Тема добра и зла в творчестве Леонида Андреева (Павел Каргаполов) / Проза.ру

Тема добра и зла в творчестве Леонида Андреева (с пропусками части текста, выделенными многоточием; с полной версией критического анализа можно ознакомиться по индивидуальному запросу)

Тема добра и зла во всех своих проявлениях выступает одной из наиболее распространенных тем в литературном творчестве. Даже когда этические проблемы не поднимаются автором напрямую, как, например, проходящие красной нитью через романы Ф.М. Достоевского, то и в этом случае проблема добра и зла выступает как обязательная составляющая любого серьезного произведения. Это прежде всего следствие важности проблемы для всей человеческого общества. Нравственные (моральные) императивы выступают философской основой регулирования взаимоотношений, базовыми категориями для формулирования правовых принципов и норм.
Еще со времен Библии, самой значимой книги для современного российского православного общества, существует множество трактовок понятия зла как элемента свободы действия, как противоположности добра и отдельного самостоятельного явления, как обязательной составляющей добра (без которого оно не может существовать, как орел без решки, холод без тепла, свет без тьмы и т.д.) и даже как этической категории, присущей только человеческому обществу и существующей только в рамках определенной сложившейся системы отношений и ценностей.
Эта тема на протяжении многих веков занимала лучшие умы человечества во всех сферах и направлениях человеческого познания: истории, философии, педагогики, библиоведения, литературы… Пожалуй, именно в рамках прозаической формы литературного творчества этические проблемы добра и зла нашли свое наиболее яркое выражение. Наиболее остро ее отражение нашло в творчестве классиков отечественной литературы 19-го столетия (Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский), с новой силой возродившись на страницах произведений Л.Н. Андреева, творившего на стыке 19-20 веков. Именно в творчестве одного из наиболее значительных писателей-символистов Серебряного века с весьма ярким авторским художественным стилем, соединившим в себе мистику и религию, глубокий трагизм и тематическую развязность, возвышенный символизм и реалистическую простоту и правду жизни, тема «добра и зла» стала неким смыслообразующим наполнением для духовных исканий автора и его литературных героев.
Данной теме посвящено множество исследований, как касающихся напрямую темы зла, так и затрагивающих эту проблему в разрезе другим тем (смысла жизни и предназначения, жизни и смерти и т.д.). Отдельные исследования были приведены в списке использованных источников к работе. Среди авторов, оказавших наибольшее влияние на написание данной работы, можно выделить таких авторов, как Б.С. Бугров, Л. Э. Айнгорн, О. В. Вологина, В. Я. Гречнев, Л.А. Иезуитова, Е.В. Корнеева и ряд других.
Отдельные исследования касались также и библейским мотивам в творчестве Л.Н. Андреева (А. Худзиньска-Паркосадзе), а также в преломлении библейских тем (в том числе и темы добра и зла) на страницах его произведений В.М. Осмоловский. Многие критики раскрывали данную тему в разрезе одного произведения (например, «Иуда-Искариот» – Ю.П. Бень). Весьма серьезно в критической литературе была исследована и одна из самых знакомых повестей автора «Жизнь Василия Фивейского», в том числе и в трактовке темы зла. В настоящей работе мы раскроем данную тему не только в контексте всего творчества Л.Андреева, но и более детально на примере трех произведений, основным мотивом двух из которых выступают тема человека перед лицом смерти – в одной и пошлости быта – в другой.
Цель исследования: раскрыть трансформацию темы зла в творчестве Л.Андреева на примере трех разноплановых произведений в сопоставлении с Библией (на примере повестей «Жизнь Василия Фивейского», «Рассказ о семи повешенных» и пьесы «Дни нашей жизни»).

1.1 Категория зла в Библии и ее трактовка в современном религиоведении

Во всех монотеистических религиях, то есть религиях с одним Богом как творцом мира, для его паствы одним из камней преткновения является тема Добра и Зла. Наличие последнего заставляет задумываться о всесилии Бога, о его высшей справедливости и т.д.
