Крестовые походы. Курсовая работа (т). История. 2013-08-23

Оглавление

Введение

Глава 1.Религиозные корни Крестовых походов и Конкисты.

&1.Религиозные причины крестовых походов

&2. Религиозные корни Конкисты

Глава 2. Социальный состав участников движений.

&1.Крестовые походы

&2.Конкиста

Глава 3. Цели обоих движений на практике.

&1. Взаимоотношения Европейцев с народами Ближнего востока

&2. Евангелизация индейцев

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность.

Такие движения средних веков как крестовые походы и конкиста движимые как материальными, так и религиозными целями, имеют общеисторический интерес, как выражение идей и настроения умов в определённые периоды средневековой истории. Составляя весьма важный отдел западноевропейской истории, крестовые походы так же как конкиста обильны внешними фактами и богаты результатами, которые хотя и куплены были весьма дорогой ценой, но оказали очень мощное влияние на духовное развитие европейских народов. Тогда западноевропейцы в первый раз большими массами поднялись со своих мест и, познакомившись с неизвестными им народами и странами, частью усвоили их нравы и учреждения, частью передали им свои понятия и воззрения. На Востоке как и в Новом Свете перед европейцами открылся новый мир с совершенно новыми и чуждыми ему понятиями, образом жизни и политическим устройством. Западные народы вложили в крестовые походы и конкисту много своих сил, и материальных, и духовных, поэтому нет ничего удивительного, что национальная история французов, немцев, итальянцев и англичан не может не уделять значительного места изложению истории крестовых походов.

С точки зрения восточноевропейской истории- в частности для русской истории эпоха крестовых походов представляет собой любопытнейший эпизод борьбы между Западом и Востоком, борьбы, которая еще не окончилась и поныне продолжается соединив разнообразные интересы, как религиозные, так и политические и торговые, в так называемом Восточном вопросе. Ввиду указанного крестовые походы с точки зрения русской истории получают важное значение, как эпизод столкновения двух миров, и поныне разделяющих господство в Европе и Азии, и как вступительная глава в историю Восточного вопроса, в разрешении которого России суждено было принять деятельное участие.

Что же касается конкисты то странная ситуация сложилась в России в этой области исторической науки. Бесчисленное множество книг, как общих, так и узкоспециальных, как научных, так и популярных написано о Войне за независимость в испанских колониях Америки, и о развитии молодых латиноамериканских наций в XIX в., и о печально знаменитых латиноамериканских диктатурах, и о революционных движениях XX в. А вот об испанском завоевании Америки на русском языке нет ни одной книги обобщающего характера, если не считать беллетристических рассказов о походах Кортеса да Писарро.

Хронологические рамки.

Хронологические рамки затрагивают именно периоды обоих средневековых движений, а именно крестовые походы длившиеся с 1096 по 1270 г (с конца XI до последней трети XIII). И соответственно Конкиста хронологию которой можно разделить на три этапа но в общей сложности интересующие нас рамки занимают с1493 -1533, то есть конец XV до середины XVI вв.

Географические рамки.

Географические рамки охватывают места действия крестовых походов то есть практически весь ближний восток(Сирия, Палестина, Египет и т д.). Так же в территориальные раки данной работы входит территория на которой происходила конкиста то есть Американский континент, а именно Центральная ,Северная и Южная Америка.

Цель и задачи.

Целью данной работы является рассмотрение и сравнение религиозных аспектов двух движений средних веков а именно крестовых походов и конкисты. Для достижения этой цели поставлены следующие задачи:

Рассмотреть и сравнить религиозные аспекты причин побудивших крестовые походы и конкисту.

Рассмотреть и сравнить социальный состав участников обоих движений.

Рассмотреть была ли на практике осуществлена христианизация завоёванных народов.

Обзор источников.

)Диего де Ланда «Сообщение о делах в Юкатане»- труд был написан около 1566 г в Испании. Там жев 1616 г. неизвестно кем была сделана сокращённая копия «Сообщения о делах в Юкатане», написанная тремя разными почерками. В 1862 г. эту рукопись обнаружил в Мадриде великий майянист Шарль Этьен Брассёр де Бурбур, опубликовавший в 1864 г. испанский текст и собственный французский перевод с разбивкой на главы, которая используется по сей день. В этой работе указывается географическое положение Юкатана, его открытие, экспедиции, нравы и обычаи индейцев, а так же интересующая нас христианизация.

)Барталоме де Лас Касас «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий»-книга была опубликована в 1552 году, в ней приводится яркое описание зверств, творимых конкистадорами в Америке – в частности, на Антильских островах, в Центральной Америке и на территориях, которые сегодня относятся к Мексике – среди которых много событий, свидетелем которых он являлся, а также некоторые события, которые он воспроизводит со слов очевидцев.

) Фульхерий Шартрский «Иерусалимская история»- Сочинение Фульхерия состояло их трех книг. Первая книга, завершенная около 1106 года, начиналась с рассказа о Клермонском соборе и описывала завоевание Иерусалима и основание Иерусалимского королевства Готфридом Бульонским, одним из лидеров крестоносцев. Вторая книга рассказывала о деяниях Балдуина Булонского, принявшего титул короля Иерусалима и правившего с 1100 по 1118 год. Третья и заключительная книга содержала биографию короля Иерусалима Балдуина II. Её повествование обрывается на рассказе о чуме 1127 года, эпидемия которой унесла жизни многих иерусалимцев и в том числе, вероятно, жизнь самого автора. Впервые хроника Фульхерия Шартрского была опубликована в 1913 году.

Историографический обзор.

)Крестоносное движение затронуло все государства Европы и почти все области их жизни – Церковь и религиозную мысль, политику, экономику, общественное устройство, литературу. Помимо этого оно еще и оказало долговременное влияние на историю западного мусульманского мира и на историю Прибалтики. Тем не менее до сравнительно недавнего времени крестоносное движение считалось чем-то экзотическим и периферийным. Фундамент изучения этого вопроса был заложен во второй половине XIX столетия. К сожалению, золотой век изучения крестовых походов закончился с началом первой мировой войны, но за ним последовал период обобщения знаний. Многотомные «История» Стивена Рансимена и «История», составленная группой американских ученых под руководством Кеннета Сеттона (известная как «Висконсинская история»), начали выходить в свет в середине 1950-х годов.

К 1950-м годам появились и признаки новых веяний в изучении крестовых походов. Французский историк Жан Ришар и израильтянин Джошуа Проуер в своей работе, посвященной Латинскому Востоку, по-новому подошли к изучению обществ и организаций крестоносцев; они дополнили свои солидные знания о предмете глубоким анализом, который поставил их труд гораздо выше предыдущих, часто довольно заурядных исследований. И хотя этот аналитический разбор является в конечном счете главной заслугой авторов, сразу по публикации исследования другой его аспект – обсуждение «Иерусалимских ассиз» – вызвал горячий интерес.

В 1920-х годах французский ученый Морис Гранклод внимательно изучил «Иерусалимские ассизы» и выбрал оттуда упоминания о законах, возникших, по его мнению, в XII веке. Его выводы в свое время были почти полностью проигнорированы, но именно на основании его изысканий Ришар и Проуер переписали историю Иерусалима, поскольку стало очевидно, что застывшее феодальное государство, изображенное в юридических книгах XIII столетия, не соответствовало реальной жизни не только в XII веке, но и в XIII. «Структурный» подход к истории Иерусалима, введенный Ришаром и Проуером, просуществовал около 20 лет. В середине 1970-х годов появилась новая точка зрения на политику Латинского Востока; она была выдвинута Гансом Майером. В каком-то смысле его подход был похож на тот, что использовался в сфере изучения средневековой Европы в 1930-х годах, – отказ от «структурного» взгляда «с птичьего полета» на основы и действие на практике властных структур. Раньше при изучении крестоносного движения основное внимание уделялось экономическим, колониальным и военным вопросам. Сегодня же для историков интересны в первую очередь религиозные, юридические п общественные аспекты, при этом особенное значение придается сведениям об истоках и идеях этого движения.

) Католическая церковь появилась в Америке вместе с конкистадорами в конце XV в. С тех пор она является важным идеологическим и политическим фактором в этой части света. Изучение деятельности церкви в колониальный период важно не только для понимания социально-политических процессов того времени, но и для последующей истории Латинской Америки. Оно позволяет понять затяжной характер борьбы за отделение церкви от государства, раздиравшей латиноамериканские страны на протяжении XIX и начала XX в., а также современную роль церкви в этих странах. Американский историк Чарлз Гибсон отмечает, что церковная история – один из тех разделов колониальной истории Испанской Америки, которому особенно трудно дать правильную оценку. Гибсон объясняет эти трудности противоречивыми взглядами авторов на роль религии в обществе, недостаточной изученностью отдельных этапов церковной истории, различием в подходе к оценке значения богатств церкви. Главная причина разногласий и споров вокруг тех или иных действий церкви проистекает из различной трактовки самой конкисты и колониального режима. Сторонники испанской колониальной системы уверяют, что сотрудничество церкви с ней было благодеянием для индейских народов, как и сама система, которая якобы вовсе не являлась колониальной. Аргентинский историк Рикардо Левене после второй мировой войны усиленно пропагандировал этот тезис. Он и его сторонники даже потребовали, чтобы к истории Америки 1492-1810 гг. не применялись термины «колониальный» или «колониальная эпоха». Некоторые исследователи занимают по отношению к церкви так называемую объективную позицию. Они осуждают как ее апологетов, оправдывающих все без исключения деяния церкви, так и ее противников, осуждающих все содеянное ею. Точка зрения таких исследователей состоит в том, что церковь имела свои плюсы и минусы, своих героев и злодеев, она была не лучше и не хуже других общественных институтов своего времени. Такой точки зрения придерживается, например, мексиканский историк Мартин Кирартэ. Дискуссия эта достигла и нашего времени и продолжается по сей день.

Объект исследования.

Объектом исследования являются такие движения средних веков как крестовые походы и конкиста Америки.

Предмет исследования.

Предметом исследования являются религиозные аспекты этих двух движений и их участников.

Методы исследования.

В основу этой работы было положено применение научно-исследовательского метода, а также применение принципов диалектики включающих историзм и объективность. Принцип объективизма заключается в строгом следовании фактическому материалу при анализе событий и явлений что позволяло делать выводы. В работе так же был использован сравнительно-исторический метод для выявления общего и разного.

Структура работы.

Данная работа состоит из Введения, трёх глав, заключения и списка литературы.

Введение.

Введение к роботе.

Глава 1. Религиозные корни Крестовых походов и Конкисты.

В главе дается описание и сравнение религиозных причин, которые побудили два этих движения.

Глава 2. Социальный состав участников движений.

Глава представляет собой описание и сравнение социальных слоёв общества участвующих в данных движениях.

Глава 3. Цели обоих движений на практике.

В главе рассматриваются применение целей обоих движений на практике.

Заключение.

Глава 1. Религиозные корни Крестовых походов и Конкисты

&1. Религиозные причины крестовых походов

Крестовые походы представляли собой захватнические войны западноевропейских феодалов в странах Восточного Средиземноморья, продолжавшиеся почти два столетия – с 1096 по 1270 г (с конца XI до последней трети XIII). в Это были войны главным образом рыцарства. Свое название они получили оттого, что их участники, снаряжаясь воевать против мусульман (турок и арабов), прикрепляли к одежде – на грудь или плечи – красного цвета матерчатый знак креста, символизировавший религиозные побуждения, цели и намерения воинов: освободить от власти иноверцев Палестину, в представлениях христиан – Святую землю, ибо там, согласно евангельским рассказам, родился, жил и был распят на кресте Иисус Христос, основатель христианской религии.

При этом понятие “Крестовый поход” современникам было вовсе не ведомо. В средние века такая война обозначалась другими терминами – peregrinatio (странствование), expeditio (поход), iter in Terram sanctam (путь в Святую землю), “заморское странствование”, “путь по стезе господней”.

Ближайшие обстоятельства, вызвавшие крестовые походы, до сих пор остаются не вполне ясными. Сильное развитие папской власти, мечтавшей в конце XI в. обратить греков к послушанию римской церкви, глубокое влияние духовенства, подвинувшего западные народы к исполнению воли римского первосвященника, тяжкое экономическое и социальное положение народных масс, привычка к войне и жажда приключений – вот причины, которыми объясняют начало крестовых походов. Решительным и последним побуждением было обращение царя Алексея I Комнина к папе Урбану II в 1094 году с просьбой о помощи против турок-сельджуков.

Однако такое явление как крестовые походы ,были кульминацией вековых противоречий между Западом и Востоком ,начиная с от странствий на поклонение Святому Гробу Господню в IV в, и до 1095 г и непосредственно Клермонского собора.

С самых первых времен христианской эры последователи Евангелия собирались вокруг гроба Иисуса Христа, Спасителя мира, для молитвы. Император Константин в своё время воздвиг храмы над гробом Сына человеческого и на некоторых из главных мест Его страданий; освящение храма Святого Гроба было великим торжеством, при котором присутствовали тысячи верующих, собравшихся со всех сторон Востока. Мать Константина, св. Елена, уже в преклонных годах предприняла странствие в Иерусалим и содействовала своим усердием открытию древа Креста Господня в одной из пещер, поблизости от Голгофы. Бесплодные усилия императора Юлиана возобновить храм Иудейский, в опровержение слов Священного писания, сделали еще более дорогими Святые места. Между благочестивыми поклонниками IV века история сохранила имена св. Порфирия, бывшего впоследствии епископом Газским, Евсевия Кремонского, св. Иеронима, изучавшего в Вифлееме Священное писание, и многих других.

В конце IV века число паломников было так велико, что многим из отцов церкви, между прочим и св. Григорию Нисскому, приходилось уже красноречивыми доводами указывать на злоупотребления и опасности странствования на богомолье в Иерусалиме. Однако эти предостережения были напрасны. Теперь никакая власть в мире не могла преградить христианам путь к Святой гробнице.

