Исследования лингвистической относительности

1. Э.СЕПИР. Б.Л.УОРФ. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТЕОРИИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ.

Гипотеза Сепира-Уорфа
(гипотеза лингвистической относительности) – разработанная в 30-х годах ХХ века концепция, согласно которой структура языка определяет мышление и способ познания реальности. Возникла в этнолингвистике США под влиянием трудов Э. Сепира и Б. Л. Уорфа.

СЕПИР (Сэпир) (Sapir) Эдвард (1884-1939) – американский лингвист и антрополог. Родился в Германии. Окончил в 1904 Колумбийский университет, в дальнейшем занимался научной деятельностью. В 1927-31 — профессор Чикагского, с 1931 — Йельского университетов. Член Американской академии искусств и наук (1930), президент Американского лингвистического (1933) и Антропологического(1938) обществ.

На формирование Сепира как ученого значит, влияние оказали традиции американской культурной антропологии 19 — начале 20 в., занимавшейся описательными исследованиями традиционных обществ Американского континента на базе сравнительно-исторического и топологического методов. Значительная часть работ Сепира посвящена анализу индейских культур. Однако к этнографическому материалу он подходил как лингвист, его интересовали проблемы формирования и функционирования индейских языков и диалектов, их роль и влияние на общий характер индейской культуры. Как лингвист Сепир был приверженцем формирующейся в тот период структурной лингвистики, одним из основоположников которой он стал.[1]
Пафосом этого направления было стремление перейти в анализе языка от историко-описательных построений к использованию методов точных наук, дать систематическое описание языка, подобное математическому. Особое значение для Сепира имели семиологические теории де Соссюра.

Результаты применения структурных методов к анализу индейских языков позволили ему обратиться к общей теории языка, где при исследовании социального функционирования языка, понимание исключительной важности языка в социализации человека привело его к построению гипотезы о решающей роли языка в формировании индивидуальных представлений об окружающем мире, лингвистической детерминированности понимания явлений реальности. Существующие в языке наименования предметов, явлений, событий — суть “звуковые паттерны”, стереотипные формы восприятия, которые, сохраняя устойчивость в культуре, оказывают решающее воздействие на сам процесс формирования человеческих представлений об этих явлениях и событиях и их оценку. Эта теория , развитая последователем Сепира Бенджамином Ли Уорфом (1897-1941), получила название гипотезы лингвистической относительности или “гипотезы Сепира — Уорфа ” и легла в основу т.н. этнолингвистики — этнически ориентированного синхронного анализа языка, выявляющего его роль в культурном формообразовании. Уорф родился 24 апреля 1897 в Уинтропе (шт. Массачусетс). Учился в Массачусетском технологическом институте, получил специальность химика-технолога. В 1919 поступил на службу в Хартфордскую компанию страхования от пожаров, где в конце концов получил должность заместителя директора. И хотя Уорф проработал в компании всю жизнь, посвящая научным занятиям лишь свободное время, им опубликовано немало работ по проблемам лингвистики. Многие из них вошли в сборник Язык, мышление и действительность (Language, Thought, and Reality; Selected Writings of Benjamin Lee Whorf, 1956). Умер он в Уэтерсфилде (шт. Коннектикут) 26 июля 1941.

Интерес Уорфа к языкам американских индейцев сформировался в 1931 под воздействием прослушанного курса америндской лингвистики, который читал в Йельском университете Эдвард Сепир – один из наиболее значительных лингвистов того времени. В дальнейшем Уорф занимался языком хопи (юто-ацтекская ветвь тано-ацтекских языков), и именно на его материале формулировал основы теории лингвистической относительности.

Согласно этой теории имеющаяся у человека картина мира в значительной степени определяется системой языка, на котором он говорит. По Уорфу, грамматические и семантические категории языка служат не только инструментами для передачи мыслей говорящего, они также формируют его идеи и управляют его мыслительной деятельностью. Тем самым люди, говорящие на разных языках, будут иметь разные представления о мире, а в случае значительных структурных расхождений между их языками при обсуждении некоторых тем у них могут возникать трудности с пониманием. Поскольку языки по-разному классифицируют окружающую действительность, то и их носители различаются по способу отношения к ней: “Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании” [2]
. Эта гипотеза также предполагает, что люди, владеющие более чем одним языком, могут в действительности руководствоваться разными структурами мышления, когда говорят на разных языках.

В своей сильной форме теория лингвистической относительности утверждает, что индивиды членят мир на фрагменты, предопределяемые структурой их родного языка. Например, если для обозначения ряда близких объектов в одном языке имеется несколько различных слов, а другой язык обозначает эти объекты одним словом, то носитель первого языка должен в своем сознании вычленять характеристики, различающие эти объекты, тогда как носитель другого языка не обязан это делать. Таким образом, у носителей разных языков ментальные образы одного и того же объекта неодинаковы. В английском языке есть только одно слово для обозначения снега, в эскимосском их несколько, так что от носителя эскимосского языка требуется различать, о каком снеге идет речь: падающем или лежащем на земле. Аналогично Уорф доказывает, что грамматические категории, такие, как время или число, также вынуждают говорящих воспринимать мир определенным образом. В английском языке любой глагол в личной форме обязательно должен содержать показатель времени: например, I sang ‘Я пел (прошедшее время)’, I sing ‘Я пою (настоящее время)’, I will sing ‘Я буду петь (будущее время)’. Носители английского языка вынуждены обозначать и временные различия в каждом предложении; носители других языков, возможно, не должны отмечать эти различия, зато им придется указывать, скажем, видимы или невидимы объекты, упоминаемые в разговоре.