С одной стороны, Бог как высшая сила и творец всего сущего в ответе и за наличие Зла в мире. Иначе стоит признать наличие некой равной ему высшей силе, которую монотеистические религии отрицают, признавая Дьявола (Сатану и т.п.) за падшего ангела, который, естественно, не может быть Творцом. Однако даже это положение вызывает множество споров среди философов, богословов, верующих и просто мыслящих и думающих людей.
В данной работе речь идет о категории зла в Библии (стоит отметить, что само это понятие встречается в ее текстах аж 202 раза!) [27]. Поэтому остановимся на трактовке его именно в рамках библейских источников, согласно которым зло выступает следствием греха, который в свою очередь обусловлен свободной волей человека. Данным фундаментальным положением снимается основное противоречие о существовании зла на земле как божественного творения: зло – это результата не божественной, а человеческой воли, который слаб и грешен, подвержен соблазнам, но для которого (раскаявшегося и осознавшего свою грешность) всегда есть божественное прощение и благодать небес.
……..

Подводя итог, все же можно констатировать, что вопрос о природе и возникновения зла остается открытым до сих пор. Существуют так называемые «парадоксы» Эпикура, притча «о фальшивом Эйнштейне» (профессор и студент о понятиях «темнота и свет», «тепло и холод», «добро и зло») и попытки доказательств ошибочности их умозаключений. Так, если темнота и свет, холод и тепло – лишь оценочные характеристики, примененные к одному явлению (освещенность – в первом и температура – во втором), то добро и зло – это не оценка одного явления, это уже явления разные. И “увеличение” одного не приводит с “уменьшению” другого. Хотя действительно, по Библии зло не есть вариант оценочного восприятия какого-то явления, это само явление, которое можно отменить (Исх 32:14 …И отменил Господь зло,..), истребить (Втор 13:5 …и так истреби зло из среды себя…- 7 раз), зачинать (Ис 59:4 …зачинают зло и рождают злодейство;..) и т.д. Наиболее логичным под злом понимать в Библии именно греховное действие: Быт 39:9 …как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом?.. или 1Пар 21:17 …я согрешил, я сделал зло,.. А под грехом (греховным действием) следует понимать нарушение божьих законов, воли божьей (например, христианские заповеди: не сотвори себе кумира, не убивай, не лжесвидетельствуй и т.д.).
Люди как ограниченные грешные существа никогда не способны постичь безграничного Бога (Римлянам 11:33-34), не может с полной уверенностью считать, верно ли наше понимание чего-либо. Наше земное понимание и осознание вполне возможно совершенно несопоставимо с Божественным с позиции бессмертия, вечности и безграничности. Воля Бога, сотворившего человека и поместившего его на Землю, входит в разрез с нашим пониманием об изначальной греховности человека, предрешенности срывания запретного плода, породивших в итоге смерть, страдания человеческому роду и многое из того, что принято называть Злом. Признание желания Бога создать разумное существо со свободой воли, способного самостоятельно совершать поступки и отвечать за них, испытывая угрызения совести, способного страдать и раскаиваться, возвышаясь до милости и прощения Бога… – всё это можно считать главным концептуальным аргументом в необходимость существования зла, без которого невозможно осознание и постижение добра как высшей божьей благодати.
1 Злой рок в повести «Жизнь Василия Фивейского»
Эта повесть, часть в критике называемая рассказом, пожалуй, одно из наиболее ярких произведений Л.Андреева, при этом, по оценке многих, да и самого автора впоследствии, – далеко не самых лучших. Слишком уж вычурен слог, перегружен определениями текст, в которых автор пытался словно запугать читателя, которому, по оценке Л.Н. Толстого, «совсем не страшно» [23].  Авторское изображение «сурового загадочного жестокого Рока», выступающего в произведении сосредоточением и даже в некоторой части персонификацией Зла, как-то чрезмерно и напыщенно. Л.Андреев подыскивает для него десятки эпитетов, метафоричных символов, часто, по сути, поэтизируя свое представление о Зле… Так, в одном небольшом абзаце встречаем: «стоны осенней ночи», «звуки безумных речей», «вечно лгущая жизнь», «темные таинственные недра», «помраченном сознании», «чудовищная мысль», «бешеная страсть» (дважды!), «безмерное отчаяние»… И это не полный список. Добавить в андрееевское запугивание немного ритма и размера, и, возможно, станет более энергетически насыщено:
«Под долгие стоны осенней нОчи,
Под звуки безумных речей,
В объятьях безудержной страсти. Воочью
Ведомы загадочным роком чертей….