Вскоре из глубины Галлии нахлынули толпы новых христиан, которые спешили поклониться колыбели верования, только что воспринятого ими. Маршрут, или дорожник, составленный собственно для паломников, служил им путеводителем от берегов Роны и Дордоны до реки Иордан и на обратном пути из Иерусалима до главных городов в Италии.

В царствование императора Ираклия войска персидского шаха Хосроя II нахлынули на Палестину; однако после десятилетней борьбы победа осталась на стороне христианского императора. Он возвратил святилищу Иерусалима древо Животворящего Креста, похищенное варварами; босой проходил он по улицам священного города, неся на плечах своих до самой Голгофы это орудие искупления человеческого. Шествие это было торжественным праздником, память о котором церковь празднует и доныне под именем Воздвижения Честного Животворящего Креста. В последние годы VI века выехал из Пьяченцы с благочестивыми спутниками св. Антонин, чтобы почтить поклонением места, освященные следами Божественного Искупителя. Дорожник, носящий имя его, доставляет очень любопытные сведения о состоянии, в котором находилась в то время Святая земля; между тем как Европа волновалась среди разнообразных бедствий войны и переворотов, Палестина покоилась под сенью Голгофы и как будто во второй раз сделалась землею обетования. Но спокойствие и благосостояние были недолгими.

Из хаоса религиозных и политических смут, среди развалин, загромождающих с каждым днем более и более слабый, колеблющийся и разделенный Восток, выступил человек со смелым замыслом возвестить новую веру, основать новое царство. Это был Мухаммед, сын Абдуллы, из племени курейшитов. Он родился в Мекке в 570г.; сначала он бедным погонщиком верблюдов, однако одаренным пылким воображением, энергичным характером, живым умом, и имел глубокое познание аравийских народностей, их наклонностей, вкусов и потребностей. Коран, над сочинением которого он провел 23 года, хотя и проповедовал чистую нравственность, но вместе с тем обращался и к самым грубым страстям человеческого сердца и сулил убогим обитателям пустыни обладание целым миром. Сын Абдуллы, когда ему было 40 лет, начал проповедовать свое учение в Мекке, но после 13-летней проповеди должен был бежать в Медину, и с этого бегства Пророка в Медину, 16 июля 622 г., начинается мусульманская эра. Не много понадобилось времени Мухаммеду, чтобы завоевать все три Аравии, но яд прервал его победы и жизнь в 632 г. Войну и проповедь его учения продолжали Абу Бекр, тесть Мухаммеда, и Омар, который покорил Персию, Сирию и Египет. Амру и Серджий, наместники Омара, подчинили своей власти Иерусалим, который мужественно защищался в продолжение четырех месяцев. Омар, явившийся самолично принять ключи побежденного города, велел выстроить большую мечеть на том месте, где возвышался храм Соломона. При жизни халифа, наследовавшего власть Абу Бекра, участь палестинских христиан была еще не очень бедственна, но по смерти Омара им пришлось терпеть всякий позор и разграбление.

Но, тем не менее, нашествие мусульман не остановило паломничества. А в это время распри между разными мусульманскими партиями, добивавшимися высшей власти, гибельно отражались на палестинских христианах; долго тяготели на них ужасы преследования, которые прерывались лишь кратковременными отдыхами, и только в царствование Гарун аль-Рашида, величайшего халифа из династии Аббасидов, настали для них более спокойные дни. Карл Великий в это время распространял свое владычество на Западе. Взаимное уважение между великим государем франков и великим халифом ислама выражалось посредством частых посольств и роскошных подарков. Гарун аль-Рашид послал в дар Карлу Великому ключи от Святого Гроба и священного города: в этом приношении была политическая идея и что-то вроде смутного предчувствия Крестовых походов.

В это время европейские христиане, посещавшие Иерусалим, были принимаемы в странноприимном доме, учреждение которого приписывают Карлу Великому. В конце IX века монах Бернар, родом француз, посетил Святые места с двумя другими лицами монашеского звания; он видел это странноприимное учреждение латинской церкви, состоящее из 12 домов или гостиниц; тут для паломников была открыта библиотека, как и в других странноприимных домах, основанных в Европе Карлом Великим. В пользовании этого благочестивого учреждения были поля, виноградники и сад, расположенный в долине Иосафатовой. Желание обрести частицы мощей, а также и торговые расчеты, способствовали умножению этих путешествий за море; ежегодно 15 сентября в Иерусалиме открывалась ярмарка: торг, по обыкновению, происходил на площади церкви св. Марии Латинской. Купцы из Венеции, Пизы, Генуи, Амальфи и Марселя имели свои конторы в разных странах на Востоке.

Путешествия к Святым местам стали налагаться в виде публичной кары и средства к искуплению вины. В 868 г. один знатный бретонский владетель, по имени Фротмонд, убивший своего дядю и меньшего из своих братьев, был присуждаем три раза к путешествию в Святую землю для получения полного отпущения своих преступлений. Цензий, римский префект, который в церкви Санта-Марии-Маджоре нанес оскорбление папе, схватив его в алтаре и заключив в темницу, был присужден оплакивать свою вину у подножия Гроба Господня.

Эти частые путешествия по сути и установили братские отношения между христианами Востока и Европы. Письмо Илии, патриарха Иерусалимского, написанное в 881 г. к Карлу Младшему и великой семье христианского Запада, представляется торжественным выражением этих отрадных и благочестивых отношений. Патриарх описывает несчастное положение иерусалимской церкви: бедным и монашествующим угрожает смерть от голода; для лампад святилища недостает масла; иерусалимские христиане взывают к состраданию своих европейских братьев. И хотя до нашего времени не дошло никакого свидетельства, которое пояснило бы, как отозвалась христианская Европа на это трогательное послание, но можно предполагать, что два монаха, посланные с письмом от Илии, возвратились не с пустыми руками. но можно предполагать, что два монаха, посланные с письмом от Илии, возвратились не с пустыми руками.

По ниспровержении владычества Аббасидов мусульманский мир под влиянием распрей и несогласий распался и утратил свою силу; зрелище этого падения на некоторое время приободрило греков. Никифор Фока, Ираклий и особенно Цимисхий сделали несколько удачных попыток; но смерть Цимисхия, отравленного внезапно среди пути, возвратила сарацинам все, что они потеряли. Халифы Фатимиды, поселившиеся недавно по берегам Нила, сделались новыми обладателями Иудеи. Под их управлением положение христиан было сносным до тех пор, пока не стал халифом Гакем, о жестоком фанатизме и яростном безумии которого сообщает история. Герберт, архиепископ Равенский, сделавшийся папой под именем Сильвестра II, видел бедствия христиан во время своего путешествия в Иерусалим. Письмо этого прелата (986 г.), в котором Иерусалим сам оплакивает свои несчастья и взывает к состраданию своих детей, возбудило волнение в Европе. Следствием этого негодования и сострадания была морская экспедиция пизанцев, генуэзцев и короля Арльского, Бозжа, которая угрожала сарацинам до берегов Сирии; но эта неблагоразумная демонстрация возбудила только недоверие сарацин и привлекла на христиан усиленные меры строгости.

Летописцы того времени, описывая бедствия Святой земли, сообщают, что все религиозные церемонии были запрещены и большая часть церквей превращены в конюшни; храм Святого Гроба также подвергся опустошению. Христиане принуждены были удалиться из Иерусалима. Со слезами приняли на Западе известие о разрушении Святых мест. В разных явлениях представились благочестивым христианам как бы знамения этих несчастий: например, в Бургони выпал каменный дождь; на небе видны были кометы и метеоры. В различных по климату местностях природа действовала как бы вопреки своим определенным законам, и год бедствий Иерусалима был полон печальных, таинственных знамений. Но все эти бедствия делали еще более дорогим и священным для христиан город их Искупителя. Вообще, конец Х века составляет эпоху тревог и мрачной озабоченности; в Европе думали, что скоро наступит последний день мира и Иисус Христос сойдет на землю, чтобы судить живых и мертвых. Мысли всех были обращены к Иерусалиму, и путь странствия туда сделался как бы путем вечности. Богатые учреждали благотворительные заведения, так как блага земные вменялись тогда в ничто. Не одна дарственная запись начинается такими благочестивыми словами: «так как приближается конец мира» или «убоясь наступающего дня Суда Божия» и т.п. Когда умер Гакем – халиф-притеснитель, – то преемник его, Захир, позволил христианам выстроить вновь храм Святого Гроба; император Константинопольский предоставил черпать средства из своей собственной казны для покрытия издержек по восстановлению храма.

Посох странника в это время виден в руке каждого уроженца Европы; старание ли избежать опасности или преодолеть затруднение, исполнение ли какого-нибудь желания или обета – все это служит причиной покинуть домашний очаг и стремиться к дальним небесам. Странник, направляющийся в Иерусалим, был как бы священной личностью; отъезд его и возвращение ознаменовывались религиозными церемониями. Ни в какой стране не подвергался он лишению благодетельного гостеприимства. Особенно же во время празднования Пасхи стечение паломников бывало многочисленно в Иерусалиме; толпы верующих стремились увидеть, как нисходит священный огонь и зажигает светильники у Гроба Господня.

Знаменитейшими паломниками первой половины XI века считают Фулька Анжуйского, по прозванию Черный, и Роберта Hopмандского, отца Вильгельма Завоевателя. Роберт Нормандский, виновный, как говорят, в том, что по его повелению был отравлен брат его Ричард, также отправился вымаливать прощение Господа у Его Святого Гроба; по прибытии в Иерусалим встретил он у ворот города толпу бедных странников, стоявших тут в ожидании милостыни от какого-нибудь богатого господина, которая открыла бы им доступ в священный город, и заплатил за каждого из них по золотой монете. Роберт умер в Никее, сожалея, что ему не пришлось кончить жизнь свою при самом Гробе своего Господа.

В 1054 г. Литберт, епископ Камбрейский, отправился в Иерусалим во главе трех тысяч поклонников из Пикардии и Фландрии. Этот отряд, известный у летописцев под замечательным названием «войска Божьего», погиб в Болгарии, побитый оружием варваров, а также от голода. Епископ Камбрейский прибыл в Сирию с очень немногими уцелевшими спутниками; но он оказался так несчастлив, что должен был возвратиться в Европу, не повидав Гроба Господня. Таким образом паломничества совершались со всей Европы.

Вторжение турок, эта «наковальня, которая должна была тяготеть над всею землею», по выражению одного летописца, подчинило Восток новым владыкам, а палестинских христиан – новым притеснителям. К такому громадному количеству врагов, восставших против последователей Евангелия, Европа не отнеслась равнодушно. Папа Григорий VII, человек энергичный, смелый и предприимчивый, начал убеждать христиан вооружиться против мусульман; пятьдесят тысяч человек отозвались на его призыв, и Григорий VII сам должен был вести их в Азию. Но он не смог осуществить этого предприятия. Преемник его, Виктор III, обещал отпущение грехов всем, кто выступит на битву с сарацинами, свирепствовавшими по берегам Средиземного моря; флот, снаряженный жителями Пизы, Генуи и других городов Италии, явился у африканских берегов; итальянские воины изрубили множество сарацин и сожгли два мусульманских города в древней Карфагенской стране.

Церковь в Западной Европе была в те времена богатой собственницей полей, лугов, садов и жестоко эксплуатировала принадлежавших ей крепостных. Кроме того, со всех землепашцев – как собственных, так и чужих – церковники регулярно взыскивали еще общую подать – десятину. Являясь сама крупным феодальным землевладельцем, церковь служила – в этом и заключалась ее социальная функция – духовным оплотом всего класса феодалов. Проповедуя христианское учение, по которому земные порядки установлены от бога, а потому не подлежат изменению, требуя от тружеников безропотного повиновения сеньорам, обещая смиренным посмертное блаженство в раю, бунтовщикам же грозя вечными пытками в преисподней, церковнослужители помогали феодалам держать в узде хлебопашцев и мастеровых. Церковь всегда и во всем отстаивала интересы крепостников – и в области идеологии, и в сфере политики.

Когда в Х-XI вв. сервы повсеместно стали подниматься против сеньоров или уходить в бега, а бесчинства рыцарской вольницы причиняли все более ощутимый ущерб монахам и клирикам, церковь всерьез встревожилась – прежде всего за судьбу собственных владений. Чтобы оградить их от двойной опасности (со стороны низов и рыцарства), монастыри, экономически наиболее мощные церковные учреждения, еще в Х в. взялись за различные преобразования. Укрепить материальные и моральные позиции церкви, усовершенствовать ее организацию, увеличить ее силы, поднять ее престиж – таков был общий смысл этих преобразований.

Церковно-реформаторское движение того времени вошло в историю под названием клюнийского: почин его принадлежал бургундскому аббатству Клюни. Клюнийцы стремились создать централизованное церковное устройство и потому способствовали возвышению папской власти, длительное время переживавшей упадок.

Картина подготовки событий, сигнал к которым позднее дал папский клич “на Восток!”, была сложной и многомерной. Существенное место здесь конечно же занимают паломничества из стран Запада в Палестину, в ее религиозный центр – Иерусалим. Благочестивые путешествия туда явились существенным фактором возникновения Крестовых походов. Во многом благодаря паломничествам в Западной Европе установилась насыщенная настроениями отрешенности от мирских благ, покаяния и искупления грехов атмосфера религиозного подвижничества, происхождение которой коренилось, в нестабильности всей социальной обстановки на Западе, порождавшей (в первую очередь в низах, а отчасти и среди представителей господствующего класса) ощущение неустроенности и стремление вырваться из житейских невзгод хотя бы на путях, открывавшихся религией. Паломничества существенно облегчили папству выбор и определение направления рыцарской агрессии, на котором могли бы сойтись противоречивые чаяния самых различных категорий феодалов.