Теория лингвистической относительности вызвала споры с момента своего появления. Большинство лингвистов и психологов доказывали, что носители тех языков, в которых те или иные разграничения не проводятся, тем не менее в состоянии их делать, если возникает такая необходимость, хотя, возможно, не столь легко и быстро. Теория Сепира – Уорфа стимулировала серьезные дискуссии и эксперименты, касающиеся взаимоотношения языка и мышления, и его работа проложила путь для дальнейших исследований в этом направлении.

Хотя имеется много свидетельств, подтверждающих эту гипотезу, не­которые другие данные все еще поднимают вопрос о ее достоверности.

1.1. РАННИЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

Классификация объектов

В одном из самых первых исследований, посвященных языку, Кэрол и Касагранде сравнивали, с точки зрения подхода к вещам, людей, говорящих на языке навахо и на английском. Они изучали связь между системой классификации форм в языке навахо и тем, какое внимание обращают дети на форму объектов, стараясь их классифицировать. Так же как и японский язык, о котором мы говорили выше, язык навахо имеет интересную грамматическую особенность, состоящую в том, что определенные глаголы, означающие обращение с предметами (например, «подбирать», «бросать»), преобразуются в разные лингвистические формы в зависимости от того, с какого типа предметами обращаются. Всего существует 11 таких лингвистических форм для предметов различных очертаний и свойств: округлых сферических предметов, тонких округлых предметов, длинных гибких вещей и т. д.

Обратив внимание на то, насколько в языке навахо эта лингвистическая система сложнее, чем в английском, Кэрол и Касагранде предположили, что такие лингвистические особенности могут оказывать влияние на когнитивные процессы. В своем эксперименте они сравнивали, как часто дети, основным языком которых был навахо или английский, использовали при классификации объектов их форму, внешний вид или тип материала. Дети, основным язы­ком которых был язык навахо, значительно чаще, чем англоязычные дети, классифицировали предметы согласно их форме. Кроме того, по результатам этого же исследования Кэрол и Касагранде сообщают, что дети из англоговорящих афро-американских семей с низким доходом выполняли за­дачу очень похоже на то, как это делали дети из семей американцев европейского происхождения. Это открытие в особенности важно, потому что дети из бедных афро-американских семей, в отличие от детей евроамериканцев, не были хорошо знакомы с кубиками или с играми на подбор и составление форм.

Результаты этих экспериментов, вместе с наблюдениями, касающимися связи между культурой и лексикой языка или культурой и прагматикой языка, о которых мы рассказывали выше, дали пер­вое подтверждение идее о том, что язык, на котором мы говорим, влияет на то, какие мысли приходят нам в голову. Язык, таким образом, может играть роль посредника, помогая определить способы понимания детьми некоторых сторон окружающего их мира. По-видимому, язык является одним из факторов, влияющих на то, как мы думаем.

Язык цвета

Еще одна подборка научных исследований, проверяющих достоверность гипотезы Сепира-Уорфа, – это работы в сфере изучения восприятия цвета. Одно из первых заявлений на эту тему было сделано Глисоном: «Непрерывная шкала цветовых оттенков, существующая в природе, в языке представлена серией дискретных категорий… Ни собственно в свойствах спектра, ни в свойствах его восприятия человеком нет ничего, что бы вынуждало разделять его таким способом. Этот специфический метод разделения является частью структуры английского языка».

Исследования, посвященные языку и восприятию цвета, как правило, обращались к тому, как цвета разбиваются по категориям и как они называются в различных языках. Например, Браун и Леннеберг обнаружили положительную взаимосвязь между легкостью языкового кодирования цвета и точностью запоминания этого цвета в задаче на запоминание. В этом эксперименте легкость кодирования определялась по тому, как легко люди, говорящие на английском, соглашались относительно названия данного цвета, насколько длинным было это название и как много времени им требовалось, чтобы подобрать название. Результаты этого исследования дают некоторую поддержку гипотезе Сепира-Уорфа.

1.2. ОПРОВЕРЖЕНИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

Несмотря на положительные результаты исследования, упомянутого выше, другие ранние работы, связанные с восприятием цветов, в действительности ставят под со­мнение достоверность гипотезы Сепира-Уорфа.

Например, Берлин и Кэй исследовали 78 языков и обнаружили, что существует 11 базовых названий цветов, формирующих универсальную иерархию. Некоторые языки, такие как английский и немецкий, используют все 11 названий, другие, такие как язык дани (Новая Гвинея), используют всего лишь два. Более того, ученые отмечают эволюционный порядок, согласно которому языки кодируют эти универсальные категории. Например, если в языке имеется три названия цветов, эти три названия будут описывать черный, белый и красный цвета. Эта иерархия названий цветов в человеческих языках вы­глядит следующим образом.

1. Все языки содержат слова для черного и белого.

2. Если в языке есть три названия цветов, то этот язык содержит также слово, обозначающее красный цвет.

3. Если в языке всего четыре названия цветов, в нем есть также слово либо для зеленого, либо для желтого цвета (но не для обоих этих цветов одно­временно).

4. Если в языке пять названий цветов, он содержит слова и для зеленого, и для желтого цвета.

5. Если в языке шесть названий цветов, в нем есть также слово для синего.

6. Если в языке семь названий цветов, в нем есть также слово для коричневого.

7. Если язык содержит восемь или более названий цветов, в нем также есть слова для пурпурного, розового, оранжевого, серого или некоторые из этих слов.

Чтобы проверить, насколько верны заявления, подобные утверждению Глисона, Берлин и Кэй предприняли исследование разбивки цветов по названиям в 20 языках. Они просили иностранных студентов, обучающихся в университетах Соединенных Штатов, составить список «основных» названий цветов в их родных языках. Затем исследователи предлагали этим испытуемым выбрать наиболее типичный или наилучший образец какого-либо основного цвета.