Сама вечно лгущая жизнь обнажала
Бездонные недра свои.
В её помрачённом сознанье мелькала
Зловещая мысль о любви.

В безумии диком родилось безумье….».
Это один из вариантов поэтической интерпретации страстей по Фивейскому П.В. Каргаполова (см. стихи.ru).
Такая поэтизация в какой-то мере была близка символизму (поэтому и положительно оценена В.Брюсовым), к которому в середине своего творческого пути относил себя Л.Андреев. Хотя позже и признававшийся, что «говорить спокойно, без пафоса и громогласной лирики, о неспокойном» у него получается куда сильнее. И чем самому лезть на стену, лучше стену опрокидывать на читателя. Опубликованные пятью годами позже «Рассказ о семи повешенных» и «Дни нашей жизни», о которых пойдет речь в следующих параграфах, – наглядное тому подтверждение.
Но именно этот авторский, во многом уникальный стиль изображения Зла сделал «Фивейского» действительно знаковым произведением для творчества Л.Андреева, которое высоко оценили М.Горький, А. Блок, В. Г. Короленко, Ник. Ярков, Н. Геккер, И. Н. Игнатов, С. Миргородский, Л. Н. Войтоловский и многие другие. В то время как другая часть критиков резко критиковала автора за гордыню, несовместимую с христианским смирением, отсутствие духовной жизнеспособности, декаденство, называя часто бунт героя против Бога нетипичным сумасшествием, уродливым и неправдоподобным….(Ф. Белявский Л. Боголюбов Н. Колосов Н. Я. Стародум). Но не эта ли популярность есть еще одно доказательство значительности произведения?! (вольная интерпретация Оскара Уальда). «Фивейское зло» не так страшно, как притягательно, завораживающе… В атмосферу мистического злого Рока словно окунаешься с первых строк повести Л. Андреева, как в «Ворона» Э.По или бодлеровские «Цветы Зла» (см. критику С. Миргородского) [3 – в послесловии неизвестного автора].
Сродни толстовскому восприятию мистического Рока, довлеющего над о.Василием (имеется в виду Л.Н. Толстой с его «он пугает, а мне нестрашно») была и оценка А.П. Чехова, который тоже… с хитрым прищуром «ужас как напугался». Возможно, А.П. Чехов не спешил с однозначной оценкой, понимая, что это тот путь еще не вполне зрелого автора, романтический символизм которого рано или поздно уступит место зрелому спокойному реализму, правде жизни без авторского поэтического пафоса …, когда (по словам одного героя из А. и Б.Стругацких в «Обитаемом острове») страшно не от запугиваний, а от привычной обыденности зла: «…посмотрите на мою левую руку. Мне ее отпилили специалисты его императорского величества в три приема, и каждый акт сопровождался обширной перепиской… Палачи выполняли тяжелую, неблагодарную работу, им было скучно, они пилили мою руку и ругали нищенские оклады. И мне было страшно». 
