Реферат: жизненный путь афанасия афанасьевича фета
Введение
Афанасий Афанасьевич Фет – один из моих самых любимых поэтов. Я была ещё совсем маленькой, когда познакомилась с его творчеством. Его стихотворения мне сразу же, после первого прочтения, понравились настолько, что, перечитывая их, я невольно стала запоминать их наизусть. Фет в своей сфере, на мой взгляд, – поэт редкой эмоциональности, силы заражающего чувства, при этом чувства светлого, жизнерадостного. Основное настроение поэзии Фета – настроение душевного подъема. Упоение природой, любовью, искусством, женской красотой, воспоминаниями, мечтами – вот основное эмоциональное содержание поэзии Фета. Есть у него, конечно, и грустные, меланхолические стихи, где звучат и трагические ноты – особенно в цикле стихов, посвященных М. Лазич. Но позитивный тон преобладает. Даже в тех стихах, где поэт говорит о «земной, гнетущей злобе», о «мраке жизни вседневной» и ее «язвительных трениях», главная тема – преодоление мрака, забвение терний, подъем над тусклой и печальной жизнью. Читая стихотворения Фета, я чувствую себя частицей этого мира. Я чувствую как прекрасен этот мир, как благоухает его поэзия. Мир поэзии Фета прекрасен, он сводится к природе, любви, музыке и поэтому, на мой взгляд, эта поэзия будет актуальна вечно.
Биография Афанасия Афанасьевича Фета
Жизненный путь Фета начался с сурового испытания. Его мать Каролина Шарлотта Фет в 1820 году уехала из Германии с русским дворянином отставным ротмистром А. Н. Шеншиным. Вскоре родился Афанасий, которого Шеншин усыновляет. Через четырнадцать лет обнаружилась незаконность метрической записи, и русский дворянин Афанасий Шеншин превратился в разночинца – “иностранца Афанасия Фета”, которому удалось получить русское подданство только в 1846 году. Все случившееся Фет пережил как трагедию. Он ставит целью вернуться в дворянское лоно Шеншиных и с фантастическим упорством добивается ее.
С 1838 по 1844 год Фет учится на словесном отделении философского факультета Московского университета. Там он изучает историю мировой культуры и продолжает писать стихи, которыми начал увлекаться в юношестве.
В 1840 году выходит первый сборник его стихотворений “Лирический пантеон”, а с 1842 года стихи Фета регулярно появляются на страницах журналов. “Из живущих в Москве поэтов всех даровитее господин Фет”, – пишет в 1843 году Белинский.
В 1845 году подающий надежды поэт становится унтер-офицером провинциального полка, так как первый офицерский чин давал право на получение потомственного дворянства. В 1853 году ему удается перейти в привилегированный гвардейский полк, расквартированный невдалеке от столицы. Фет налаживает связи с петербургскими литераторами.
В 1850 году в Москве вышел второй сборник стихотворений поэта. В 1856 году в Петербурге публикуется третий, обративший на себя внимание знатоков и любителей поэзии.
В 1858 году Фет выходит в отставку. Дворянство не было получено, и в 1860 году поэт приобретает земельный участок, став помещиком-разночинцем. Это по-прежнему ущемляет его мироощущение: статус помещика-дворянина для него недосягаем. И он почти не пишет стихов, занимается хозяйством, выступает как публицист-консерватор. Демократическая критика встречает в штыки двухтомное собрание его лирики 40-50-х годов (1863).
С 1862 по 1871 год в журналах были опубликованы два самых крупных прозаических цикла Фета: “Из деревни” и “Записки о вольнонаемном труде”. Определяющее начало в циклах – публицистика, но вместе с тем это самая настоящая “деревенская” проза: циклы состоят из очерков, рассказов и даже новелл. Поэзия и проза Фета – художественные антиподы. Сам автор их настойчиво разграничивал, полагая, что проза – язык жизни обыденной, а поэзия выражает жизнь души человеческой. Все, что отвергалось поэзией Фета, без напряжения принималось его прозой. Отсюда раздвоенность его поэтики: в поэзии Фет следует романтической традиции, а в прозе – реалистической.
Многообразная публицистическая проза Фета во многом подготовила заключительный этап его поэтического творчества (1870-1892). В 1873 году по разрешению царя разночинец Фет превращается в дворянина Шеншина. На это сразу же отреагировал И.С. Тургенев: “Как Фет вы имели имя, как Шеншин вы имеете только фамилию”.