Берлин и Кэй обнаружили, что в любом языке существует ограниченное число основных названий цветов. Кроме того, они заметили, что кусочки стекла, избранные в качестве наилучших образцов этих основных цветов, обычно попадают в цветовые группы, которые ученые назвали фокальными точками (focal points).
Если в языке было «основное» название для сине-голубых цветов, лучшим образцом этого цвета для людей, говорящих на всех таких языках, оказывался один и тот же «фокальный синий». Эти открытия говорят о том, что люди раз­личных культур воспринимают цвета очень похоже, несмотря на радикальные отличия в их языках. Многие стали сомневаться в правильности гипотезы Сепира-Уорфа, так как она, по-видимому, неприменима к области восприятия цветов.

Если в языке есть «основное» название для сине-голубых цветов, лучшим образцом этого цвета для людей, говорящих на всех таких языках, оказывается один и тот же «фокальный синий». Таким образом, очевидно, что люди раз­личных культур воспринимают цвета очень похоже, несмотря на радикальные отличия в их языках.

Данные результаты были впоследствии подтверждены серией экспериментов, поставленных Рош. В своих экспериментах Рош пыталась проверить, насколько универсальны для всех культур эти фокальные точки. Она сравнила два языка, заметно различающиеся между собой по количеству основных названий цветов:

английский с его множеством слов для разных цветов, и дани, язык, где есть только два названия цветов.

Дани – язык, на котором говорит племя куль­туры каменного века, живущее в горах одного из островов Новой Гвинеи. Одно из обнаруженных в этом языке названий цветов, мили, относилось как к «темным», так и к «холодным» цветам (например, черный, зеленый, синий), другое название, мола, обозначало одновременно «светлые» и «теплые» цвета (например, белый, красный, желтый). Рош исследовала также взаимосвязь между языком и памятью. Если позиция Сепира-Уорфа правильна, рассуждала она, тогда вследствие бедности цветовой лексики в языке дани способность различать и запоминать цвета у людей, говорящих на этом языке, должна быть меньше.

Выяснилось, что, согласно данным, которые приводят Хейдер и Оливер, люди, говорящие на языке дани, путаются в цветовых категориях не более, чем люди, говорящие на английском. Задачи на запоминание те, кто говорит на дани, также выполняли не хуже тех, кто говорит на английском.

Биологические факторы

Однако суждения о достоверности гипотезы Сепира-Уорфа на базе исследований, касающихся восприятия цветов, должны учитывать тот факт, что способы восприятия нами цветов в значительной степени предопределены нашей биологической структурой, в особенности биологическим строением нашей зрительной системы. Эта система одинакова у людей всех культур. Де Валуа и его коллеги исследовали вид обезьян с похожей на человеческую зрительной системой. Они утверждают, что у нас есть клетки, которые стимулируются только двумя цветами (например, красный зеленый или синий желтый), и что в каждый конкретный момент эти клетки могут сти­мулироваться только одним цветом из пары. Например, клетки для «красного зеленого» могут реагировать либо на красный, либо на зеленый, но не на оба цвета одновременно. Это достаточно интересно, поскольку многие люди отмечают, что хотя смешать красный и зеленый цвета вполне воз­можно, человек не может воспринимать это сочетание так же, как мы воспринимаем смесь синего и зеленого в качестве бирюзового или красного и синего в качестве бордового. Поэтому «красно-зеленый» невозможен, как с позиции восприятия, так и с позиции семантики.

Все это убеждает нас в том, что наше биологическое строение играет очень важную роль в нашем восприятии цвета и может закладывать универсальную основу в характер этого восприятия, независимо от лингвистических различий в названиях цветов. В таком случае было бы странно обнаружить различия в восприятии цветов, основанные на языке. Таким образом, мы не можем отвергнуть гипотезу Сепира-Уорфа только потому, что язык, по-видимому, оказывает мало влияния на то, как мы воспринимаем цвета. В самом деле, если мы обратим внимание на другие сферы человеческого поведения, мы найдем там серьезные доказательства, подтверждающие гипотезу Сепира-Уорфа.

1.3. НОВЫЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

Со времени появления первых научных работ, поддерживающих, а потом и оспаривающих гипотезу Сепира-Уорфа, было проведено много других исследований, и часть из них подтверждает правоту этой гипотезы.

Причинно-следственные связи

Одна из сфер человеческого поведения, которая кажется уязвимой для действия «уорфианских» эффектов – это понимание причинности, т. е. как мы объясняем причины того, что все происходит так, а не иначе.

Ниекава-Ховард рассматривает связь между японской грамматикой и восприятием японцами причин происходящих событий. В японском языке традиционно существует одна интересная пассивная глагольная форма, которая включает в себя следующее значение: поскольку субъект предложения «был вынужден» предпринять действие, выраженное основным глаголом, он не несет ответственности за само действие и за его результаты. Конечно же, мы можем передать эту информацию и на английском, но для этого нам придется использовать гору дополнительных слов и словосочетаний. Японский глагол в пассивной форме передает это значение в завуалированном виде. Ниекава-Ховард замечает, что люди, родным языком которых является японский и которые часто встречаются с этой пассивной формой, более, чем люди, говорящие на английском, склонны возлагать ответственность на других, даже если результаты действия положительны. [3]

Эксперимент Блума: гипотетические объяснения

Другое свидетельство, подтверждающее гипотезу Сепира-Уорфа, дает Блум, который сообщает, что люди, говорящие на китайском языке, менее, чем те, кто говорит на английском, склонны давать гипотетические толкования гипотетическим историям. Он интерпретирует эти результаты как сильное доказательство в пользу того, что структура языка служит посредническим звеном для когнитивных процессов, потому что китайский и английский языки отличаются в том, как они передают гипотетический смысл.