Л. Андреев, будучи сам весьма эксцентричным человеком в первые годы своего становления не только как писателя, но и как мужчины (преодолевал свой страх лежа между рельсов под проходящим поездом, стрелял себе в сердце из-за неудавшейся любви и т.д.), трансформировал эту свою личностную эксцентричность на страницы своей повести. И поэтому предстающее перед читателем нагромождение событий злого Рока, попранная гордыня богоизбранности о. Василия и т.п. в авторском изложении и воспринимается многими (критиками) больше не как Бунт против Бога, а постепенное схождение с ума… Видимо, это чувствовал и сам Л.Андреев, скомкав под конец повествование, сделав из бунтовщика (по замыслу!) надорванного давлением злых сил, отчаявшегося и сошедшего с ума, которому одна дорога – «инфаркт микарда» носом в дорожной пыли…Тем символичнее образ его сына «Идиота второго» (вернее, идиота Василия второго), умевшего говорить только «дай» и «па-па», быть постоянным и единственным спутником под конец жизни последнего. Поэтому выброшенный из произведения «Сон Фивейского» требовалось сделать лишь немного четче, понятнее с точки зрения идеи произведения… Идеи, которая постепенно преобразовалась из Мистического Рока как главного Зла В. Фивейского в несостоявшийся бунт против Бога, к идиотизму и смерти.
Так в чем же корень Зла по замыслу автора, представителя так называемого «неореозизма»? И что такое это самое «Зло» в этом слиянии методов реализма с символизмом?…
………………………..
Андреевский о.Василий, следуя Ивану Карамазову Ф.Достоевского, не только ставит вопросы о смысле человеческого страдания и причине зла в мире, но и пытается поднять бунт против этого порядка, возомнив себя богоизбранным.
В интерпретации Андреева борьба добра со злом рассматривается на уровне одного человека – отца Василия, жизнь которого омрачила цепь роковых событий. И отсутствие христианского смирения, чудовищная гордыня не позволила ему остаться человеком, выжить, побороть это Зло, с которым, как он видел на исповеди, встречаются сотни окружающих его людей…(старушка, похоронившая всех своих детей, вшивый и грязный безногий бродяга, придумывающий самую страшную жуть лишь для того, чтобы осознать себя еще живым…). Его «Я верю», превращающееся впоследствии в пафосное старославянско-возвышенное и уже полубезумное «Верую» (хочется добавить тертулианское «ибо абсурдно»), изначально связано с неспособностью противостоять обстоятельствам, с личной слабохарактерностью (не смог остановить жену от запойного пьянства, защитить ее от нападок «таким не место в храме – гнать надо» – мол смирись, что же делать-то…попытка пойти на поводу обезумевшей жены и зачать в таком состоянии ребенка… Его и местная паства-то не уважала и хотела писать петицию, чтоб прислали нового священника. Зло здесь в мистическом Роке  с его цепью трагических событий… Эти события – закономерное следствие его отступничества от самого себя и близких ему людей, его безвольности. Зло в самой неспособности о. Василия к свободе выбора, предоставившего человеку Богом… Это, возможно, и  понимает сам автор, но не осознает его герой с его псевдо-бунтом, закончившимся сумасшествием, вычеркнувшим его из жизни…
Все же стоит признать за Л. Андреевым, несмотря на пафосный стиль, мастерство художника слова, сумевшего мастерски вывернуть душу и показать всю мерзость человеческой натуры.
……………………………….
Писатель, словно споря с Л.Н. Толстым, показывал относительность добра и зла, их преломление в каждом отдельном человеке, выводя эти категории на орбиты, где уже нет божественного притяжения.

2 Рассказ о семи повешенных
Парадоксальным образом «Рассказ о семи повешенных» является произведением, по своему объему и другим признакам (например, несколько – семь! – главных героев со своими ответвлениями в общей сюжетной линии) более относимым к повести. Написанный пятью годами позднее его знакового, нашумевшего с момента публикации произведения «О.Василий» (один из начальных вариантов знаменитой повести о поповском бунте против Бога), «Рассказ….» выступает уже в новом формате уже зрелого мастера – реализма. Здесь уже почти нет того ужасающего, мистического, загадочного, бушующего, безумного, чем пытался запугивать автор повести о Фивейском. Это более психологическое произведение, где Л.Андреев внимателен к деталям – к подрагиванию руки, выступающему под рубашкой поту, к движениям по камере, обниманиям, поцелуям, прикосновениям… – то есть к описаниям действия. Здесь уже «сама стена лезет на читателя», который лишь видит описание последних в жизни героев событий, а отношение к ним у него формируется самостоятельно, но под гнетом этих внешне спокойных авторских, но при этом режущих как хирургический нож деталей.