Наряду с паломничествами почву для широкой феодальной экспансии на Восток готовили войны, развернувшиеся в XI в. на самом Западе и частью тоже происходившие под религиозными знаменами. Французское рыцарство, например, включилось в борьбу за отвоевание территорий, ранее захваченных арабами в Испании, – реконкисту. В 1063-1064 гг. за Пиренеи отправились рыцари герцогства Аквитанского и графства Тулузского – они нанесли противнику поражение в битве при Барбастро. Затем в Испанию предпринимались все новые и новые походы. Мелких и крупных феодальных хищников манила к себе не только Испания. С 1016 г. потомки скандинавских викингов (норманнов), еще в начале Х в. овладевших Нормандией, – нормандцы – устремляются на завоевание плодородных областей Южной Италии. После ожесточенной борьбы с арабами и Византией они основывают здесь ряд феодальных княжеств. В 1061-1072 гг. нормандцы завладели и Сицилией. Весь XI век заполнен разбойничьими предприятиями рыцарских ватаг. Где бы ни вспыхивала война, всегда находилось множество охотников взяться за меч в надежде на легкую добычу. Эти завоевательные движения также привлекали к себе внимание церкви.

Чтобы разжечь воинственно-религиозный пыл рыцарей во Франции, римская курия постаралась окружить участников испанских походов ореолом мученичества за веру. Клюнийцы, успевшие проникнуть на Пиренейский полуостров и устроить там свои монастыри, провозгласили войны с мусульманами в Испании священными.

Но не первосвященник римский, а простой отшельник стал тем, кто под влиянием идеи, властвующей над веком, поднял знамя великой войны между Востоком и Западом. Петр Пустынник, родом из Пикардии, ища удовлетворения для своей пламенной и тревожной души и на войне, и в мире, и в церкви, избрал последним своим убежищем уединение в одном из самых суровых монастырей. Он покинул его лишь для того, чтобы пойти на поклонение к Святым местам. Вид Голгофы и Святого Гроба воспламенил его христианское воображение; зрелище страданий палестинских христиан возбудило его негодование. Петр Пустынник вместе с патриархом Симоном плакали над бедствиями Сиона, над порабощением последователей Иисуса Христа. Патриарх вручил отшельнику письма, в которых он умолял о помощи папу и государей; Петр обещал ему не забыть Иерусалим. И вот из Палестины отправляется он в Италию, припадает к ногам папы Урбана II, испрашивает и достигает его предстательства в пользу освобождения Иерусалима. И после того Петр Пустынник, воссев на мула, с босыми ногами, с обнаженной головой, в простой, грубой одежде, с распятием в руках отправляется из города в город, из провинции в провинцию, проповедуя на площадях и по дорогам. Таким образом проходит он по всей Франции и по большей части Европы; своим красноречием он потрясает толпы; все умы воспламеняются, все сердца растроганы.

Немедленно в Пьяченце созвали собор; тут были и послы от императора Алексея, на которых возложили миссию представить папе картину бедствий на Востоке. Более 200 епископов и архиепископов, 4000 духовных лиц и 30.000 лиц светского звания присутствовали на соборе. Но ничего здесь не было решено. Великое решение состоялось на новом соборе, более торжественном и многочисленном, – Клермонском соборе в Оверни. После многих совещаний о преобразовании духовенства, об установлениях относительно порядка, справедливости и человечности, был поднят вопрос о Святой земле. Совещание, на котором раздалось слово о Иерусалиме, было десятым на соборе; оно происходило на большой Клермонской площади, покрытой несметными толами народа, где для папы был воздвигнут престол. Петр Пустынник заговорил первый; голос его дрожал от слез, когда он обратился к народу, и слова его произвели потрясающее впечатление. Затем начал говорить папа Урбан, который представил зрелище наследия Христова в позорном порабощении, Божиих верных сынов – терпящими гонения и преследования, Европу христианскую – под угрозой победоносных варваров; папа призывал государей и народы послужить Богу Живому. При словах папы слышны были общие рыдания; на призыв его к мужеству воинов толпа отозвалась пламенным рвением. Перед благочестивыми душами в словах папы открывалось Царствие Небесное, которое предстояло завоевывать, а перед честолюбивыми – земные блага и царства Азии. И подобно грому огласил Клермонскую площадь крик, вырвавшийся из сердец несметной толпы: «Этого хочет Бог! Этого хочет Бог!» . Епископы, бароны, рыцари и все верующие, которые присутствовали на Клермонском соборе, поклялись идти освобождать Иерусалим.

Собор, на котором решен был Крестовый поход, происходил в ноябре 1096 г., а в августе следующего года было назначено крестоносцам выступить в поход.

&2. Религиозные корни Конкисты

религиозный крестовый поход конкиста

Испанская колонизация Америки- или же Конкиста(завоевание), началась с открытия испанским мореплавателем Колумбом первых островов Карибского моря в 1492 году, которые испанцы посчитали частью Азии. В хронологи конкисты достаточно чётко выделяются три периода: Начальный занимает четверть века – с 1493 по 1519 годы. Первая дата – крупномасштабная экспедиция Колумба в Новый Свет, предпринятая не столько с исследовательскими, сколько с колонизаторскими целями: тогда на семнадцати кораблях великий мореплаватель уже в звании «Адмирала моря-океана» привез на открытый год назад остров Эспаньолу полторы тысячи поселенцев и все необходимое для их жизни: скот, лошадей, собак, горы провианта, инструментов, семян, товаров. Вторая дата – начало экспедиции Кортеса в Мексику – обозначает новый период в истории испанского завоевания Америки, а именно покорение Северной, Центральной и Южной Америки. То, что происходило между первой и второй датой еще нельзя назвать конкистой в полном смысле этого понятия – нельзя по двум причинам: не те расстояния и не те аборигены. Конкиста приобретает свой естественный характер с 1519 г -начинается продвижение в глубь континента. Покорение Северной и Центральной Америки закончилось в 1543г. Апофеозом же конкисты в Южной Америке можно считать войну против араукан, закончившуюся к 1553 г. завоеванием севера Чили и поражением испанцев при дальнейшем продвижении на юг. Однако на материке оставались обширнейшие неисследованные территории – бассейн Ориноко, Гвианское нагорье, Амазония, Северо-Восточное Бразильское плоскогорье, парагвайская область Гран-Чако, юг Чили и Аргентины – и эти белые пятна питали воображение европейцев, искавших мифические золотые города вплоть до конца XVIII в. (последняя широкомасштабная экспедиция на поиски Эльдорадо была предпринята в 1775 г.). Разумеется, еще предпринимались исследовательские и завоевательные экспедиции и основывались новые поселения и города.

С середины XVI в. начинается третий этап освоения Америки: исследование белых пятен, медленная, но неуклонная колонизация новых территорий, строительство поселений и дорог, миссионерская деятельность, развитие культуры. Определить ближние к нам границы этого периода затруднительно, практически невозможно.

В 1550 г. в связи с развернувшимся официальным диспутом о правомерности конкисты был принят королевский запрет на любые завоевательные кампании в Америке – так что Вальдивия последние три года своей жизни сражался с арауканами, так сказать, нелегально. Первая же попытка исключить слово «конкиста» из официального лексикона была сделана властями еще в 1542-1543 гг., когда под давлением гуманистов были приняты Новые законы Индий. В них, в частности, вместо слова «конкиста» рекомендовалось применять понятия «вступление» (entrada) и «открытие». Однако Новые законы вызвали ожесточенное сопротивление в колониях и через несколько лет были отменены; что же до одиозного слова, то конкиста была в самом разгаре, и тогда списать его в архив не удалось. Зато в 1556 г. операция по удалению слова прошла безболезненно. Указ короля фактически узаконил свершившийся факт: конкиста уже состоялась, завоевывать (в том смысле, как ацтеков, майя, инков) стало некого, и теперь отжившее свое время понятие можно было отправить на свалку истории. Эта дата – 1556 г. – в истории конкисты имеет еще одно, символическое, наполнение: в этом году император Карл V, взошедший на престол в 1516 г., отказался от короны в пользу своего сына Филиппа II. С именем Карла V связаны все крупнейшие предприятия и завоевания конкистадоров, и получилось так, что его правление почти в точности совпало с хронологическими рамками конкисты. И наконец, еще один, уже отнюдь не символический факт: в том же 1556 г. вице-королем Перу был назначен Андрес Уртадо де Мендоса, который, по указанию короны, взялся железной рукой наводить порядок. Он писал о конкистадорах: «В душах этих людей нет места спокойствию и миролюбию, хотя я их всячески преследовал и с тех пор, как прибыл сюда, вздернул, обезглавил и сослал больше восьмисот человек». Позиция вице-короля ясно отражает резко изменившуюся официальную установку по отношению к конкистадорам: конкиста завершилась, вольница кончилась, отныне наступают времена порядка и послушания. Все вышесказанное дает право счесть 1556 г. условной датой окончания конкисты.

Итак, на обследование и завоевание Южного материка ушло приблизительно столько же времени, сколько на конкисту в Центральной и Северной Америке по границе южных штатов США – то есть с 1529 по 1556 гг. – двадцать семь лет. Не стоит забывать, что территория южного материка по крайней мере вдвое больше, чем ареал испанского завоевания на севере, да и несопоставима с ним по природным условиям: и горы здесь круче, и сельва здесь гуще, и реки быстрее и полноводнее, и пустыни засушливее. Конкиста южного материка, безусловно, потребовала куда больших усилий и больших людских потерь. В целом же получается, что эпоха конкисты, начавшаяся в 1519 г. и в основном завершившаяся к середине 50-х гг. того же столетия, уложилась в три с половиной десятка лет.

Причины же конкисты кроются в самом географическом положении Иберийского полуострова, то есть родины будущих конкистадоров, их воинственный национальный характер сложился именно на этих территориях. Национальный характер есть порождение пространства (географии) и времени (истории). Пространство Испании и Португалии, Иберийский полуостров, – юго-западная окраина Европы, и эту отделенность от остального мира лишь подчеркивает пограничная линия Пиренейских гор. С одной стороны – относительная обособленность и жизнь «на краю» европейского пространства. С другой стороны – это вовсе не та обособленность, что у острова: его замкнутое пространство дает обитателям чувство защищенности и устойчивости. Иберийский полуостров отделен от Европы и одновременно открыт, он сам по себе – пограничное пространство. Окраина – это граница: место встречи с неведомым или чужеродным. Иберийский полуостров находится на стыке миров: на севере соединяется с Европой; восточное побережье глядит в Средиземное море, южное почти соприкасается с Африкой, западное – смотрит в океан. Разумеется, такое географическое положение Иберийского полуострова не могло не сказаться на самосознании и мироотношении его жителей. Относительная обособленность иберийского пространства рождала у испанцев и португальцев обостренное чувство самобытности и независимости, в то время как открытость этого пространства ветрам различных культур сформировала у них особую восприимчивость ко всему новому. Эти черты в полной мере проявятся при колонизации Америки, когда парадоксальным образом сочетались две противонаправленные тенденции: с одной стороны, испанцы воспроизводили на новых землях собственные формы и нормы бытия, с другой, – очень быстро и легко усваивали элементы индейских культур, в результате чего уже на раннем этапе конкисты началось формирование особой креольской культуры.

В сознании европейца античности и средних веков Гибралтарский пролив воспринимался в символическом ключе – как западная граница мира и одновременно как запрет, предел, поставленный человеческим возможностям. Таким образом, символическая западная граница мира являлась составной частью иберийского пространства. Мало того, чуть ли не треть территории полуострова лежит к западу от Гибралтарского пролива. Выходит, иберийское пространство воспринималось и как граница, и как ее нарушение – первый, пока еще земной шаг «за предел».

Соответственно жизнь «на краю ойкумены», на границе миров, в извечном соприкосновении с неизведанным, порождала особое душевное напряжение, острое любопытство, жажду открытия, стремление шагнуть за этот предел. Вполне закономерно, что именно иберийские народы стали зачинателями эпохи великих географических открытий и сыграли в ней решающую роль. И эту свою великую роль в открытии Земли они ясно осознавали.

Иберийский полуостров стоит на перекрестке миров, и этим в первую очередь обусловлено своеобразие его истории. Какие только народы не прошлись по этим землям! В древности на юге полуострова возникли колонии финикийцев, затем греков; в V веке до н. э. на полуостров с севера вторглись кельтские племена и так плотно перемешались с его коренными обитателями, иберами, что сложился новый этнос – кельтиберы. Два века спустя на юге полуострова прочно обосновались карфагеняне, и именно отсюда Ганнибал повел свои войска на Рим. Лишь после этого римляне, до сих пор не трогавшие дикую Иберию, всполошились и срочно занялись ее завоеванием. Это им далось нелегко: столицу кельтиберов Нумансию они осаждали восемь лет и взяли, только уморив ее голодом. В конце концов сопротивление было сломлено, полуостров стал западной провинцией Римской империи, названной «Испанией», а кельтиберы были ассимилированы, то есть утратили свой язык и переняли римскую культуру. Прошло еще пять веков, и Испанию постигла участь Рима – она была завоевана вестготами, и на ее землях сложился ряд христианских королевств. Как видно, Иберийский полуостров издревле был тиглем расово-этнического и культурного смешения.

Но на этом перипетии иберийской истории не закончились – главное событие предстояло впереди. Оно-то, собственно, и определило своеобразие истории Испании, оказало решающее влияние на испанский национальный характер и отразилось при завоевании Америки. В 711 г. в Испанию вторглись из Африки мусульмане, берберийские племена, разгромили христиан и в течение нескольких лет подчинили себе почти весь полуостров. Восемь веков на землях Иберии оставались мавры – так христиане прозвали захватчиков. Мавры были, носителями утонченной культуры Востока, по многим статьям превосходили вестготов. И потому в испанскую культуру вместе с тысячами арабских слов вошли достижения восточной литературы, философии, медицины, архитектуры, декоративного искусства.