В английском используется сослагательное наклонение (If I were you,
«если бы я был на твоем месте», буквально «если бы я был тобой»). В китайском языке нет сослагательного наклонения в смысле требований обязательного изменения формы глагола (грамматический китайский эквивалент фразы «если бы я был на твоем месте» в бук­вальном переводе выглядит приблизительно так: «будет, если я – это ты».

Различия в познавательных способностях

Еще один голос в поддержку гипотезы Сепира- Уорфа, сделанное другими учеными открытие, что по крайней мере некоторые различия в познавательных способностях основаны на различиях в структуре языка. Они сравнивали, как протекают мыслительные процессы у людей, говорящих на английском и на языке тарахумара, – языке коренных жителей полуострова Юкатан в Мексике, в котором нет различия между понятиями «синий» и «зеленый».

Исследователи давали участникам эксперимента две нелингвистические задачи, и обе они включали выбор из кусочков цветного стекла того, который «больше всех отличается» по цвету от других кусочков. Оказалось, что участники лучше разделяли цвета, когда они могли воспользоваться стратегией их наименования, и это ясно демонстрирует нам, что лингвистические различия могут влиять на выполнение нелингвистических задач.

Другие доказательства лингвистической относительности

Еще несколько работ предоставляют убедительные доказательства в поддержку лингвистической относительности. Например, Люси, сравнивая американский английский с языком племени юкатанских майя, живущего на юго-востоке Мексики, выделяет отличительные схемы мышления, связанные с различиями в этих двух языках. Хусэйн показывает, как уникальные особенности китайского языка влияют на легкость обработки информации. Гарро, сравнивая американский английский и мексиканский испанский, демонстрирует влияние языка на цветовую память. Сайта и Бэйкер в своем исследовании воздействия языка на качество и порядок воспроизводства фигур в виде наглядных изображений, также делают вывод в пользу гипотезы Сепира-Уорфа. Лин и Шваненфлюгел, сравнивая английский в Америке и китайский на Тайване, демонстрируют связь структуры языка со структурой знания категорий у людей, говорящих на английском и китайском языках. Все вместе эти работы обеспечивают существенную поддержку гипотезе Сепира-Уорфа.

1.4. НОВЫЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

Снова об эксперименте Блума

Несмотря на убедительные доказательства в пользу гипотезы Сепира – Уорфа, обзор которых мы только что привели, некоторые работы все еще приводят к результатам, не подтверждающим теорию лингвистической относительности. Ау, например, оспаривает интерпретацию Блумом его данных. Ау сообщает о результатах пяти экспериментов, поставленных с целью повторить эксперимент Блума, используя китайские и английские версии тех же историй, что использовал Блум, и приходит к заключению, что склонность к гипотетическим толкованиям, вероятно, не связана с использованием сослагательного наклонения в языке. Лиу также не удалось повторить эксперимент Блума.

Такано выносит на обсуждение как концептуальные, так и методологические проблемы, связанные с экспериментами Блума, утверждая, что положительные результаты, полученные Блумом, могут быть продуктом методологических упущений. Для исследования природы этих упущений Такано провел три эксперимента и пришел к выводу, что причиной различий, о которых докладывал Блум, могла быть разница в уровне математической подготовки, а не лингвистические различия. Имеются также и другие исследования, проведенные через несколько десятилетий после выдвижения гипотезы, оспаривающие ее достоверность. Хотя мое знакомство с этой литературой показывает, что такие работы по количеству и качеству сильно уступают тем исследованиям, чьи результаты подтверждают гипотезу Сепира – Уорфа, тем не менее они поднимают важные и интересные вопросы, касающиеся лингвистической относительности и применимости этой теории в различных культурах. Так что спор вокруг гипотезы Сепира-Уорфа в научной литературе продолжается, и, несомненно, не последнюю роль здесь играет важность ее возможных следствий и ответвлений. В отсутствие твердых доказательств, подтверждающих или опровергающих эту гипотезу, некоторые ученые в последнее время выдвинули несколько альтернативных моделей взаимосвязи между языком и мышлением.

1.5. ГИПОТЕЗА СЕПИРА-УОРФА: ИТОГИ

Классификация Фишмана

Возможно, наилучший способ извлечь смысл из этой области исследований – это обратиться к анализу базовой гипотезы Сепира-Уорфа, опубликованному уже достаточно давно. Многие научные работы, посвященные проверке гипотезы Сепира- Уорфа, выглядят так, как будто это не одна и та же гипотеза, – на самом деле в них рассматривается несколько различных гипотез Сепира-Уорфа.

В 1960 году Джошуа Фишман опубликовал всеобъемлющую классификацию наиболее важных способов обсуждения данной гипотезы. В его описании эти различные подходы упорядочены по возрастанию сложности. Уровень сложности, к которому мо­жет быть отнесена конкретная версия гипотезы, определяют два фактора. Первый фактор – какой именно аспект языка находится в поле интереса исследователей, например лексика или грамматика. Второй фактор – какие виды когнитивной деятельности носителей языка изучаются, например, темы, связанные с культурой или нелингвистические вопросы, такие как выполнение задачи на принятие решений. Из четырех уровней самый простой – уровень 1, самый сложный – уровень 4. Уровни 3 и 4 в действительности ближе всего к оригинальным идеям Сепира и Уорфа, которые касались грамматики и синтаксиса языка, а не его лексики.