Эта повесть о молодых людях, приговоренных царским судом к казни через повешенье, то есть обреченным на смерть в ближайшее время (на смерть как на самое страшное Зло вследствие своей непоправимости). Только пятеро из них из одной группы друзей, неудавшихся революционеров-террористов, пойманных царской жандармерией из-за сдавшего их доносчика. Остальные два человека – преступники разного рода, друг с другом незнакомые. Один – случайный полусумасшедший, слабый и практически беззащитный в собственной слабости. Второй – матерый и сильный характером. И каждый из них, также как и пятеро друзей, рассаженных по одиночным камерам, по-своему готовится к предстоящей казни…
…………………………….
Объективность описания в «Рассказе…» сочетается с проявлением авторского сочувствия сочувствие как к самим террористам (среди них есть и совсем молодые) так и к их жертвам. Потому что даже палачи в какой-то степени понимают, осознают этот предстоящий им ужас ухода в небытие, ужас смерти как самого страшного зла. И если по Библии злом в данном случае было бы само убийство, то в данном произведении зло – сама смерть, лишающая человека естественного права и природного дара – жизни.
…………………..
Писатель заканчивает произведение описанием вывоза трупов повешенных с места казни на фоне восходящего утреннего солнца, символизирующего начало новой жизни человеческого общества, но уже без казненных героев. Страшной трагедией их казнь становится только для них самих и ближайших их родственников (у кого они вообще были). Их смерть не воспринимается обществом как трагедия, как зло, против которого внутренне протестует автор, заставляя протестовать и читателя.
«Рассказ…» – это не просто или, вернее, не только повествование об осужденных на казнь семи простых смертных героев повести. Здесь Л.Андреевым проведено очень скрупулезное описание их последних действий, ощущений, мыслей, это анализ их сложного психического состояния перед неизбежным финалом, перед лицом неминуемой смерти, высшего Зла. Каждый из них думает о неминуемом конце по-своему. У каждого своё виденье смерти. И лучшим вариантом преодолеть свой страх это отказаться воспринимать само существование смерти (как это пытаются делать некоторые герои). Так, Вернер и Муся стойко выдерживают эту моральную пытку, но слабые вынести её не могут и сходят с ума.
Министр, на которого готовился террористический акт, также трясется от страха за свою жизнь, даже зная, что террористический акт будет предотвращен, он дрожит даже от самого осознания возможной смерти, страшное дыхание которой он почувствовал от одного упоминания о покушении. Для него злом была не сама смерть, которая придет рано или поздно ко всем, а Знание о часе своей смерти, скорой смерти. Знание того, что его кто-то лишит жизни, его неотъемлемого права, данного Богом (природой или еще кем-то или чем-то). То есть и для него Зло не в самом убийстве как таковом, а в самой смерти (если бы ему врач сказал, что у него страшная болезнь, от которой завтра откажет его организм, то результат был бы тот же).
Сама казнь описана как «обыденное», «был так же светло…был такой же день» и т. д. И эта обыденность бьет также сильно, как слова палачей из Обитаемого острова» (см. предыдущий параграф), пилящих руку жертвы и жалующихся между собой на низкую зарплату за такой тяжелый труд. И читатель вслед за автором принимает всю неестественность и жуткость происходящего, воспринимаемого обществом как обыденный общественный уклад: наказание за преступление, смертью за смерть, злом на зло.
Пролетарский писатель М. Горький сказал что повесть «отобразила эпоху». Писатель открыто не призывает избегать такого крайнего насилия над личностью (то есть смертная казнь), как это делали многие другие. Но в самом духе повести, в описываемой жуткости ожидания смерти героев (за исключением разве что Муси) простыми словами, описанием действий, событий, без лишнего пафоса и пугающих эпитетов, настолько сильно формируется неприятие смерти – Зла, возведенного в Закон, что других доказательств уже не нужно.