На севере Испании, в неприступных горах Астурии, сохранилось лишь крохотное независимое христианское королевство. Отсюда-то христиане и начали шаг за шагом оттеснять мавров с захваченных земель – эта война, растянувшаяся на восемь веков, получила название «Реконкиста» («отвоевание»). В ходе Реконкисты и выковывался испанский национальный характер, а также складывались формы общественной и военной организации, затем частично перенесенные в Америку.

В войне с маврами также не было единой христианской армии, линии фронта, единоначалия, плана ведения военных действий. Реконкиста в основном состоялась как результат частной инициативы, когда феодал с разрешения короля, а то и по собственному почину собирал на свои деньги войско, возглавлял его и отхватывал кусочек вражеской территории, после чего происходил дележ земель и добычи. Герой испанского народного эпоса «Песнь о моем Сиде» (XII в.) как раз и был таким вот независимым воителем, хотя и вассалом короля. В эпоху Реконкисты сложилась традиция договоров с королем на военные операции с учетом материальных интересов каждой из сторон – те договоры были прародителями капитуляций, патентов и лицензий, какие позже король раздавал завоевателям Нового Света. И тогда же возникла форма энкомьенды – когда воин в качестве награды за доблесть получал надел земли с определенным количеством людей в услужение.

Реконкиста длилась с перерывами 800 лет, фактически с 790-1492г то падения Гранадского эмирата последнего оплота мавров на полуострове. Одной из отличительных черт периода реконкисты был союз королевской власти с католической церковью, иерархия которой в отвоеванных у мавров землях назначалась королем, получившим от папского престола право патроната над ними. А так как к церковным должностям приписывались доходные земли и недвижимое имущество, то по существу и материальное благополучие церковной иерархии зависело от доброй воли королевской власти. Это касалось церковников, действовавших не только на отвоеванных у мавров землях, но и на территориях Кастильи и Леона, ибо за преданность корона могла вознаградить их прибыльными постами на землях патроната. Будучи зависимой, таким образом, от короны, щедро вознаграждавшей ее услуги, церковная иерархия была заинтересована в укреплении могущества королевской власти, она поддерживала короля в борьбе с мятежной знатью и идальго, а также в его стремлении ограничить городские вольности.

Этот альянс короны и церкви еще больше окреп в связи с последовавшими во второй половине XV в. гонениями против иудеев и мавров, в основе которых лежало стремление короны избавиться от этих общностей, представлявших не только крупный экономический потенциал, но и обладавших определенной религиозной, – а тогда это было равнозначно политической – автономией, препятствовавшей укреплению монархической власти. Корона рассчитывала, что подрыв экономико-идеологического влияния иудеев и мавров будет способствовать сплочению вокруг нее других разрозненных сил испанского общества, в особенности знати и идальго, и укреплению в них прослоек, связанных с торговлей и промышленностью. Но больше всего от преследований иудеев и мавров выиграла церковь, в «мертвых» руках которой оказалась значительная часть иудейских капиталов и земель, принадлежавших маврам. Возрожденная в 1481 г. для расправы и ограбления иудеев и мавров испанская инквизиция превратилась со временем не только в оплот католической контрреформы, но и, по выражению К. Маркса,- «в самое несокрушимое орудие абсолютизма».

Процесс консолидации королевской власти в Испании носил весьма сложный и противоречивый характер, обусловленный в значительной степени ее опорой на такой средневековый институт, каким была католическая церковь. Процесс этот происходил в период революционных сдвигов в общественном организме Западной Европы: развивалась торговля, росли мануфактуры, ремесла, накапливались с невиданной доселе быстротой научные знания, делались гигантские шаги в таких областях, как навигация, кораблестроение, астрономия, расцветали гуманитарные науки, возрождались великие творения искусства древних греков и римлян, создавались новые шедевры мастерами этой во всех отношениях новой эпохи. И всюду, в какой бы области человеческого знания или деятельности ни произносилось новое слово, оно наталкивалось на сопротивление католической церкви – классического феодального института, тормозившего поступательное движение общества, боровшегося против «пагубных новшеств» XVI в.

В конце концов испанский абсолютизм и его союзница церковь не смогли изолировать Испанию от новых веяний XVIвека, став оплотом контрреформации и активными участниками колониальных захватов.

Итак роль религии в обеих движениях средневековья неоспорима, несмотря на многие материальные потребности участников как крестовых походов так и конкисты. Земли, богатства, чины, звания, слава, а для кого-то и свобода были общими желаниями участников обоих движений но идеология, идеология обоих движений которая сложилась под влиянием веры была важным фактором этих событий средневековья.

Европейские паломники совершавшие походы в святые земли с самого начала проложили путь для будущих крестовых походов, поскольку те в свою очередь были вызваны страданиями паломников и пламенными речами Папы Римского. И хотя отношение мусульман к европейским паломникам не всегда было нетерпимым( всё так же зависело от Восточных правителей), Европа и Восток всегда были разными культурами, такими же разными как Библия и Коран, а так же вера в единого бога и языческих богов или же идолов если брать времена Конкисты. Вообще ситуация обоих движений очень похожа так же как мусульмане стали отодвигать христиан с Востока, и поскольку оплотом противостояния оказался Константинополь можно привести обращение царя Алексея I Комнина к папе Урбану II в 1094 году с просьбой о помощи против турок-сельджуков. Ситуация на Иберийском полуострове выглядела немного воинственней там так же ощущалось тесная борьба между Христианским миром и Мусульманским Востоком и почти восемьсот лет противостояния тому подтверждение. За это время у Испанцев выработался мощный боевой характер к тому же подкреплённый верой в борьбу с Мусульманами. Так же Конкисту нередко сравнивают с крестовыми походами и даже называют последним крестовым походом в истории. Основания для этого имеются, так как оба предприятия носили религиозный и одновременно завоевательный характер. Однако между этими явлениями есть существенная разница – в отношении к неверным: крестоносцы провозглашали своей задачей изгнание мусульман из Святой Земли и освобождение Гроба Господня, а вовсе не обращение неверных; в идеологии конкисты на первый план выдвигалась идея христианизации, а понятия «изгнание» и «освобождение» применялись лишь в чисто религиозном смысле (освобождение из-под власти дьявола).

Глава 2.Социальный состав участников движений

&1. Крестовые Походы

По свидетельству хрониста Роберта Реймсского, Урбан II прилагал все усилия к тому, чтобы отговорить стариков, инвалидов, женщин, клириков и монахов принимать крест, что подтверждается и его сохранившимися письмами. Дело в том что Урбан II прекрасно понимал, что эффективная помощь восточным христианам может быть оказана только профессиональными военными, а не гражданскими лицами, пусть и охваченными религиозным энтузиазмом. Война – для воинов, священная война – не исключение, и мирное население не должно в ней участвовать. К тому же у таких людей были свои обязанности, которые препятствовали их участию в походе. Например, если бы принял крест священник, то спасение душ его прихожан подверглось бы опасности, да и монахи были связаны обетами вести духовные, а отнюдь не мирские войны, не говоря уже о запрещении клирикам носить оружие. В XII веке папы пытались придерживаться этой же линии, однако все с меньшим успехом. Огромные количества гражданских лиц принимали крест и отправлялись в крестовые походы (особенно в Святую Землю), создавая массу проблем крестоносным армиям. Всех невозможно было даже прокормить, что приводило к ситуациям, когда армии на пути на Восток голодали, а цены на провизию подскакивали и доходили до абсурда. Присутствие невоенных мешало поддержанию дисциплины и порядка, что в свою очередь в немалой степени подогревало трения с византийцами, считавшимися союзниками крестоносцев. Плюс к этому на гражданских участников похода уходили те ресурсы, которые могли бы поддерживать настоящих воинов.

Это стало ясно из опыта первого и второго крестовых походов (что прекрасно описано в свидетельствах очевидцев), и монархи, ставшие во главе третьего крестового похода, решили пресечь невоенным доступ в крестоносные армии. Но ни они, ни лидеры последующих экспедиций не смогли добиться в этом полного успеха: привилегии, даруемые принявшим крест, и желание посетить Святые Места притягивали слишком многих. Это, кстати, может служить указанием на неполноту власти папского престола, особенно заметную, если взглянуть на резкое изменение политики папства при Иннокентии III по отношению к обетам.

На протяжении всего XII века папы очень строго относились к выполнению обетов, разрешая отсрочку, изменение или освобождение от них только в исключительных случаях -таких как увечье, внезапная болезнь или банкротство. Во всех же других случаях люди должны были выполнять свои обеты под страхом церковного наказания. Однако в 1213 году Иннокентий III радикально изменил эту политику в связи с набором участников для пятого крестового похода. Принимая во внимание те трудности, которые создавало присутствие в армии большого числа невоенных, он заявил, что всем, кроме монахов, разрешается принять крест, но обеты можно будет потом выкупить, изменить или просто отсрочить их выполнение. Его преемники продолжили такую политику, и к середине XIII века была введена система выкупа обетов, суть которой сводилась к получению денег в обмен на индульгенцию крестоносна. Принять крест по-прежнему мог любой, независимо от социального положения и профессиональной пригодности на поле боя, но большинство призывалось – или даже принуждалось – к выкупу обетов. Вырученные таким образом деньги шли на содержание тех, кто действительно мог и умел воевать. Такая ситуация могла сложиться опять же только тогда, когда церковная администрация достигла определенного уровня организации и когда денежное обращение стало обычным делом вследствие развития европейской экономики.

Боевой костяк крестоносного движения формировался, конечно же, из военных сословий Западной Европы – мелкого, среднего и крупного рыцарства, сеньоров (в чисто военном обозначении – тяжелая кавалерия) и их помощников – пеших и конных оруженосцев, лучников, арбалетчиков, специалистов по ведению осады городов и т. д. Брались в армию и некоторые представители невоенных слоев населения, нужные для конкретных целей: например, священники для совершения таинств и, поскольку они все были грамотными, для помощи в административных вопросах; купцы для обеспечения снабжения и т. п. Со временем такие люди, как врачи, конюхи и другие подсобные работники, тоже оказывались в крестоносной армии в составе свиты крестоносца. В тех случаях, когда крестоносное ополчение отправлялось к своей цели морем, были необходимы и моряки. Но ядром армии того времени всегда оставались рыцари, вокруг них и для помощи им группировались другие роды войск. И вообще, принимая во внимание экономическую, социальную и политическую структуру Средневековья, надо помнить, что предводителями всегда были представители класса сеньоров, все же другие шли следом, и поэтому небезынтересно обсудить здесь вопрос набора участников крестоносных кампаний.

Поскольку Крестовые идеи быстро проникли в культуру западного рыцарства: участие в крестоносном движении стало считаться неотделимой частью идеального поведения рыцаря. Это относилось ко всем членам рыцарского сословия, но, тем не менее, лишь малая часть каждого поколения рыцарей на самом деле уходила в крестовые походы. Оставляя в стороне личный энтузиазм и рвение или отсутствие таковых, можно сказать, что конкретный состав каждого крестоносного ополчения зависел, в основном, от функционирования социальной и политической структуры – проводника, через который передавался призыв к участию в походе. Из-за иерархической структуры общества, в котором богатство и власть были сконцентрированы наверху, вассально-сеньориальные связи были особенно важны. Если король или принц принимал крест, большинство приближенных ко двору следовали его примеру, в частности, опасаясь немилости своего господина. Записанный Жаном де Жуанвилем разговор двух рыцарей Людовика IX накануне принятия им креста в 1267 году – яркий тому пример. Один рыцарь заметил: «Если мы не примем крест, мы потеряем благосклонность короля; если же мы примем крест, мы потеряем благосклонность Господа Бога, поскольку сделано это будет не для Него, а только из-за боязни огорчить короля». Да и сам Жуанвиль признает, что принести обет его вынудили обстоятельства.

Родственные связи тоже играли немаловажную роль в вербовке крестоносцев. Было совершенно естественно ожидать, что родственники будут поддерживать друг друга. Нередко сыновья отправлялись в поход вместе с отцами, братья с братьями, дядья с племянниками. Так же известно что некоторые бароны брали с собой в крестовый поход своих жён. Примером может служить Раймунд Сен-Жилльский и его жена, Эльвира Арагонская, происходившая из семьи испанских королей, разделила с ним превратности дороги и сражений, как и их сын Альфонс, умерший в походе; но вскоре в замке Мон-Пелерен у них родился новый сын, которого назвали Альфонс-Иордан, по месту рождения и в память о первом отпрыске.

Определенная роль в этом вопросе принадлежала местным и региональным связям, что лучше всего видно на примере ополчений из конкретных городов или местностей, жители которых в силу городской социальной и политической структуры были привычны к совместным действиям. Но связи такого рода влияли и на рыцарское сословие, хотя и не всегда легко определить их роль, так как сами эти связи зачастую были замешаны на родственных или вассальных отношениях. Тем не менее Жоффруа де Виллардуэн, участник и хронист четвертого крестового похода, при перечислении тех, кто принял крест на севере Франции, делил их по, так сказать, политико-географическим «признакам». Сначала он назвал тех, кто принял крест в Шампани вслед за графом Тибо Шампанским, потом рыцарей из Блуа и Шартра под руководством графа Луи Блуаского; потом рыцарей из Иль-де-Франса, из Фландрии и т. д. Жоффруа де Виллардуэн указывал на некоторые родственные связи среди берущих крест, однако современные исследования показали, что между названными им лицами существовали и связи иного рода. Здесь мы видим сочетание различных отношений, тесно связывавших рыцарство каждой конкретной области: родственные и вассальные связи, дружба, соседство, общий опыт и политические воззрения. Аналогичная картина наблюдается и в других крестоносных ополчениях. Иными словами, и в крестовых походах, как и в других мероприятиях, люди одного общества и одних принципов зачастую действовали сообща. Это можно проиллюстрировать и примерами боевых формации во время военной кампании. В Тунисе в 1270 году, например, король Сицилии Карл Анжуйский и граф прованский стояли во главе отрядов итальянцев, анжуйцев и провансальцев, а наваррцы, шампанцы и бургундцы воевали под знаменами короля паваррского и графа шампанского Тибо III. Иногда эти различия внутри армий были отмечены визуально -например, в 1188 было решено, что участвующие в третьем крестовом походе подданные Филиппа II будут носить красные кресты, подданные Генриха II – белые, а подданные графа фландрского – зеленые.