Уровни проверки гипотезы

Рассматривая литературу, посвященную гипотезе Сепира-Уорфа, крайне важно все время обращать внимание на то, на каком именно уровне проверяется гипотеза. Эксперимент по изучению классификации объектов людьми, говорящими на языке навахо и на английском, – одно из немногих исследований гипотезы Сепира- Уорфа, проведенных на уровнях 3 и 4 схемы Фишмана.

В противоположность ему значительная доля исследований сравнивает лексические различия в языке либо с лингвистическим (уровень 1 Фишмана), либо с нелингвистическим поведением (уровень 2 Фишмана). Большинство из этих работ попадают на уровень 2, сравнивая лексику языков и нелингвистическое поведение. Когда такие сравнения показывают различия в поведении, делается вывод, что причиной этих различий является язык. Например, если мы опишем в категориях Фишмана эксперимент, касающийся памяти на цвета, характеристика языка будет здесь относиться к лексическим/семантическим (кодирование цветов), а память следует отнести к нелингвистическим видам когнитивной деятельности.

Области изучения

Если смотреть с точки зрения классификации Фишмана, наиболее изученной оказывается область лексических различий между языками, которая дает только частичную и самую слабую поддержку гипотезе лингвистической относительности. Такие результаты имеют смысл, поскольку лексика, по-видимому, лишь минимально связана с мыслительными процессами, что может отвечать за некоторую долю скептицизма по отношению к гипотезе Сепира-Уорфа. Однако менее изученная область синтаксических и грамматических различий между языками предоставляет нам убедительные доказательства, подтверждающие мнение, что язык влияет на способы познания мира.

Возможно, даже более сильные доказательства будут найдены в будущем при исследовании того, как прагматика различных языков влияет на процессы мышления их носителей. Возьмем, например, яванский диалект. Этот индонезийский язык имеет разработанную систему обращений к другим людям, в зависимости от их социального статуса, возраста и пола, во многом похожую на систему указаний на себя и других в японском языке, описанную выше. Влияет ли общение на этом языке на яванцев в том смысле, что они становятся более аккуратными в своих размышлениях, касающихся различий в социальном положении и статусе, по сравнению с людьми, говорящими на английском? Хант и Агноли утверждают, что именно такой «уорфианский» процесс может воздействовать на людей, говорящих на яванском и английском языках. [4]

2. ЯЗЫК И ПОВЕДЕНИЕ: СПЕЦИФИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ ДВУЯЗЫЧИЯ

2.1. ДВУЯЗЫЧИЕ И ЕГО СЛЕДСТВИЯ В СВЕТЕ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

До этого момента мы предполагали, что каждый человек говорит только на одном языке; фактически, большинство исследований, посвященных языку и культуре, если не все они, ограничиваются сравнением моноязычных групп населения. А что можно сказать о людях, которые свободно владеют более чем одним языком? Какие выводы могут быть сделаны из гипотезы Сепира-Уорфа для двуязычных или многоязычных групп?

Одно из возможных следствий – это то, что мысли, чувства и поведение двуязычных индивидов будут зависеть от того, какой язык они используют. Например, американцы мексиканского происхождения или иммигранты из Мексики, владеющие английским и испанским языками, могут думать определенным образом, когда они говорят на американском английском, и по-другому – когда говорят на испанском. Действительно, многие люди, владеющие двумя языками, сообщают, что думают, чувствуют и действуют по-разному, в зависимости от того, каким языком они в данный момент пользуются. Такое забавное свидетельство должно, конечно же, говорить в пользу лингвистической относительности.

Многие люди, владеющие двумя языками, сообщают, что думают, чувствуют и действуют по-разному, в зависимости от того, каким языком они в данный момент пользуются. Свидетельствует ли это в пользу лингвистической относительности?

Или не должно? На самом деле такой феномен может и не быть строго «уорфианским», поскольку он не обязательно подразумевает существование какого-либо различия в характеристиках двух языков (таких, как лексические или грамматические системы), которое бы вызывало связанные с языком различия в поведении. Это может происходить просто потому, что когда мы учим язык, то делаем это в контексте культуры. Когда люди учатся говорить на двух языках, это часто происходит в контексте двух различных культур. Может быть, каждый язык просто открывает доступ к одному из двух различных массивов культурных ценностей. Таким образом, двуязычные индивиды могут думать по-разному, используя разные языки, но языки сами по себе могут и не отвечать за эти различия в мышлении.

«Сильная» и «слабая» версии гипотезы Сепира-Уорфа

Здесь может быть полезно провести дальнейшее разграничение между «сильной» и «слабой» версиями гипотезы Сепира-Уорфа. В данном случае сильная версия будет включать утверждение, что различия в языке вызывают различия в мышлении. Слабая версия будет предполагать, что различия в мышлении просто связаны с языком, а не обязательно вызываются им. Фактически, причина может быть найдена среди переменных, выполняющих некую посредническую функцию, таких как культура или культурные ценности, связанных и с языком, и с различиями в мышлении, чувствах и действиях.

Оставив в стороне вопрос о том, является ли именно язык причиной различий в мышлении, чувствах и действиях людей, изучение феномена двуязычия можно назвать прекрасным дополнением к исследованиям, описанным ранее с точки зрения оценки достоверности хотя бы слабой версии гипотезы Сепира-Уорфа. По идее, установление различий в мышлении и поведении двуязычных индивидов, зависимых от языка, используемого в момент тестирования, несомненно, служило бы поддержкой по крайней мере слабой версии гипотезы Сепира-Уорфа, даже если при этом и нельзя было бы доказать, что именно использование раз­личных языков порождает различия в мышлении. Хотя обнаруженная корреляция еще не может служить основанием для каких-либо догадок о причинности, она и не отметает их вовсе. Вероятность, что язык может вызывать различия в мышлении и поведении, прямо или косвенно (через общие для культуры ценности), конечно, существует.