В последних строчках повести: «Так люди встречали восходящее солнце» заключены вся противоестественность и противоречивость жизни и смерти, добра и зла человеческого общества и принятых в нем Законов, противоречащих божьим законам и законам природы.
3 Дни нашей жизни
Следующим произведением в списке для раскрытия темы Зла в творчестве Л. Андреева является, на первый взгляд, не вполне показательная для этого пьеса «Дни нашей жизни».
……………..
Если в «Фивейском» зло проходило красной нитью через все повествование, где с каждой страницей на главного героя произведения наваливались все большие несчастия, движимые неким загадочным и мистическим Роком, а в «Рассказе о семи повешенных» насильственная смерть стала олицетворением высшего Зла, как нечто противоестественное самой природе, подарившей это высшее благо – жизнь. И описание событий в этих двух произведениях (мрачно-пафосное в первом и сдержанно-детализированное во втором) просто пронизаны самим злом, заставляющим трепетать и содрогаться читателя, то в пьесе «Дни нашей жизни» все вполне привычно, обыденно, буднично. Так и хочется «дни» поменять на «будни».
Одни – учатся и в меру пьют, радуясь жизни в минуты отдыха. Естественно, как и все студенчество, жалуются на нехватку денег, но все равно умудряются их находить каждый раз для «этого святого дела» (выпить – разве ж это грех? это свято – комментарий мой).
Другие – служат, времени свободного меньше, зато денег больше. В дни отдыха – кутят на широкую ногу, но не забывают и о душе (музеи, театры, «умные беседы» с интеллигентными людьми).
А достигшие на службе высоких званий и положения (как следствие – и денег), могут позволить себе и содержать приятных молодых особ женского пола, которые, как известно, любят бедных, а  живут (спят) – с богатыми… Как говорится, любить ты можешь сколько влезет, а кушать хочется всегда.
Еще одни, такие как мамашка главной героини, в меру своих сил и таланта занимаются сводничеством, продают единственный их товар – молодость и красоту своих дитяток. Тоже по-своему нелегкий труд, весь день на ногах.
Есть ли тут некое Зло?.. Так в чем?
В попытке не умереть с голоду и оттого продавать свое тело? (работы не найти, два дня крошки во рту не было). В умеренном потреблении алкоголя и радости жизни в свободное от наук время? (так даже православие не запрещает выпивать, поэтому его и выбрала древняя Русь). В покупке молодости и красоты за свои «кровные», заработанные многомесячной службой? Так отчего не покупать, если тебе сами предлагаются и продаются, если это норма для общества?!..
И даже единственная стычка с оружием в конце произведения между нищим студентом Николаем Глуховцевым (страстно влюбленным в героиню пьесы, по указанию своей матушки ради куска хлеба ставшею продажной) и поручиком Григорием Ивановичем (которому и продажная любовь-то и не нужна особо – дороже оказывается общение с интеллигенцией, самим Глуховцевым и его старшим товарищем)… – этот накал страстей лопается как мыльный пузырь, заканчиваясь каким-то будничным фарсом. Вот так и во всей пьесе – немного пошлости и фарса на фоне мелодраматичной реальности. А так в целом все как в жизни – по-мещански буднично и привычно. О каком зле идет  речь?…
В пьесе, рассказывающей о буднях нашей жизни, нет ни войны, уносящей жизни людей, ни просто убийств. В пьесе нет, во всяком случае явных и прямых, насилий над личностью, прелюбодеяний (греха супружеской измены). Никто не создает себе Богов, не фанатеет, создавая неких кумиров, не крадет, не лжесвидетельствует… А даже Ольга в меру почтительна к своей матери, выполняя ее требования о единственно доступном для них заработке. Нет нарушений даже Заповедей Господа. А значит – нет греха и зла. Во всяком случае – по Библии.