Хотя описанные выше связи оказывали на пап сильнейшее влияние на вербовку участников походов, важно отметить и другие факторы, что бы понять, почему некоторые рыцари из конкретного местного общества, баронского сообщества или свиты принца отправлялись в поход, а другие – нет. Во-первых, в силу различных, как духовных, так и мирских, причин некоторые были настроены вполне скептически или даже враждебно к крестоносному движению. Энтузиасты же этого дела не раз принимали крест, поскольку считали крестовые воины совместимыми со своими духовными идеалами и рыцарскими ценностями. Были среди крестоносцев и те, кто унаследовал династическую традицию участия в крестовых походах, часто усиленную другими традициями, полученными через брачные контракты. Для тех, кто родился в семьях с такими традициями, преданность крестоносному движению была гораздо сильнее и серьезнее, чем у других. И все же принятие креста каждым конкретным лицом никогда не было только актом свободной воли, но каждый раз перед ним вставал вопрос – ответить или нет на призыв, направленный к его соотечественникам и ровесникам, членам одного сословия.

&2. Конкиста

Характер Испанского завоевания Америки сложен и неоднозначен, так же как социальный состав участников конкисты. В этом вопросе существуют две так называемые легенды «розовая» и «чёрная».

«Розовая» легенда укоренилась прежде всего в Испании – что вполне объяснимо. Конкистадоры не были изгоями, за чьи поступки никто не в ответе, – они действовали во имя государства и от лица государства; поэтому оценка испанского завоевания Америки – это оценка исторической роли Испании, может даже, оценка всей нации как таковой. А когда к интерпретации исторических событий примешиваются национальные чувства – тут уж не до объективности. К тому же Испании в течение всего XVI в. приходилось отбиваться от обвинений европейских соседей, не успевших урвать самые лакомые куски американского пирога. Когда же они, европейские соседи, доберутся до Америки, то с аборигенами тоже не станут церемониться.

«Черная» легенда более всего прижилась в Латинской Америке и в России, причем в последней она утвердилась в самом плоском, публицистически заостренном, подчас карикатурном варианте. Ее родоначальником стал испанский гуманист Бартоломе де Лас Касас. Его заслуги как гуманиста, общественного деятеля, историка, юриста воистину неисчислимы; и все же в своей ревностной защите индейцев он интерпретировал конкисту и ее вершителей очень однолинейно и тенденциозно. Он первым упростил представления о конкисте, увидев в ней одну-единственную цель – грабеж. Он исказил подлинный сложный облик конкистадора и свел всю мотивацию его деяний к жажде личного обогащения. Причины распространения «черной» легенды в Латинской Америке достаточно очевидны. В начале XIX в. в испанских колониях началась Война за независимость, которая в конечном счете привела к появлению на карте Америки новых государств. Естественно, что долгую, упорную и кровопролитную войну повстанцы вели под антииспанскими лозунгами. Эта идеология очень глубоко вошла в сознание креолов (так называли себя белые жители Латинской Америки) и во многом стала определять развитие молодых культур. Кроме того, перед новорожденными американскими нациями встала насущнейшая проблема – найти и утвердить свою характерность. Ведь народ, как и отдельный человек, чувствует себя полноценным, лишь когда в полной мере осознает свое отличие от другого. В чем могли испаноамериканцы отыскать свою особость? В природном мире и в индейском культурном наследии. Где-то оно сохранилось, а где-то и вовсе нет; но его отсутствие нисколько не смущало писателей и поэтов, взывавших к своим индейским корням, к тем славным временам, когда индейцы были хозяевами своей земли. Любовь к индейскому прошлому рождает ненависть к конкистадорам, наглым захватчикам, а к этому примешиваются анти испанские чувства, выпестованные в эпоху освободительной войны.

А в Советской России «черная» легенда была освящена и утверждена официальной идеологией, которая, будучи идеологией тоталитарной, не терпела иных мнений. Причиной послужили суждения К. Маркса и Ф. Энгельса: их труды в Советском Союзе воспринимались как истина в последней инстанции и не подлежали критике. Классики марксизма-ленинизма живо интересовались испанским завоеванием Америки и много писали о нем; они глубоко проанализировали экономический аспект конкисты и убедительно доказали, что именно в эпоху «первоначального накопления капитала» и колониальных захватов окончательно сформировался капиталистический строй и начал складываться мировой экономический рынок. Главной целью основателей научного коммунизма было доказать, что капитализм с пеленок носил грабительский характер, чем и обосновывалась необходимость заменить его справедливым общественным строем; и потому в конкисте ничего иного, кроме ограбления, они не видели и видеть не хотели.

Сказанное, однако, не означает, будто бы все, что было написано о конкисте и о конкистадорах, говорилось с пристрастных позиций: всегда находились те, кто старался придерживаться золотой середины, то есть быть объективным. Они-то и прозвали эти концепции «розовой» и «черной» легендой. В публицистическом запале адепты «черной» легенды невольно, а чаще вполне сознательно внушали, будто конкистадоры были человеческим отребьем, худшими представителями нации. В советской литературе об испанском завоевании Америки постоянно встречается расхожая фраза: «из Испании в Новый Свет хлынули авантюристы, подонки и преступники всех мастей». На самом деле такие представления не имеют ничего общего с исторической истиной и основываются на превратно интерпретированных фактах. Действительно, когда возникли трудности с набором экипажа для первой экспедиции Колумба (многим морякам задуманное предприятие казалось гибельным), 30 апреля 1492 г. королевская чета подписала указ об отсрочке разбора гражданских и уголовных дел, возбужденных против тех, кто давал согласие отправиться в экспедицию. Так в составе экспедиции оказались четверо помилованных преступников. С целью привлечь колонистов в Новый Свет (пока что не суливший золотые горы) Изабелла и Фердинанд в 1497 г. повторили и конкретизировали этот указ: «…Все лица мужеского пола, повинные в убийстве, нанесении телесных повреждений и в любых других преступлениях, за исключением ереси, да будут помилованы с тем условием, что они отправятся на остров Эспаньолу: приговоренные к смертной казни – на два года, а приговоренные к отсечению части тела – на год». На этом основании делается вывод, будто «Америка с самого начала превратилась в прибежище для преступников».

Однако то было на ранних этапах колонизации. Когда же поток колонистов возрос, монархи в апреле 1505 г. отменили этот указ и приняли ряд жестких ограничений. Отныне любой пожелавший отправиться за океан был в обязан подать прошение Торговую Палату, позже преобразованную в Королевский Совет по делам Индий, пройти рассмотрение своего дела, иногда собеседование и получить разрешение властей. Строжайше запрещался въезд в заокеанские колонии преступникам, людям находившимся под следствием, испанским крещеным евреям и арабам, а также иностранцам, которые могли отправиться в Индии лишь по специальному разрешению короля.

Запрет на выезд в Америку евреям и арабам был продиктован заботой о чистоте веры в испанских колониях. Там и без того языческой ереси хватало. Иностранцы не допускались в Индии, поскольку, как свидетельствует хронист, по убеждению Изабеллы, «никто, кроме ее собственных подданных, не станет лучше подчиняться ей и исполнять ее приказы». Что же касается преступников и подследственных, то в их отношении власти руководствовались также вполне практическими соображениями: лихие люди, смутьяны, склонные к неподчинению законам, в любое время могли создать угрозу мятежа. И особенно бунтовщики были опасны вдалеке от метрополии, там, где власть еще толком не устоялась, где неосвоенных неподнадзорных территорий хватило бы на то, чтобы укрыть сколько угодно мятежных отрядов и целых армий. Впрочем, как показали события XVI в., вроде бы благонадежные и проверенные люди сумели доставить властям немало головной боли своими смутами и междоусобицами.

В любом случае Новый Свет вовсе не был сточной канавой, куда нация сливала человеческие отбросы. Кто отправлялся за океан в первой половине XVI в.? Весьма пестрый люд во всех отношениях. Основную массу колонистов составляли представители низших и средних социальных слоев – крестьяне, горожане, ремесленники; зато среди конкистадоров в большинстве были отпрыски мелкопоместных идальго, встречались и отпрыски аристократических родов. В основной своей массе это были так называемые «сегундоны» (от испанского «сегундо» – второй), то есть младшие дети, лишенные наследства, которое по закону переходило лишь к старшему сыну. А если добавить к ним священнослужителей и королевских чиновников всех рангов, то можно утверждать, что эмиграция в Новый Свет фактически представляла собой всю Испанию в ее социальном срезе.

Что же касается численности конкистадоров то по некоторым данным в эпоху конкисты, то есть до 1556 г., в Америку эмигрировало около восьмидесяти тысяч человек однако эти цифры включают в себя и большое количество колонистов. Самих же конкистадоров тех кто участвовал исследовании и завоевании Нового Света было около десяти тысяч. Однако стоит подчеркнуть: подсчет этот некорректен и цифры получились весьма завышенные. Дело в том, что при таком чисто механическом сложении подразумевается, будто каждый конкистадор принял участие только в одной-единственной кампании, и в каждую экспедицию набирались новички. В действительности все обстояло совсем иначе. Настоящий конкистадор по первому зову срывался с насиженного места и шел в неведомое, пока его ноги таскали; и в свою очередь генерал-капитаны всегда предпочитали ветеранов новичкам. Так что цифры эти, думается, смело можно уменьшить раза в полтора – два. И ближе всего к истине, видимо, аргентинский историк Руджьери Романо, который считает, что Испанскую Америку исследовали и покоряли максимум четыре – пять тысяч человек. В любом случае – меньше, чем воинов в одной современной дивизии.

Как видно из приведённых выше данных участие в обоих движениях принимали практически все слои населения, начиная от бедняков ,крестьян, людей среднего класса до аристократов, графов, баронов и даже королей. Тоже касается и участия в движениях обоих полов, в большей степени это были конечно мужчины, однако если вспомнить суматоху перед скажем первым крестовым походом то мы можем наблюдать отправления в поход целыми семьями причем такое наблюдалось как у крестьян так и у людей высших сословий например графов. Что же касается конкисты то здесь будет уместно вспомнить о колонистах в Испанской Америке среди которых так же были женщины и люди невоенных профессий. Так же как и в эпоху крестовых походов когда все основные завоевания производились непосредственно крестоносными армиями именно людьми военного дела, так и в эпоху конкисты исследования и завоевания были совершены войнами-конкистадорами. Побуждающие факторы к участию в движениях были так же похожими. Перед людьми из низших и средних сословий открылись такие возможности, о каких они прежде не могли и мечтать. Средневековое общество было очень иерархичным, статичным, оно строилось по принципу «всяк сверчок знай свой шесток». Рожденный смердом (крестьянином) был обречен смердом и помереть, сын ремесленника шел по стопам отца, солдат не мечтал стать генералом. И когда человек из Европы добивался успеха или же получал власть скажем на Востоке или же в Новом Свете то это служило сильным вдохновляющим примером, не смотря на то что эти случаи были исключениями. Помимо этого оба движения были подкованы религиозными факторами, однако если крестоносцы чувствовали себя изгоняющими неверных мусульман, то целью конкистадоров было привнести христианскую веру в Новый Свет.

Существует так же небольшое отличие одного движения от другого в плане участия в них королей. Начиная со второго крестового похода в движении начинается непосредственное участие королей таких как Людовик VII,Конрад III,Рожер II,и Балдуин III Иерусалимский, Ричард I Львиное Сердце и т. д. В то время как король Испании Карл V участия в завоевании не принимал. Но тем не менее с именем Карла V связаны все крупнейшие предприятия и завоевания конкистадоров, и получилось так, что его правление почти в точности совпало с хронологическими рамками конкисты.

Глава 3. Цели обоих движений на практике

&1. Взаимоотношения Европейцев с народами Ближнего востока

Целью крестовых походов с религиозной точки зрения было изгнание неверных- то есть освобождение Гроба Господня. Религиозные настроения по этому поводу, наиболее мощно проявлялись при первом крестовом походе. Подогретые речами Папы Римского рыцари или же бедняки воодушевлённые хождениями Петра Пустынника, были готовы на все дабы освободить земли гроба Господня от неверных. Как известно 15 июля 1099г армия крестоносцев захватила Иерусалим после почти двухмесячной осады. После того, как крестоносцы ворвались в город, началась резня. Нападавшие убивали всех подряд – мусульман, евреев, немногих оставшихся в городе христиан – и превратили Иерусалим в настоящую бойню. В продолжение нескольких дней в Иерусалиме переменились обитатели, законы, вероисповедание. Латиняне немедленно позаботились о выборе царя, чтобы сохранить и поддержать свое завоевание .Первым королём Иерусалима стал граф Готфрид Бульонский. Именно успешный исход осады привёл к завершению 1-го крестового похода и созданию в Малой Азии государств крестоносцев.

Однако по мере распространения власти франков(так народы востока называли Европейцев) и завоевании всё новых территорий, начинается период сосуществования, неравного сосуществования но тем не менее. Однако для того что бы лучше понять взаимоотношения между Европой и Востоком нужно рассмотреть так же ситуацию которая сложилась на самом Востоке до прихода крестоносных армий, а именно эсхатологические ожидания.

