихся к этому делу. М.: тип. Грачева и Ко, 1862 г.
39. Тихомиров М.Н. Источниковедение СССР. М.: Соцэкгиз, 1962 г.
40. Фармаковский В. О противогосударственном элементе в расколе. Отеч.
Записки, 1866 г., декабрь.
41. Филарет Дроздов, митрополит. О государстве. Тверь, 1992 г.
42. Шушерин Иоанн. Известие о рождении и воспитании и о житии Святейшего
Никона Патриарха Московского и Всея России. М., 1871 г.
43. Щапов А.П. Земство и раскол. СПб., 1861 г.
44. Щапов А.П. Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII в. и первой половине XVIII в. СПБ., 1906 г. Ч. 1.

Все рефераты по истории