Новаторство Чехова-драматурга. «Вишнёвый сад». 0бразы, идеи, стиль.

Театральное искусство в начальной своей форме существовало еще в каменном веке. Жизнь древнего человека так или иначе была связана с театральными представлениями, будь то ритуальные пляски и песни перед охотой или же шаманские гаданья. Из хоровых выступлений на торжествах, посвященных богу Дионису, в Древней Греции «родились» два основных жанра драматического искусства — комедия и трагедия. Но если греческая драматургия брала за основу мифологические сюжеты, то римская «новая комедия» показывала неприхотливые бытовые сценки из жизни простых смертных. В средние века, наряду с бродячими театральными труппами, возникает церковный театр, исполняющий сценки из Священного Писания. Но строго очерченные жанровые рамки драмы оформились в эпоху классицизма. Теоретиком театра этого времени стал Николя Буало. В своем трактате «Поэтическое искусство» он сформулировал законы, которые стали стилистическими и эстетическими нормами классицизма. Театр должен был научить человека понимать то, что есть добро, а что зло. И это стремление к ясности выразилось в однолинейности характеров героев, четкости авторской позиции, соблюдении трех единств (места, времени и действия) и невозможности смешения стилей.

Русская драма возникла первоначально как устная («О царе Ироде», «Лодка»), лишь в XVII веке появляется первая письменная — «Блудный сын» Симеона Полоцкого. Русская драматургия XVII века переняла все каноны французского театра. «Наша драма — подкидыш», — писал Вяземский. Однако классицизм на русской почве приобрел сатирическую направленность.

Пьеса Чехова «Вишневый сад», написанная на рубеже двух веков, в корне отличалась от пьес Фонвизина, Грибоедова (уже соединивших в своем творчестве черты классицизма и реализм), Гоголя и даже Островского. В ней нет ни конфликта или действия, создающего «электричество» пьесы, ни любовного треугольника, ни даже привычной композиции. Чехов полностью отходит от канонов классицизма. Каждый герой — индивидуальность, не наделенная ярлыком; это живой -человек. Фамилия, раскрывающая обычно суть героя (Скотинин, Молчалин, Земляника, Дикой), в произведениях Чехова ни на что не указывает. И если приезд Чацкого «нужен» хотя бы для того, чтобы «смутить их», то приезд Раневской носит чисто бытовой характер (старая барыня приехала в свое имение). По законам драматургии после экспозиции, обычно связанной с приездом героя, следует завязка, где намечается конфликт. В «Вишневом саде» Чехова конфликт известен еще до прибытия Раневской. («Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги…» — говорит Лопахин.) Нет как таковой ни кульминации, ни развязки действия. Пьеса будто бы и ни о чем. Какой-то момент из жизни каких-то людей. Произведение начинается и заканчивается многоточием.

Что же такого происходит в пьесе? Жизнь как жизнь. Люди плачут, смеются, пьют кофе… Какая-то бытовая зарисовка. Но быт у Чехова — это не только фон, на котором развиваются события, как у Островского, это история, за которой скрыта другая, история душ. Поэтому конфликт развивается не на сцене, а в душах героев. А за внешней обыденностью скрывается глубокий драматизм — прием «подводного течения». И это несоответствие внешнего и внутреннего сюжета созвучно с тем, что происходит в душах героев, с конфликтом прошлого и настоящего, мечты и бытия.

(«Видит Бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала, — говорит Раневская и тут же, однако, «сквозь слезы»… — надо пить кофе». «Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все мечтаю», — признается Варя.)

Каждый герой живет в мире своей мечты. Люди разобщены не только между собой, они не могут найти согласия и в себе. Особенно это видно из диалогов. Огромное значение в описании героя и передаче авторского отношения к нему и всему происходящему во всех русских пьесах всегда играла речевая характеристика. (Так, в «Ревизоре» «фитюлька» Хлестаков говорит сумбурно, быстро перескакивает от одной мысли к другой, Городничий же «очень неглупый по-своему человек» и единственный, кто способен прозреть в пьесе («Чему смеетесь? Над собой смеетесь!»), говорит «ни много, ни мало», «ни громко, ни тихо».)