Средневековые мусульмане так хорошо представляли себе все детали конца света, что арабский хронист XIV века Ибн Касир смог закончить свой исторический труд «Начало и конец» описанием грядущих событий. Во времена крестовых походов многие мусульмане верили в то, что конец света наступит тогда, когда на западе встанет черное солнце, а за ним последуют варварские орды Гога и Магога. Так ж в арабских верования о конце света большую роль занимал Иерусалим, именно туда по их верованиям должны будут прийти на суд все луди живущие и жившие когда либо на Земле. Размышления о конце света и роли Махди(Человек «ведомый» Аллахом, и обновитель веры.) часто переплетались с пророчествами о победе ислама над христианством и о судьбе Иерусалима, Константинополя и Рима. Согласно хадису (рассказу о жизни пророка Мухаммада [Магомета], приводящему его высказывания), известному еще до первого крестового похода, Мухаммад сказал: «Последний час не пробьет, пока Аллах не даст моему народу победу над Константинополем». На хадисах основана сунна – священное предание ислама. Автором некоторых апокалиптических писаний считался (вероятно, неправильно) Каб ибн аль-Ахбар – спутник Мухаммада. Сочинения же в жанре malahim (дословно – «избиения») о жестоких войнах перед концом света приписывались пророку Даниилу или, в XIII веке, мистику из Андалусии, последователю суфизма Ибн аль-Араби. Наиболее ранние malahim появились в то время, когда мусульмане пытались защитить свои сирийские владения от Византии. Пророчества говорили о том, что перед окончательной победой мусульманам придется пройти через трудности и поражения, более того – они даже могут на время потерять Иерусалим, который перейдет к христианам.

Как вдно из этого время перед появлением первых крестоносцев было для мусульман (и для евреев) периодом напряженных эсхатологических ожиданий (в частности – в связи с приближением 500-го мусульманского года, что соответствовало 1106-1107 году н. э.).век на Ближнем Востоке был временем неуверенности в будущем и для мусульман, и для христиан, и для евреев. Одни ожидали усиления ислама в конце пятого мусульманского века, другие со страхом готовились к приходу Махди и к наступлению конца света. На более же прозаическом уровне многие мусульмане надеялись наконец-то дождаться решительной победы в затянувшейся борьбе фатимидских халифов и сельджукских султанов за контроль над Сирией. Но никто на Ближнем Востоке не ждал религиозно мотивированного вторжения армий Западной Европы.

Успех первого крестового похода и образование христианских государств на Ближнем Востоке оказались возможны во многом благодаря распаду сельджукского султаната после смерти в 1092 году султана Мелик-шаха. Родственники султана немедленно начали междоусобную борьбу за его владения в Иране, Трансоксании (исторической области в Средней Азии), Ираке, Сирии и на Кавказе. Начиная с 1038 года сельджукские султаны номинально подчинялись аббасидскому халифу в Багдаде и считались защитниками суннизма (одного из двух главных направлений в исламе). На деле же в XI веке Аббасиды уже не обладали политической властью (даже в самом Багдаде).И, тем не менее, аббасидский халиф признавался большинством суннитов (по крайней мере, формально) политической и религиозной главой исламского мира.

Сунниты наравне с Кораном чтили также и Сунну – сборник устных преданий о Мухаммаде и его спутниках, способствовавший выработке исламского законодательства – шариата – и норм личной жизни каждого мусульманина. Сунниты признавали высшую политическую власть халифов, даже если со временем эта власть превращалась лишь в легалистическую фикцию. А имамы в суннизме были выборными духовными главами общины. В отличие от суннитов шииты считали, что высшей религиозной и политической властью может обладать только семья Мухаммада, то есть его зять Али и его потомки и духовные преемники – имамы. Шиа Али – означало «партия Али». Большинство шиитов верили, что имамы – наследники Мухаммада, непогрешимые первосвященники, обладающие тайным знанием. Во второй половине VIII века в среде шиитов произошел раскол. Одна группа придерживалась веры в двенадцать имамов, прямых потомков Али. Каждый имам перед смертью назначал себе преемника. Одиннадцать имамов погибли мученической смертью, а двенадцатый в 878 году по воле Аллаха таинственным образом исчез и с тех пор пребывает в убежище и невидимо управляет шиитской общиной. Эта группа, наиболее многочисленная, называется имамитами, или двунадесятниками. Другая же – исмаилиты, или семиричники, – завершает цепь имамов не на двенадцатом, а на седьмом – Исмаиле, который исчез в 760 году. Перед концом света «скрытый имам» вернется в образе Махди и восстановит в мире справедливость, обратив все народы в мусульманство. В XI веке произошли и другие расколы внутри исламского мира – друзы (шиитская секта) и ассасины (организация неоисмаилитов в Иране) откололись от исмаилитского халифата Фатимидов в Каире и стали к нему в оппозицию.

Разобраться во всем этом достаточно нелегко, но кажется вполне вероятным, что в XI-XII веках большинство мусульман в Сирии, Ливане и Палестине были суннитами, официально лояльными к аббасидских халифам. Однако различия между суннитскими и шиитскими учениями и ритуалами никогда не были четкими, многие сунниты сочувствовали шиитам, а многие шииты служили Аббасидам и Сельджукидам. В крупных мусульманских городах сунниты и шииты мирно жили бок о бок. В некоторых сирийских городах шииты даже имели численное превосходство. Но в начале XII века в Алеппо и других крупных городах исмаилиты-ассасины сделали несколько попыток захватить власть, после чего основали маленькое княжество вокруг крепости Масиаф в горной части Сирии. Так обстояли дела на территориях, подвластных Фатимидам. В большинстве же других регионов исламского мира шииты находились в неблагоприятном положении. Современный Иран – шиитское государство, но в средние века он был бастионом суннитов. Однако Хасану ибн Саббаху, уроженцу Ирана арабского происхождения, удалось основать в горах к югу от Каспийского моря анклав исмаилитов-ассасинов. Его сподвижники захватили в 1090 году крепость Аламут («Орлиное гнездо»), после чего и другие замки этой области подчинились их власти.

Очевидно, что так называемая Большая Сирия (т. е. Сирия, Ливан и Палестина) не была единой монолитной мусульманской страной. В ней происходили не только религиозные расколы среди самих мусульман, там еще и сохранялись крепкие общины местных христиан – как в городах, так и в сельских местностях. Мельхиты (православные христиане) искали помощи и защиты у византийского императора, однако другие христианские общины (яковиты, несториане, марониты и др.), кажется, предпочитали мирное сосуществование с мусульманскими властителями, которые не мешали им следовать христианской религии. Многие христиане состояли на службе у мусульман и даже делали успешную карьеру. Например, некоторые из них работали в городских управлениях и занимались медициной. Еще благополучнее складывалась для христиан ситуация в Египте, где копты (египетские монофизиты) занимали почти все важные посты в налоговом аппарате, а армянские христиане служили в армии офицерами.

Как видно исламский мир был далек от единства, и это способствовало успехам армий первого крестового похода в Анатолии, северной Сирии и Палестине. На помощь осажденной крестоносцами Антиохии двинулись войска из Алеппо, Дамаска и Мосула, но их действия были несогласованными и успехом не увенчались. Маленькие прибрежные города были слишком слабы, чтобы сопротивляться христианам, а когда Фатимиды потеряли Иерусалим, среди суннитов наверняка нашлись такие, которые наблюдали поражения шиитов с чувством удовлетворения. Многие мусульмане не смогли сразу оценить все значение крестоносного движения и взятия христианами Иерусалима. Франков часто принимали за византийские войска, и никто не ожидал, что они сумеют удержаться в Палестине. Однако они удержались.

Обосновавшись в новых владениях, западные сеньоры и рыцари перенесли туда привычные общественно-политические установления, существовавшие на родине большинства из них – во Франции. Вместе с тем им пришлось по необходимости считаться с некоторыми особенностями экономического строя и социальных отношений, укоренившихся в завоеванных областях. К этому времени на Ближнем Востоке также господствовали феодальные порядки, но они отличались определенным своеобразием. Одна из главных специфических черт феодализма в этих странах состояла в том, что тут была развита городская жизнь, на Западе же она только зарождалась. Иными были и формы поземельных отношений, а отсюда и система взаимосвязей внутри господствующего класса.

Общественные отношения, сложившиеся в государствах крестоносцев, в конечном счете представляли собой некий синтез западноевропейского феодального устройства – преимущественно в его французском варианте – с тем, которое утвердилось в Сирии и Палестине еще до появления западных завоевателей.

В Королевствах крестоносцев основную массу тружеников здесь составляли земледельцы. Только весьма незначительную их часть образовывали те европейские хлебопашцы. Большинство же землепашцев принадлежало к пестрому по своему этническому составу местному населению: это были сирийцы, арабы, армяне, греки. Все они говорили на разных языках, исповедовали разные религии: арабы – ислам, армяне, греки, сирийцы – христианство в его различных формах, унаследованных от раннего средневековья: одни были православными, другие – грегорианами, третьи – несторианами, четвертые – маронитами и т.д. Когда новые господа устроились на завоеванных землях, то и мусульман и христиан, живших в деревнях, они превратили в крепостных людей. Пришельцы уничтожили последние остатки личной свободы сельского населения. При этом материальное положение и юридический статус земледельцев и скотоводов, виноградарей и садоводов Сирии и Палестины, независимо от того, являлись ли они мусульманами или христианами, оказались совершенно одинаковыми. По сравнению с прошлыми временами различие заключалось разве только в том, что труженики-христиане (и не только сельские, но и городские), которые при владычестве сельджуков беспрепятственно отправляли свои религиозные обряды, теперь встретились с нетерпимостью католических церковнослужителей, в глазах которых все не католики были полуеретиками. К социальному гнету добавились конфессиональные тяготы.

Масса арабского населения деревень и городов подверглась истреблению в ходе завоевания Сирии и Палестины крестоносцами. Часть мусульман покинула эти места, а та что осталась была либо перебита ,либо продана в рабство. Это подтверждает и Фульхерий Шартрский французский священник и хронист первого крестового похода он пишет, что, захватив Кесарию, крестоносцы пощадили мало мужчин; а тех из них, кому даровали жизнь, а также женщин, красивых и уродливых, продали в рабство. В крупных городах существовали рынки рабов: в Акре венецианские купцы покупали раба за один безант (конь стоил в три раза дороже!). Приобретали рабов и монастыри. Уже в первые годы после основания государства франков избиения рабов и всевозможные издевательства над ними получили столь широкое распространение, что церковный собор в Набулусе в 1120 г. установил наказания для виновных в истязаниях. Это постановление было продиктовано в первую очередь страхом перед возможными возмущениями рабов. Оно имело под собою основания: не случайно завоеватели разработали порядок, согласно которому раба, убившего христианина, вешали, а рабыню, как передает тот же Фульхерий Шартрский, предавали сожжению. Те из рабов кто переходил в христианскую веру превращались в либертинов – вольноотпущенников. Их положение было неустойчивым: достаточно было либертину оскорбить своего вчерашнего хозяина, и он в соответствии с кутюмами, т.е. передававшимися из поколения в поколение правовыми традициями (обычаями) Иерусалимского королевства, вновь возвращался в рабское состояние. Как правило же, с местных крестьян взимались всевозможные натуральные оброки и платежи. В большинстве случаев деревня вносила их, хотя и под другими названиями, и до завоевания: старинный денежный налог «мууна» стал теперь именоваться «моне», «харадж» – «терражем» (поземельный налог) и т.д. Однако тяжесть повинностей, которые нужно было нести в пользу новых сеньоров, усугублялась тем, что размер этих повинностей зависел от господского произвола и был довольно значителен. Но крепостное население страдало не только от бесчисленных повинностей и платежей: оно было совершенно бесправным. При этом западные сеньоры в своем отношении к подвластному населению не дифференцировали его по религиозному признаку: с христианами обращались столь же сурово, как и с мусульманами, крестьяне-христиане и крестьяне-мусульмане являлись вилланами. Арабский писатель XII в. Усама ибн Мункыз (1095-1188), рассказывая о времени правления в Антиохии Боэмунда II (1126-1131), пишет, что «народ перенес от этого дьявола Ибн Маймуна (т.е. Боэмунда.) великие бедствия».

Естественно, что вилланы, будь то сирийцы или арабы, относились к иноземным завоевателям враждебно и не раз давали им решительный отпор. Вся история франкских государств в Сирии и Палестине заполнена борьбой местного земледельческого населения против западных господ. О возмущениях тружеников повествуют, хотя и фрагментарно, многие хронисты и писатели XII-XIII вв. – как латинские, так и восточные. Фульхерий Шартрский, который почти 30 лет прожил в Иерусалимском королевстве, передает, что сельское население всегда было на стороне мусульманских государств и княжеств, когда те воевали против крестоносцев. Так же в глазах туземного населения все паломники, прибывавшие с Запада, были лишь завоевателями, от которых не приходилось ждать добра. Поэтому им чинили всяческие преграды. В 1113 г. Палестину посетил русский игумен Даниил, рассказавший о своих впечатлениях в путевых заметках. В них он говорит о том что многие святые места стали недоступны из-за сарацинов. Сам же Даниил смог благополучно совершить паломничество только потому, что присоединился к дружине короля Бодуэна I, выступившей в поход против Дамаска. Во время крестовых походов осложнилось и положение местных крестьян поскольку считалось что они могу помогать крестоносцам. Хорошим примером этому может служить случай с осадой Антиохи. С 1088 года Антиохия находилась под властью эмира Яги-Сиана. Осознавая исходившую от крестоносцев опасность, он обратился за поддержкой к соседним мусульманским государствам, но помощь получил далеко не сразу. Готовясь к приходу христиан, Яги-Сиан заключил в тюрьму православного патриарха Антиохии Иоанна Оксита и изгнал православных греков и армян – по свидетельству хрониста Ибн аль-Асира, «он стал опасаться христиан, которые жили в Антиохии». Латинские хронисты, в свою очередь, изображают сирийцев в неблагоприятном свете. Гийом Тирский оттеняет их вероломство. «Хитрые лисы, – так называет он сирийцев, – лишенные воинственности и отваги». Столь пристрастная оценка под пером этого архиепископа, десятилетиями служившего верой и правдой иерусалимским королям, не удивительна: угнетенные крестоносцами вилланы не собирались склонять головы перед ними.