Преимущества и проблемы исследований с участием двуязычных людей

Наряду с потенциальной полезностью для нашего концептуального понимания лингвистической относительности, исследования с участием людей, владеющих двумя языками, имеют также существенные методологические преимущества. Когда воздействие языка на поведение, эмоции и когнитивные способности проверяется на таких людях, отсекается возможность того, что индивидуальные различия между отдельными участниками эксперимента вмешаются в его результаты, так как в этом случае одни и те же люди работают в условиях использования разных языков. Когда сравниваются между собой группы моноязычных участников, например жителей Тайваня, говорящих на китайском, и американцев, говорящих на английском, такие группы различаются не только по языку, но также отличаются друг от друга и сами индивиды. Если между этими группами обнаруживаются различия, мы не можем быть уверены, что их следует отнести на счет языка (в чем и состоит суть аргументов Сепира-Уорфа), а не на счет индивидуальных различий между людьми. Когда в качестве участников исследований выступают люди, говорящие на двух языках, вмешательство индивидуальных различий исключается.

Один из критических вопросов, возникающих при проведении исследований с участием людей, говорящих на двух языках, – это установление, до какой степени люди равно владеют этими языками. Для многих таких людей один из языков – это их первый, родной язык, тогда как другой они выучили впоследствии в течение своей жизни. И многие из таких людей на одном своем языке говорят лучше или свободнее, чем на другом. Такое несоответствие может стать препятствием для проведения на примере двуязычных людей каких-либо сравнений, из которых можно было бы сделать значимые выводы, так как обнаруженные различия между языками могут в действительности отражать разницу в степени владения языком, а не свойство лингвистической относительности. По­этому исследователи, которые собираются использовать в своих экспериментах двуязычных индивидов, должны уделять особенное внимание правильному подбору участников и установлению равенства обоих языков по степени, в какой участники ими владеют.

2.2. ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Можем ли мы сделать вывод, что люди, говорящие на двух языках, посредством этих двух своих языков имеют доступ к двум различным культурным моделям мышления? Если так, означает ли это существование двух разных личностей внутри одного человека, каждая из которых связана с одним из двух его или ее языков?

Использование Тематического теста апперцепции

Эрвин сравнивает реакции двуязычных индивидов, владеющих французским и английским, на картинки из Тематического теста апперцепции –
стандартного теста, используемого во многих кросс-культурных исследованиях. Участники эксперимента рассказывали по картинкам свои истории, один раз на английском, другой – на французском.

Эрвин сообщает, что на французском языке участники выражали больше агрессии, автономии и замкнутости, чем на английском, и что женщины, пользуясь английским, демонстрировали более высокую потребность в достижениях, чем тогда, когда говорили на французском. Эрвин приписывает эти различия тому, что во французской культуре более важна словесная демонстрация своей доблести и сильнее различаются роли мужчин и женщин.

Объяснения связанных с языком личностных сдвигов

Какое значение может иметь вопрос связи двуязычия и черт личности для иммигрантов, прибывших в США из других стран? Возьмем в качестве примера иммигрантку, владеющую китайским и английским языками, выросшую в моноязычной китайской среде и выучившую английский язык естественным путем только после того, как семья переехала из Китая в Соединенные Штаты, когда ей было 8 лет. Сейчас ей 20 лет, она студентка колледжа, живет с родителями. Дома она пользуется только китайским языком, а в колледже и с большинством своих ровесников – английским. Мы можем предположить, что дома, разговаривая на китайском языке, она скорее будет вести себя в соответствии с китайскими культурными нормами. Однако когда она говорит на английском, ее поведение, возможно, будет ближе к европейско-американским нормам. С «уорфианской» точки зрения, такие связанные с языком различия в поведении можно было бы объяснить разными системами прагматики китайского и английского языков (равно как и другими лингвистическими различиями). Однако существует по крайней мере два других объяснения механизмов, лежащих в основе подобных личностных сдвигов, связанных с языком. Эти объяснения известны как гипотеза присоединения к культуре и гипотеза присоединения к меньшинству.

Гипотезы присоединения

Гипотеза присоединения к культуре
состоит в том, что двуязычные иммигранты склонны принимать, как свои, ценности и убеждения культуры, связанной с тем языком, на котором они в данный момент общаются. Когда они переключаются на другой язык, они вместе с тем переключаются также и на другие культурные ценности. Гипотеза присоединения к меньшинству,
напротив, утверждает, что двуязычные иммигранты склонны идентифицировать себя как членов этнического меньшинства и принимать поведенческие стереотипы культуры большинства, касающиеся их группы, как свои собственные характеристики, в то время, когда они общаются на языке своей группы. До тех пор пока эти стереотипы соответствуют действительности, гипотеза присоединения к меньшинству приводит к тем же предсказаниям, что и гипотеза присоединения к культуре; т. е. можно сказать, что, разговаривая на своем первом языке, люди будут в большей степени вести себя так, как принято в культуре их предков, и это также будет соответствовать стереотипам культуры большинства относительно их культуры. Языковой контекст в таком случае служил бы предсказателем изменений в поведении, так же как и в свойствах личности.

Изучение иммигрантов: эксперименты Хала и Динджиса

Хал и Динджис сообщают о результатах экспериментов, в которых это предположение было проверено. Если какие-нибудь подобные различия могут быть обнаружены, рассуждали ученые, они должны быть наиболее очевидны в среде двуязычных иммигрантов. Считается, что такие люди привязаны одновременно к двум четко разделенным культурным пластам, доступным им через язык, в среде которого эти культурные знания были усвоены или с которым они связаны.