Речь героев Чехова индивидуальна (гаевские бильярдные термины, епиходовские «слова-паразиты»), но слова не выражают стремления к какой-либо определенной цели, а лишь отражают мир мыслей и чувств. И если диалоги в традиционном плане способствуют развитию действия, то в пьесе «Вишневый сад» многие отдельно взятые фразы передают только душевное состояние героев, причем нередко слова подменяются жестами или же действиями-сигналами.

(«Я не могу усидеть, не в состоянии (вскакивает и ходит в сильном волнении). Я не переживу такой радости… Смейтесь надо мной, я глупая… Шкафик мой родной… (целует шкаф) Столик мой…»)

Используя открытый Толстым прием «диалектики души», испытания героев нравственным выбором (в «Войне и мире» критерием добра и зла становится война 1812 года), Чехов показывает героев пьесы через отношение к вишневому саду. Причем вишневый сад Чехова — это не «общественный сад» Островского, это полноценный герой, развернутый символ: это и символ прекрасного, и Россия, и ее судьба, и жизнь человека сама по себе. И у каждого героя свой вишневый сад, свои надежды. Может быть, поэтому в последнем действии так различно представление героев о будущем.

(«Начинается новая жизнь, мама!» — говорит Аня. «Жизнь моя, моя молодость, счастье мое, прощай!..» — восклицает Раневская. «Жизнь-то прошла!» — вторит ей Фирс.) Герои в пьесе ничего не делают, они бессознательно отдаются течению жизни, не пытаясь что-либо изменить. И, забыв обо всех насущных проблемах, им кажется, что все уж как-нибудь, верно, решится, ведь «взошло солнце» (огромную роль играют в пьесе картины природы), а будущее видится им как «далеко-далеко обозначившийся город, который бывает виден лишь в хорошую погоду». Но все в жизни, как говорил Пушкин, «восходит, зреет и падет». Так и сад в пьесе проходит через три времени года: весну, лето и осень. Солнце садится… Однако Любовь Андреевна устраивает бал, показывает фокусы, все смеются, шутят, ссорятся, снова смеются, хотя сегодня «решается их судьба». И звуки, введенные Чеховым в действие, есть не что иное, как попытка внутреннего действия «вырваться» наружу. Печально замирает лопнувшая струна, и кажется, что это порвалась какая-то часть души, которую, чтоб не нарывала, нужно не трогать. Поэтому тут слышится «смех».

В пьесе нарушены все законы драматургии. Произведение полностью не вписывается ни в один драматический жанр. Авторские ремарки, подробные и многочисленные, а также огромное количество внесценических персонажей сближают «Вишневый сад» с эпическим повествованием. «Ноктюрн», «Настроение в 4-х актах» — вот как по-разному определяли эту пьесу. Однако сам Чехов назвал произведение «лирической комедией». Действительно, в пьесе больше комического, чем грустного. Для достижения комедийности Чехов вводит чисто комические персонажи (Яша, Дуняша, Шарлотта, Епиходов, Фирс), маленькие миниатюры комедийно-фарсового характера, использует приемы внешнего комизма (так, за рассказом о трагической судьбе Шарлотты следует внезапный прозаический переход к «поеданию» огурца), подачи мелкого и незначительного как возвышенного и серьезного, а также комичности образов (показывая, с одной стороны, драматизм жизни Раневской, Чехов указывает и на несерьезность ее восприятия жизни). И такое сочетание комического с драматическим, смеха с грустью «выливается» в лейтмотив всего произведения — мотив тревоги за свою судьбу, за вишневый сад, а значит, и всю Россию. Однако в произведении нет безысходности. Чехов оставляет надежду, и будто слышатся пушкинские строки: «Печаль моя светла…»

Итак, пьеса «Вишневый сад» стала принципиально новой драматургической формой как во всей русской, так и в мировой литературе. «Новая драма» Чехова, как все гениальное, явила ряд последователей. Это и Б. Шоу («Дом, где разбиваются сердца»), и М. Горький («На дне»), и М. Булгаков («Дни Турбиных»)… Сад этот заполнил все столицы, Его не вырубить и не постичь. (А. Вознесенский. «Из Мексики»)