Для обеспечения собственной безопасности крестоносцы воздвигли в завоеванных областях крепости и замки. В плане идеологического воздействия на арабские массы можно выделить трактат о священной войне-Джихад. Али ибн Тахир аль-Сулами (1039-1106) был суннитским ученым при мечети в Дамаске. Его «Kitab al-jihad» (1105) стал первым трактатом о священной войне, написанным после появления на Ближнем Востоке франков. В отличие от некоторых своих современников, аль-Сулами не путал франков с византийцами. Он видел в экспедиции крестоносцев христианский джихад, начавшуюся с Запада, целью которой была помощь ближневосточным христианам и захват Иерусалима. Аль-Сулами представил триумф крестоносцев в Сирии как симптом морального и политического разложения ислама и дряхлости халифата, но он же заверял читателей в неизбежности конечной победы ислама, поскольку пророк Мухаммад предсказал, что мусульмане на время потеряют Иерусалим, но потом не только вернутся в него, но и захватят Константинополь. Сам же джихад не был чем-то новым для мусульман. К священной войне против неверных призывал так же Коран. Из последователей этой идеологии на практике можно выделить правителя Мардина Илгази. Он согласился возглавить священную войну и, взяв со своих подданных клятву участвовать в джихаде, разбил крестоносцев. Следующим и более удачным кандидатом на роль предводителя джихада оказался мосульский атабак Имад ад-Дин Зенги (правил в 1127-1146) завоевавший Сирию.

По мере убывания крестоносного движения всё чаще заключались между христианами и некоторыми мусульманскими князьями наступательные и оборонительные союзы; но взаимное недоверие препятствовало продолжительности этих союзов, и они не успевали достигать желаемых последствий. Одни боялись прогневить Бога сближением с неверными, другие страшились гнева Мухаммеда, присоединяя свои знамена к знаменам Креста. А когда армии Креста перестали появляться на Востоке, сношения с мусульманами ограничились исключительно торговыми договорами.

&2. Евангелизация индейцев

Обращение индейского населения в католическую веру, его приобщение к испанскому образу жизни (испанизация) представлялись участникам конкисты как одно из чудес, ниспосланных всевышним в качестве награды Испании и ее монархам за их преданность интересам папского престола и церкви. Собственно «чудесным» было по утверждению хронистов якобы быстро свершившаяся христианизация: горстка миссионеров обратила в христианство многомиллионную массу индейцев за несколько лет! -это во первых. Во-вторых, невероятная легкость, с которой индейцы отрекались от своих «языческих» верований и переходили в католическую веру. В-третьих, их поразительная преданность новой вере, которую не могли поколебать ни зверства колонизаторов, ни массовая смертность индейцев от эпидемий, завезенных в колонии завоевателями, ни беспощадная эксплуатация местного населения испанцами, ни скандальное поведение церковников, опровергавшее их собственные возвышенные проповеди. Действительно, было чему удивляться и восхищаться современникам, тем более если сравнить эти грандиозные успехи на миссионерской ниве в Новом Свете с трудностями по обращению в католичество иудеев и мавров в Испании или с ничтожными результатами тех же миссионеров в Китае и других азиатских и африканских странах.

Однако вопрос о том так ли быстро и легко ли в действительности удалось обратить индейцев в католичество, остаётся открытым. Чтобы ответить на этот вопрос, следует в первую очередь рассмотреть средства и методы, применявшиеся миссионерами для обращения индейцев в новую веру.

Собственно этому процессу сопутствовала дискуссия о природе индейцев. Дебатировались вопросы: являются ли они «рациональными существами» и если – да, то полноценными или «несовершеннолетними детьми»; следует ли их обращать мирными или насильственными методами. Дискуссия эта закончилась принятием весьма противоречивых решений. Индейцы были признаны «рациональными существами»( не без участия конечно же Папы Римского), объявлены свободными, но, несмотря на отрицательную позицию Лас Касаса и его сторонников, были отданы под опеку испанским завоевателям якобы для воспитания в христианском духе и приобщения к христианскому образу жизни.

Что же касается методов обращения, то, хотя королевская власть и часть миссионеров, в их числе Бартоломе де Лас Касас, считали, что они должны быть мирными, на практике восторжествовали насильственные методы, за которые ратовали конкистадоры и большинство церковников. Иначе и быть не могло. Считая законным покорение народов Нового Света огнем и мечом, испанцы оправдывали применение силы и в богоугодных делах.

Только когда конкиста в основном была завершена, корона и часть миссионеров выступили за мирные методы обращения, не требовавшие от властей расходов на военные нужды. Эти методы не исключали использование в случае необходимости силы против индейцев. Но какие бы методы не применялись – мирные или насильственные, конечной целью деятельности миссионеров являлась не только христианизация индейцев, но и превращение их в вассалов испанской короны, т. е. колониальное порабощение.

Испанские миссионеры не мыслили христианизацию аборигенов иначе как через полный разрыв с их прежними культами и верованиями. В их представлении мысль о сосуществовании христианства с местными верованиями казалась им кощунственной. Чтобы на завоеванных землях восторжествовало христианство, было необходимо, с точки зрения миссионеров, конкистадоров и королевской власти, разрушить, искоренить, уничтожить местные культы. Духовная конкиста была, таким образом, продолжением военной, хотя и осуществлялась другими средствами. Обращение индейцев в христианство было поручено монашеским орденам – в первую очередь францисканцам, затем доминиканцам и августинцам, а со второй половины XVI в. – и иезуитам.

Эрнан Кортес в свою очередь настаивал что бы в колонии посылали только монахов. В своих письмах королю он обосновывал это тем что если в колониях появятся епископы и прелаты, они будут подобно тому как делают это в Испании, станут «распоряжаться доходами церкви и тратить их на внешний блеск и удовлетворение других пороков, оставляя поместья в наследство своим родственникам и детям… Если же индейцы увидят слуг господних во власти Мамоны, ведущими себя легкомысленно, и узнают, что служители церкви погрязли в пороках, как то происходит в наше время в Испании, то сие навлечет на нашу веру их презрение и аборигены посчитают ее издевкой. И это может принести столько вреда, что, я думаю, никаким количеством проповедей его не исправить». Испанская корона разделяла эту точку зрения и в первые десятилетия после открытия Америки опиралась в колониях главным образом на францисканцев, а руководство францисканским орденом была в это время поручено спиритуалам. Спиритуалы были сторонниками строгого соблюдения монашеского устава, решительного отказа от мирских богатств, что полностью устраивало как королевскую власть, так и конкистадоров, не желавших делиться с церковниками плодами колониального разбоя. Но евангелического запала францисканцев,в последующем , хватило ненадолго.

С течением времени миссионеры выработали определенную систему и нормы поведения, способствовавшие достижению преследуемых ими целей. Так приезд миссионеров в колонии превращался в большой праздник. Для их встречи насильственно сгонялось индейское население. Конкистадоры выходили приветствовать миссионеров за городскую черту, оказывая им особые знаки внимания и уважения. Миссионеры как правило были бедно одеты и ходили босиком, а конкистадоры преклоняли перед ними колени, предоставляли лучшее жильё. Оказывая особые знаки внимания и почтения миссионерам, конкистадоры требовали, чтобы с еще большим уважением относились к ним индейцы. Последних заставляли при встрече с монахом снимать головной убор, становиться на колени, целовать руку и просить благословения. Так же важное место в деятельности миссионеров занимало уничтожение языческих «идолов», как они называли скульптурные изображения индейских божеств, а также сожжение индейских рукописей, разрушение храмов и любых других предметов культа. Епископ Мексики и по совместительству инквизитор доминиканец Хуан де Сумаррага сообщал в 1531 г., что в его епархии испанцами было уничтожено 500 индейских храмов и 20 тыс. «идолов». Как правило, такого рода операции подготавливались заранее. В определенное место собирали «идолов» и другие предметы культа. Туда же сгоняли индейское население. Миссионеры, облаченные в священнические одежды, с большими крестами в руках появлялись в сопровождении испанских властей и солдат. После торжественного богослужения и соответствующей проповеди испанцы, руководимые миссионерами, принимались уничтожать «идолов», разрушать храмы. Эти операции должны были доказать индейцам бессилие их божеств и могущество христианского бога. Обставленное по- театральному массовое уничтожение предметов местных культов производило, по всей вероятности, шоковое впечатление на многих индейцев, вызывало у них чувство суеверного страха перед заокеанскими пришельцами, что вначале облегчало работу миссионеров.

Напуганные такого рода зрелищами, находясь под угрозой физической расправы, индейцы безропотно принимали крещение. Многие миссионеры расценивали такой легкий переход местного населения в новую веру как большую победу. Но более дальновидные из них, например Бартоломе де Лас Касас и иезуит Хосе Акоста, считали, что разрушение индейских храмов и других предметов культа порождало у аборигенов наряду со страхом чувства неприязни и даже ненависти по отношению к испанцам. Впоследствии корона распорядилась, чтобы разрушения храмов и «идолов» производились без участия индейцев.

Крещение носило по существу чисто формальный характер. Миссионеры начинали свою деятельность, не зная местных языков, и даже если переводчики могли перевести миссионерские разъяснения католических догм, то индейцы были не в состоянии их понять, настолько отвлеченный характер они носили. Сама проповедь христианства была весьма упрощенной. Миссионеры объясняли христианское учение простейшими фразами, которые повторяли множество раз (до одурения!), пока индейцы не выучивали, не зазубривали их наизусть. При этом рекомендовалось говорить с индейцами громко, кричать на них, пугать за непослушание различными наказаниями на том свете, расписывая в реалистических подробностях муки, ожидающие строптивых в аду, и райские кущи, которые станут уделом покорных и прилежных. Миссионеры объясняли верования индейцев кознями дьявола, угрожали им карами небесными за идолопоклонство и действовали другими столь же примитивными методами.

Для того чтобы сделать индейцам новую веру более привлекательной, им предоставлялись определенные льготы: неофиты на два года освобождались от податей, число постов сокращалось до трех, из 43 католических праздников они были обязаны соблюдать только 12 (кроме воскресений) и т. д.Особое внимание уделяли миссионеры и колониальные власти обращению в христианство индейских вождей – касиков, которым сохранялись различного рода привилегии, предоставлялись дворянские звания с соответствующим гербом, право ездить на лошади и даже носить оружие, что запрещалось простым индейцам. Детей касиков, на которых миссионеры обращали особое внимание, воспитывали в специальных миссионерских школах, где их подвергали усиленной испанизации. Через детей монахи шпионили за родителями, детей легче было приучить к церковным обрядам. Миссионеры говорили, что только благодаря детям христианству удалось пустить корни в Индиях. Однако после завершения конкисты касики, за небольшими исключениями, были лишены привилегий, а школы для детей индейской знати были ликвидированы. К тому времени касики превратились повсеместно в послушное орудие испанского влияния на индейскую массу.

Что касается сопротивления индейцев принятию христианства, оно было в основном пассивным, поскольку массовое истребление коренного населения, сопутствовавшее военной конкисте, убедило аборигенов, что в открытой борьбе они не смогут победить колонизаторов. И, тем не менее, хронисты XVI в. неоднократно упоминают о поджогах монастырей и церквей, о нападении на миссионеров и о других проявлениях враждебного отношения индейцев к христианской вере и ее заморским носителям.

Миссионеры объясняли сопротивление индейцев принятию католичества их духовной и умственной отсталостью или кознями дьявола, настаивая на применении к ним мер «физического воздействия». Миссионеры утверждали, что индейцы не могут стать «разумными людьми», подобно белым или метисам, сравнивали их с обезьянами: индейцы умеют только копировать поведение испанцев, но как только последние их оставляют, моментально забывают все наставления. О применении насилия к индейцам свидетельствуют почти все миссионеры XVI в. Например, тот же Хуан де Сумаррага, первый епископ Мексики, писал в феврале 1537 г. королю, что индейцев после их обращения в христианство «следует много раз подвергать богоугодным наказаниям, ибо они как в светских, так и в духовных делах настолько беспечны, что всегда нуждаются в „пришпоривании, многие из них не желают посещать уроков катехизиса и выполнять других христианских обязанностей, если их не заставить. Хотя миссионеры в прошлом применяли к индейцам принуждение, среди последних все еще много последователей идолопоклонства, жертвоприношений и суеверий». И таких примеров можно привести достаточное множество. Испанская корона, разрешая физическое наказание индейцев, тем не менее, не соглашалась предоставить церковникам исключительное право физически расправляться с аборигенами. Индейцы нужны были испанцам в качестве рабочей силы, не говоря уже о том, что такие права неизмеримо усилили бы власть церкви. Корона настаивала, чтобы индейцев судили и наказывали светские власти. В 1539 церковная хунта г. запретила миссионерам в Мексике заключать в тюрьмы и пороть индейцев, насилия над ними продолжались. В 1561 г. епископ Мичоакона Васко де Кирога сообщил королю, что францисканцы, доминиканцы и августинцы «подвергали и подвергают тяжелым наказаниям индейцев, проявляя большую жестокость и высокомерие. Если индейцы не выполняют их волю, они оскорбляют, бьют, вырывают собственными руками волосы, раздевают их и жестоко стегают плетью, бросают в темницы, заковывают в колодки…».И это ещё неполный список всех средств принуждения и неподчинения. Цель этих зверств – внушить индейцам страх и повиновение перед новыми господами – испанцами и их белым «всемогущим» богом. Ланда в «Сообщении о делах в Юкатане» пишет, что испанцы не смогли бы подчинить себе индейцев, если бы «не внушали им страх ужасными карами». Другой видный идеолог миссионерства – Мотолиния, участник завоевания Мексики, также настаивал на применении насилия при евангелизации индейцев: «Лучше доброе – силой, чем злое – добром»-учил он. И в последующие века церковники продолжали настаивать на необходимости подвергать индейцев физическим наказаниям, утверждая, что индейцы внемлют не столько проповедям, сколько розгам. А ссылки церковников на умственную неполноценность индейцев, которая якобы являлась причиной их нежелания выполнять церковные обряды и постигать церковную доктрину, несостоятельны. В действительности индейцы не воспринимали новую веру, ибо она была им непонятной, чуждой и навязывалась иноземными захватчиками, насильниками и грабителями.