В ходе экспериментов двуязычные иммигранты (китайский/английский и корейский/английский языки) заполняли Калифорнийский психологический опросник,
широко применяемый личностный тест. Этот тест особенно хорош для экспериментов такого типа, потому что он переведен на многие языки и многие годы используется в кросс-культурных исследованиях. Иммигранты выполняли тест СР1
дважды, один раз на своем родном языке, другой раз на английском. Центральный вопрос исследования стоял так: проявится ли двойственность личности или личностных характеристик в виде разницы в показаниях СР1,
вычисленных по ответам на разных языках внутри одной группы. Ответ получился четкий и явственный: да. Иными словами, двуязычные индивиды демонстрировали различные свойства личности, в зависимости от того, отвечали они на своем первом языке (китайском или корейском) или на английском. Во втором подобном исследовании Хал подтверждает свои прежние открытия, используя другое средство измерения личностных характеристик.

Эксперимент Мацумото и Ассара

Есть также несколько свидетельств того, что восприятие нами других людей зависит от языка, на котором мы говорим, когда выносим свои суждения. Мацумото и Ассар предлагали двуязычным наблюдателям из Индии (хинди и английский) просмотреть набор изображений 40 различных выражений лица. Наблюдателей просили ответить, какую эмоцию выражает лицо и насколько сильна эта эмоция. Люди выносили свои суждения дважды, с промежутком в неделю, сначала на английском, а затем на хинди.

Результаты показали, что определение выраженной эмоции было более точным, когда суждения выносились на английском. Однако когда оценка делалась на хинди, эмоции воспринимались как более сильные. Одни и те же люди, видевшие одни и те же выражения лиц, по-разному судили об этих выражениях в зависимости от языка, который они в это время использовали.

2.3. ЗАБЛУЖДЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ДВУЯЗЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ

Исследования, описанные выше, показывают, насколько тесно переплетаются язык и культура. Они также демонстрируют, какое значение имеет язык в нашем повседневном опыте. Кроме того, их находки помогают развеять заблуждение о том, что существование двух личностей внутри одного человека означает, что этот человек страдает психическим расстройством. Такое положение является естественной и здоровой частью двуязычного/ двухкультурного опыта.

Трудности обработки иностранного языка

Однако другие заблуждения еще продолжают существовать. Например, негативные впечатления и стереотипы, касающиеся людей, говорящих на двух языках, в особенности их интеллектуальных способностей, могут возникать оттого, что когда с такими людьми говорят на их втором языке, они могут дольше задумываться над ответом и как будто испытывают когнитивные затруднения при обработке информации. Такие затруднения, известные как трудности обработки иностранного языка
появляются из-за недостаточно хорошего или недостаточно свободного владения языком и из-за неопределенности или неоднозначности смысла, вложенного в сообщения, когда они принимаются на иностранном языке. Фактически, такие затруднения – это нормальная составляющая изучения языка, и совсем не обязательно использовать их как основу для негативных заключений об интеллекте или других характеристиках личности человека, говорящего, быть может, на своем втором (или третьем) языке.

Эффект иностранного языка

Двуязычные индивиды могут также испытывать затруднения и в нелингвистических задачах на размышление, такие затруднения известны как эффект иностранного языка
. Этот термин относится к временному снижению мыслительных способностей людей, когда они используют иностранный язык, которым владеют хуже, чем своим родным. Эффект иностранного языка, наблюдаемый в нелингвистических задачах, – побочный продукт трудностей обработки иностранного языка, заметных в лингвистических задачах.

Такано и Нода продемонстрировали существование этого эффекта в двух экспериментах с участием людей, говорящих на японском и английском. В первом эксперименте двуязычные японцы (японский/английский) и американцы (английский/японский) выполняли задачу на вычисление и задание, где нужно было ответить на вопросы либо на своем первом (родном) языке, либо на втором (иностранном). Результаты в обеих группах оказались ниже, когда задание, состоящее из вопросов и ответов, было на иностранном языке. Во втором эксперименте были использованы те же, в своей основе, методы в сочетании с другой задачей на размышление (невербальные пространственные умозаключения) и другой лингвистической задачей (проверка предложений) и получены такие же результаты.

Разница в проявлении эффекта иностранного языка

Такано и Нода сообщают также о двух дополнительных экспериментах, показавших, что эффект иностранного языка проявляется сильнее, когда расхождение между родным и иностранным языком больше, и слабее, когда расхождение меньше. В первом эксперименте применялась та же методика, что и в эксперименте Такано и Нода 1993 года, и участниками были люди, родными языками которых являлись немецкий и японский, а общим иностранным языком – английский.

Обнаружилось, что эффект иностранного языка сильнее проявлялся у японцев. Ученые объяснили эти результаты более существенными различиями между японским и английским языками, чем между немецким и английским. Второй эксперимент подтвердил результаты первого, на этот раз на примере людей, родным языком для которых был корейский или английский, а общим иностранным языком – японский.

Резюме

Все вместе, эти эксперименты показывают, что помехи при выполнении как лингвистических заданий (трудности обработки иностранного языка), так и нелингвистических задач (эффект иностранного языка) – нормальное и предсказуемое явление в случае людей, говорящих на двух языках. Механизм возникновения этих помех тот же, что любых других, имеющих место, когда одному человеку даются в одно и то же время две когнитивные задачи. Их нужно рассматривать как нормальные когнитивные помехи, и не следует брать за основу для формирования негативных впечатлений или стереотипов в отношении двуязычных индивидов. Как уже говорилось выше, люди могут легко попасться в эту ловушку, допуская, чтобы их восприятием руководили этноцентрические убеждения, и в некоторых случаях бессознательное желание подтвердить изначально существующие стереотипы. Но, как ясно показывают исследования, такое восприятие не имеет, практически, никакой фактической основы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Язык – это основное средство, с помощью которого мы общаемся с другими людьми и сохраняем информацию. Язык – это также основное средство, с помощью которого одно поколение передает культурное наследие другому. В действительности без языка культура, такая, какой мы ее знаем, просто не существовала бы. Поэтому не должно вызывать никакого удивления то, что язык представляет особенно интересный предмет для ученых, занимающихся кросс-культурными исследованиями.