Но есть по замыслу автора произведения. Это зло – в самом укладе такой жизни человеческого общества, когда ради куска хлеба приходиться продавать свое тело. Когда любовь – искреннее и чистое чувство, на какое-то время затмившая собой всю эту пошлость жизни (героиня просто забывает, что она содержанка, а студент – что у него ни гроша денег, чтобы обеспечить реальность их любви), все же оказывается недееспособной к реальности мира.
Зло в самом укладе жизни общества, в этой привычности и типичности продажности «любви», нищеты интеллигенции и т.д.
Сама социально-бытовая пьеса Л. Андреева, написанная примерно в одно время с «Рассказом о семи повешенных» о днях его студенческой молодости,  свидетельствует об усилении в его творчестве и литературном стиле объективно-изобразительной манеры, и возможно именно поэтому, до настоящего времени актуальна на сцене российского театра.
…………………..
Таким образом, проблема наличия Зла стояла перед человечеством практически на всех этапах развития цивилизации. И осмысление этой проблемы, самой сущности и природы зла, его соотношения с добром вызывало множество споров. Даже в одном из самых публикуемых книг – Библии – категория зла нашла свое «достойное» место (более 200 случаев его прямых упоминаний в тексте), что в свою очередь привело к множеству толкований данного понятия. Среди наиболее распространенных и, можно сказать, традиционных (или классических) толкований является определение зла как греховного действия (греха), обусловленного нарушением божественных заповедей: не убий, не укради и т.д. То есть под злом понимается конкретное деяние человека, нарушающего волю Божию. Само зло – это следствие свободной воли человека, его жажды к познанию мира и самого себя (поэтому и началом зла послужило решение Евы отведать запретного плода). Без свободной воли не было бы человека разумного, высшего творения божественной воли. Поэтому понятие зла существует только в человеческом обществе, обусловлено действиями самих людей. Но без зла не будет и осознание добра как его антипода, как божественной благодати и одновременно возможности выбора человеком истинного пути – пути к Богу через добро.
Вопросами природы и сущности зла в мире вообще, в человеческом обществе в целом, в отношениях между людьми в частности волновали умы многих философов, церковников, литераторов (особенно в сложных периодах развития цивилизации).
Не стало исключением и время революционных идей в России в начале 20-го столетия, сопровождаемое драматическими событиями и духовными исканиями мыслящих людей эпохи. В это тревожное для нашей страны время проблема Зла (в его соотношении или противопоставлении с Добром) стала одной из острейших проблем в творчестве многих писателей, в том числе и одного из ярчайших и во многом противоречивых личностей своего времени – П. Андреева.
Во внешней стороне анализируемых произведений Л. Андреева – всегда торжествует Зло во всех его обличьях от обыденных, доходящих до фарса, проблем, до трагедий всечеловеческого масштаба, и вместо Бога – злая предопределенность.
Эта злая предопределенность, противоречащая природным законам, присутствует и в обреченных на казнь через повешенье в «Рассказе…». Неспособность преодолеть пошлость, нищету, продажные устои общества прослеживаются и «днях нашей жизни». Человек, это маленькое беспомощное в разрезе Мироздания существо, оказывается бессильным бороться против его устоев, против зловещих сил. Уделом его остается бесконечное одиночество и страдание.
«Как в жёсткую скорлупу заключён каждый человек в свою оболочку из тела, платья и жизни. Кто он? – об этом мы только догадываемся…» [2, с. 197].
Увидеть человека в «душонке, обремененной трупом», – вот цель многих рассказов Леонида Андреева. И Зло в его творчестве – «человеческое, слишком человеческое» (аллюзия к Ницше). Поэтому, трактуя в широком понимании проблему Зла, как ее понимают многие современные богословы (Зло – это отсутствие Добра, то есть Бога), Л. Андреев подводит нас к тому, что нужно преодолевать зло в самом себе, в каждом человеке в отдельности и в человеческом обществе в целом. А Бог к нашему человеческому злу отношения не имеет.