Распоряжение 1573 г. содержало целую программу «мирного» покорения аборигенов. Корона советовала предварить евангелизацию основанием города, обитаемого испанцами, в местности, принадлежащей индейцам, собрать всю возможную информацию о последних, их языках, обычаях, вождях, завязать с ними торговлю или обмен различными продуктами, дарить им различные безделушки, чтобы вызвать у аборигенов чувство благодарности. «Не проявляя какой-либо жадности к индейской собственности, – говорится в цитируемом документе, – следует установить мирные связи дружбы и сотрудничества с индейскими вождями и „дворянами, которые могут, по всей вероятности, быть полезными при пацификации страны»- то есть мирного обращения индейцев в католичество.

Но вот миссионеры добиваются всеми правдами и неправдами доверия индейцев и обращают их в христианство. Что же происходит дальше?

А дальше происходит то, что происходило и при конкисте. Корона приказывала «замиренных» индейцев распределять среди энкомендеро и требовать от них уплаты налога как в пользу самого энкомендеро, так и короны. Таким образом, цели колонизаторов оставались прежними, менялись только методы. Они становились более утонченными и поэтому более коварными. Испанская колониальная система не превращалась в свою противоположность в результате распоряжения 1573 г., как заверяют ее сторонники, она продолжала оставаться тем, чем всегда была, – системой закабаления индейского населения.

Что же касается христианизации то францисканец Педро Боргес так суммирует причины, побуждавшие индейцев относиться враждебно к католической вере: «Потеря независимости и свободы, необходимость приспособиться к чужому образу жизни и выполнять навязанную им работу – все это толкало индейцев относиться враждебно к религиозной системе, которая, по их мнению, принесла им столько горя». В начале миссионеры склонялись к тому, чтобы христианское вероучение преподносилось индейцам на их же языке, и стали усиленно изучать местные наречия, сочинять на них всякого рода пособия по католической вере. Робер Рикар обнаружил 109 таких сочинений на 9 индейских языках, относящихся к периоду 1524-1572 гг. Из них 80 принадлежало францисканцам, 16 – доминиканцам, 8 – августинцам и 5 – неуточнённым авторам. Однако по разным причинам миссионерам пришлось отказаться от использования местных языков в целях евангелизации. Их оказалось слишком много, к тому же они не были приспособлены для изложения всех тонкостей католической теологии, а искажения в переводах на местные языки «попахивали» ересью и могли закончиться для незадачливого переводчика привлечением к суду инквизиции. Не принесла ожидаемых результатов и затея францисканцев создать своего рода элиту из преданных завоевателям индейцев, воспитанных с детства монахами. Именно этой цели должна была служить знаменитая школа для детей индейских вождей, основанная францисканцами в Тлалтелолко – одном из районов мексиканской столицы. Хотя ученики школы проявили недюжинные способности к освоению церковных доктрин, их принятию в лоно францисканского ордена, а тем более посвящению в священнический сан воспротивилось как церковное, так и колониальное начальство. Однако испанцы полагали, что им приблизительно к середине XVI в. удалось (в особенности в районах, где располагались более развитые индейские общества – в Мексике и Перу) в основном обратить коренное население в христианство. Индейцы были сконцентрированы в поселениях под контролем завоевателей, их древние храмы и предметы культа разрушены, жрецы почти полностью истреблены.

Когда, казалось бы, миссионеры могли торжествовать победу, выяснилось, что индейцы продолжают наряду с практикой христианской религии поклоняться своим прежним божествам. Делали они это тайно, по ночам, в отдаленных от своих селений местах, где были спрятаны «идолы» и другие предметы древних культов. Возврат индейцев к их прежним верованиям вызвал большую тревогу среди миссионеров и колониальных чиновников. По Индиям прокатилась волна жестоких репрессий, жертвами которых стала в первую очередь индейская знать. Ее лишили тех немногих привилегий, которыми она еще пользовалась. Пойманных с поличным «идолопоклонников» жестоко наказывали. И те не менее испанцам удалось навязать коренному населению свою религию. Завоеватели представляли одну, весьма детально разработанную религиозную систему – католическую, в то время как среди индейцев было несколько развитых религиозных систем, соответствующих крупным государственным образованиям, – инков, ацтеков, майя и сотни родо-племенных культов на разной стадии развития, не говоря уже о менее развитых формах религиозного сознания. Результаты конкисты показывают, что евангелизация наиболее успешно проходила в борьбе с развитыми индейскими культами.

Хосе Карлос Мариатеги объясняет это на примере инкской религии. Слившись с социальным и политическим строем инков, указывает основатель перуанской компартии, их религия не могла пережить инкского государства. Она больше преследовала земные цели, чем цели духовного характера, и ее в первую очередь интересовало не царство небесное, а царство земное. Поэтому она и являлась скорее религией всего общества, а не отдельного индивида. В результате один и тот же удар нанес смертельную рану и теократии, и теогонии. Если что и осталось в душе индейцев от их религии, так это отнюдь не ее метафизическая концепция, а связанные с сельскохозяйственными работами ритуалы, магия и пантеистические воззрения.

Инкский народ, отмечает X. К. Мариатеги, не делал никакого различия между религией и политикой, он не видел никакой разницы между своим государством и церковью. Все государственные институты и религиозные воззрения были теснейшим образом переплетены с экономическим строем земледельческого народа и его душевным складом, обусловленным оседлой жизнью. Теократический строй Перу покоился на обычном и повседневно ощущаемом, а не на чудотворной силе какого-то пророка и его слова. Инкское государство и было инкской религией. Когда погибло их государство, погибла и их религия. Индейские племена с менее развитыми религиозными системами оказались и менее податливыми евангелизации. Понятие о едином боге и другие христианские символы веры и догмы были недоступны пониманию племен, находившихся на начальных стадиях развития. Христианство могло привлечь их только магией, символикой, таинственностью своих обрядов. Но само обращение в католичество не изменило коренным образом духовный мир индейцев. Стоило уйти миссионеру вместе с фактором принуждения, как о христианстве забывали.

В конце концов преодолеть препятствия на пути к христианизации не смогли ни церковники, ни королевская власть, ни ее представители на местах. Они оказались перед выбором: или продолжать репрессии против индейского населения, мобилизовав для этого инквизицию, как это было сделано против евреев и мавров в Испании, или смириться с фактом «двурелигиозности» индейцев, разрешая им если не официально, то фактически сохранять некоторые языческие обряды. Массовые репрессии против индейцев были не только дорогостоящим делом, но и угрожали вызвать ответную реакцию аборигенов, что было не в интересах испанцев, для которых главным оставалось использование индейцев в качестве источника обогащения. К тому же опыт показывал, что репрессии не сулили успеха. Второй же вариант обещал колонизаторам мир и благоденствие. Испанцы выбрали второй, не отказавшись полностью от первого.

Итак, каков же был конечный результат миссионерской работы в испанских колониях Америки? Миссионеры периода конкисты стремились полностью искоренить первобытные представления индейцев об окружающем их мире, уничтожить их верования. Они намеревались заменить «сосуд»,в котором умещался духовный мир индейца, другим, своим собственным. Но эта операция явно не удалась. Индеец к концу XVI в. исповедовал как бы две религии: католическую и свою собственную. Одна религия «наслаивалась» на другую. Назвать этот результат успехом миссионеров нельзя. Энрике Д. Дуссель, автор весьма популярной на Западе «Истории церкви в Латинской Америке», восхваляет подвиги миссионеров, но и он вынужден признать, что миссионеры породили вид религиозного гибрида или религиозной «светотени», в которой невозможно определить, где кончается язычество и где начинается католицизм. «Светотень», по Дусселю, приняла в конечном итоге форму «народного католицизма», основанного на полуязыческих суевериях. Результат оказался более чем скромный, а ведь на достижение его миссионеры затратили почти пять столетий и во имя него были загублены миллионы индейцев! Миссионеры со временем разувериваются в возможности превратить индейцев в «полноценных» христиан. Постепенно сподвижники исчезают из их рядов. Закабаление индейцев и эксплуатация негров-рабов порождают изобилие и богатство для колонизаторов. Религиозное чувство поглощается церковной организацией, подчиняется ей. Церковники перестают быть «пламенным» воинством. Они превращаются в избалованную, хорошо оплачиваемую и франтоватую бюрократию. В XVII в. имена Бартоломе де Лас Касаса и других поборников прав индейцев были забыты, о «стремлении испанцев к справедливости» в колониях уже никто не упоминал. В XIX в. от боевого духа первого поколения миссионеров не остается и следа. Не появляются больше и их труды, в которых они делились бы своим опытом и выдвигали различные планы по воспитанию аборигенов в духе христианства. Перестают миссионеры сочинять книжки на языках индейцев. Дж. Ллойд Мэчем, доброжелательный по отношению к католической церкви историк, признает, что результаты миссионерской деятельности среди индейцев оказались неблагодарным материалом для христианской пропаганды. Мэчем пишет: «Учитывая их уровень развития, примитивность мышления и их растерянность перед тем фактом, что они были ввергнуты в социальные условия, к которым не смогли приспособиться на протяжении столетий, – каких еще результатов могли добиться миссионеры? Католическая церковь с ее внешним блеском и церемониями была хорошо приспособлена для пропаганды среди дикарей, и, сознавая это, монахи естественно использовали внешние эффекты культа. Результат был более чем скромным для интересов христианства, однако и это было достижением…

Таковы были скромные результаты грандиозных проектов первых миссионеров, мечтавших основать христианскую Аркадию в Новом Свете.

И так христианская религия не нашла опоры ни в Новом Свете не на Ближнем Восток, поскольку навязывалась силой. Однако по окончанию каждого из движений ситуация на мировой арене довольно резко меняется, это касается как политических так и религиозных отношений народов.

Заключение

Такие движения средних веков как Крестовые походы и последующая за ними Конкиста, несомненно, оставили большой след в истории. Были расширены географические и этнологические горизонты западноевропейцев. Были налажены связи с представителями других культур, влияние которых непременно сказалось на Европе. Во время этих движений стало бурно развиваться морское дело, улучшалось кораблестроение как в качестве кораблей так и в объёме что позволяло перевозить большие грузы. Запад заимствовал кое что у востока, а восток у запада. Несомненно этим же движениям принадлежит развитие торговли, из которой запад получал всё же большую выгоду. Так же запад выигрывал в плане создаваемых колоний как на востоке в эпоху крестовых войн так и в Латинской Америке в период конкисты и последующих географических открытий. Однако в периоды этих движений погибали сотни тысяч человек, и в целом эти движения оставили после себя довольно скорбную память, подвергшиеся нападениям и порабощению народы как востока так и стран нового света несли тяжёлое бремя во время этих движений.

Подводя итог этих событий средневековья можно с уверенностью сказать что в обои случаях что касается арабов на Ближнем Востоке или же индейцев в Новом Свете, Европейская религия не смогла достаточно прижиться не в одном из мест то есть религиозные мисси всё же не были окончательно выполнены. Поскольку христианская религия подавалась завоевателями насильно в обоих случаях: в Новом Свете индейцы не понимали всех таинств христианства, да и не хотели понимать, поскольку это значило как разрушение всего до селе устоявшегося, так и подчинение новым правителям и потеря независимости, свободы в конце концов. Так и в случае с арабами Ближнего Востока где христианская религия по сути была движущей силой крестовых походов, «неверные» не были в конце концов изгнаны и отстраненны от власти.. И несмотря на то что на Востоке были свои христиане, армия захватчиков относилась к ним так же как к мусульманам. Обоими движениями было встречено сначала открытое, а позже менее масштабное, но всё же сопротивление, которое длилось до самого окончания этих движений, а если взять к примеру Латинскую Америку то там сопротивление продолжалось и в весь колониальный период. Жестокие методы принуждения в Новом Свете, а так же превращение жителей страны на Востоке в рабов и наказания за непослушание подогревали ненависть к захватчикам в обоих случаях, постоянно вспыхивающие бунты тому подтверждение. И не смотря на проявление связей культур как то было слияние религий в Латинской Америке и вместе с тем формирование латиноамериканской культуры ведь в Новом Свете сформировалось четыре «больших» культуры – испаноамериканская, представленная двумя десятками самоценных национальных культур, североамериканская, бразильская и канадская. Они развивались на основе исходных европейских языков и традиций, а своеобразие им досталось от реальности Нового Света, глубоко отличающейся от европейской действительности. Так и непродолжительные периоды сосуществования христианства и ислама на Ближнем Востоке, во время таких периодов в частности и происходил взаимообмен культурами, когда Европа выбирала лучшее для себя и усваивала. Несмотря на все связи, какими бы они не были, никто из завоёванных народов не хотел терять независимость как в плане политическом, так и в плане исповедания своей религии.

Список литературы

I)1.Диего де Ланда Сообщения о делах в Юкатане.

.Бартоломе де Лас Касас Кратчайшие сообщения о разрушении Индий.

.Фульхерий Шартрский Иерусалимская история.

II)1.А. Кофман. Рыцари нового света.2006г.

.И.Р. Григулевич. Крест и меч. Католическая церковь в Испанской Америке,XVI-XVIII вв.1977г.

.Джонатан Райли -Смит. История крестовых походов.2000г.

.Ж. Мишо. История крестовых походов.2003г.

. Амин Малуф. Крестовые походы глазами арабов.2006г

III)М.А Заборов. Крестоносцы на Востоке.1980г.

V)Интернет ресурсы:www.Vostlit.info.