Языки очень сильно различаются между собой, и эти языковые различия связаны с важными различиями в обычаях и общепринятых манерах поведения в тех культурах, где эти языки развиваются. Как мы видели, культура тесно связана и с лексикой, и с прагматикой языка. И, несмотря на некоторый скептицизм, остающийся в отношении силы гипотезы Сепира-Уорфа, внимательное изучение кросс-культурных научных исследований, посвященных ее проверке, дает подтверждение, по крайней мере, части ее версий.

Язык также может играть важную роль как предсказатель поведения и характера личности людей, говорящих на многих языках. И, наконец, хотя процессы, посредством которых мы усваиваем язык, по-видимому, являются универсальными, разные культуры сильно отличаются друг от друга в области существующих отношений и мнений относительно усвоения человеком языка. Пока не ясно, как эти отношения и мнения влияют на само обучение языку.

Усвоение языка – важный аспект языковых исследований, поскольку оно помогает нам понять намного более широкие вопросы, касающиеся человеческого поведения. Выяснив, какие процессы усвоения языка универсальны, а какие специфичны для конкретных культур, мы сможем лучше разобраться в том, до какой степени наше поведение является врожденным (биологически предопределенным) или выученным (определенным культурой).

Понять, каким образом усваивается язык, важно также по практическим соображениям. По мере того как мир все больше приближается к тому, что принято называть «глобальной деревней» (т. е. к существенно более сильной взаимозависимости народов), знание более чем одного языка становится жизненно важным инструментом для взаимного понимания и общения с людьми других культур, – не только в других странах, но также и внутри такого плюралистического, мультикультурного общества, как Соединенные Штаты. Как бы ни было важно знание многих языков сейчас, в будущем, вероятно, оно станет еще важнее.

Понимание взаимосвязи между культурой и языком нужно также для того, чтобы понимать и уметь вести общение с людьми других культур. Как мы увидим далее в главе 14, поскольку язык и культура тесно переплетены, межкультурное общение отличается от тех процессов общения, в которых участвуют только люди нашей собственной культуры (внутрикультурное общение). Понимание раз­маха и глубины этой взаимосвязи – это переход, позволяющий осознать и признать такие различия. Исследования, посвященные вопросам трудностей обработки иностранного языка и эффекту иностранного языка, рассмотренные выше, также способны помочь нам понять людей других культур и участвовать в межкультурных контактах.

ГЛОССАРИЙ

Аппарат усвоения языка
– согласно Хомскому, механизм, который отвечает за развитие языка у детей.

Гипотеза присоединения к культуре
– гипотеза, которая утверждает, что двуязычные иммигранты склонны принимать, как свои, ценности и убеждения культуры, связанной с тем языком, на котором они в данный момент общаются. Когда они переключаются на другой язык, они вместе с тем переключаются также и на другие культурные ценности.

Гипотеза присоединения к меньшинству
– гипотеза, которая утверждает, что двуязычные иммигранты склонны идентифицировать себя как членов этнического меньшинства и принимать поведенческие стереотипы культуры большинства, касающиеся их группы, как свои собственные характеристики, в то время, когда они общаются на языке своей группы.

Гипотеза Сепира-Уорфа
– предположение о том, что люди, говорящие на разных языках, думают по-разному, и что это происходит из-за различий в их языках.

Лексика
– слова, составляющие язык, или его словарный запас.

Морфемы
– наименьшие и наиболее основные единицы смысла в языке.

Прагматика
– система правил, руководящих тем, как язык используется и пони­мается в данном социальном контексте.

Семантика
– значения слов.

Синтаксис и грамматика –
система правил, руководящих формированием слов и тем, как слова связываются вместе, составляя осмысленные выражения.

Трудности обработки иностранного языка
– эффект замедленной обработки информации, возникающий из-за недостаточно хорошего или недостаточно свободного владения языком и из-за неопределенности или неоднозначности смысла, вложенного в сообщения.

Фонемы
– наименьшие и наиболее основные единицы звука в языке.

Фонология
– система правил, руководящих тем, как слова должны звучать в дан­ном языке (произношение, «акцент»).

Эффект иностранного языка
– временное снижение мыслительных способностей при решении нелингвистических задач у людей, когда они используют иностранный язык, которым владеют хуже, чем своим родным.

Источники:

1. Культурология XX век. Энциклопедия. Том второй м-я С-П., Университетская книга. 1998

http://www.examen.ru/db/ExamineBase/catdoc_id/A62C380256BFE4C3C3256A02003CDAE2/rootid/1FB4015315E7F80DC3256A02002CF4C2/defacto.html

2. Мацумото “Психология и культура”

http://shulenina.narod.ru/Polit/Macumoto/Psycult/12.html

3. Словарь гендерных терминов

http://www.owl.ru/gender/055.htm

4. Все персоны

http://persona.rin.ru/cgi-bin/rus/view.pl?id=28500&a=f&idr=

[1]
Культурология XX век. Энциклопедия. Том второй м-я С-П., Университетская книга. 1998

[2]
Whorf. P. 213.

[3]
Мацумото “Психология и культура”

[4]
Мацумото “Психология и культура”