Став богатым помещиком, Фет занимается и благотворительной деятельностью: помогает близким, организует в Москве литературный вечер в пользу голодающих, хлопочет об устройстве больницы, “делает много добра соседним крестьянам”. Характерно, что в эти годы, как бы наперекор достигнутому благополучию, у Фета прорываются чувства тоски и недовольства собой. В одном из писем он пишет:
“Застываю теперь, как земля осенью”, в другом жалуется на “почти абсолютное одиночество”. Единственную отраду Фет находит в поэзии. Творческий подъем начала 80-х годов продолжается до конца жизни. Он публикует четыре выпуска стихотворного сборника “Вечерние огни”, занимается переводческой деятельностью, которая отмечена Пушкинской премией.
Еще при жизни поэта в нем видели, с одной стороны, Фета, мастера поэтического слова; с другой – Шеншина, расчетливого помещика и консервативного публициста. Противопоставление Фет – Шеншин стало привычным.
Фет – романтик. Недаром еще в 1850-е годы критика отмечала его дар “ловить неуловимое”, фиксировать “эфирные оттенки чувства”.
В лирике поэта занимают важнейшее место, часто переплетаясь между собой, две тематические линии – природа и любовь.
Фет выразителен и точен при обрисовке картин природы в различные времена года, в каждом из которых он находит неповторимую прелесть. Даже в картинах увядающей природы поэт видит красоту, которая рождает светлые, жизнеутверждающие чувства. Это ощущается в таких стихотворениях, как “Печальная береза…”, “Псовая охота”, “Задрожали листы, облетая…” и др. Природа у Фета населена живыми существами, причем не только традиционными для поэзии (соловей, орел, лебедь), но и, быть может, впервые попавшими в лирический пейзаж (чибис, кулик). Точность, конкретность пейзажей во многом обусловлена достижениями русской реалистической прозы (Тургенева и Л. Толстого в первую очередь).
Поэтизация красот природы – одна из заслуг Фета-лирика перед русской литературой. Стихи Фета о природе давно стали хрестоматийными.
Другая, не менее значительная заслуга Фета – изображение глубокого любовного чувства. Его любовной лирике свойственны трагедийность и глубокий психологизм. При этом облики героя и героини лишены у Фета социально-бытовой определенности. Недаром для стиля его любовных стихов так характерен прием, когда портретная или психологическая деталь выступает как часть целого.
“Влево бегущий пробор”, “детские слезы”, “нерукотворные черты”, “изгибы близкой души”, “муки души безгрешной”, “образ мгновенный” – признаки героини.
Связь природы и любви в творчестве Фета
фет стих поэзия творчество
Два поэтических предмета – природа и любовь- тесно связаны между собой, проникают друг в друга, образуя фетовскую вселенную красоты.
Именно в природе и любви, как в единой мелодии, соединены вся красота мира, вся радость и очарование бытия. В 1843 году появилось стихотворение Фета, которое по праву можно назвать его поэтическим манифестом:
Я пришел к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь, – но только песня зреет.
Необычайную остроту ощущения движения в природе и поразительную новизну приемов ее поэтического воссоздания продемонстрировал Фет в стихотворении “Шепот, робкое дыханье…”.
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
Поэт изобразил ночь как смену многозначительных, полных содержания мгновений, как поток событий. Стихотворение повествует о том, как ночь сменяется рассветом и в отношениях между влюбленными после объяснения наступает ясность. Действие развивается параллельно между людьми и в природе. Действие развивается, как бы “пульсируя”, и он отмечает те содержательные мгновения, когда в состоянии природы и человека происходят изменения. Движение теней и света “отмечает” течение времени. Месяц по-разному освещает предметы в разные периоды, моменты ночи, а появление первых лучей солнца возвещает наступление утра.
Так же и выражение освещаемого изменчивым светом ночи и утра лица женщины отражает перипетии пережитых за ночь чувств. Самая сжатость поэтического рассказа в стихотворении передает краткость летней ночи, служит средством поэтической выразительности.
В последней строке стихотворения происходит окончательное слияние лаконичного повествования о событиях жизни людей и природы. “Заря” – начало нового дня жизни природы и человеческих сердец. Эта строка, заканчивающая стихотворение на “открытом дыхании”, скорее похожа на начало, чем на конец в привычном смысле слова.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица.
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы, и заря, заря!..
(“Шепот, робкое дыханье…”, 1850)
Изменения “милого лица” и изменения в природе – подобный параллелизм типичен для фетовских стихов. Фет, увидев красоту мира, пытается ее сохранить в своих стихах. Думаю, что поэт вводит эту связь между природой и любовью потому, что выразить свои чувства и впечатления можно только говоря о прекрасном и вечном, а любовь и природа – две самые прекрасные вещи на земле, и я не знаю ничего более вечного, чем природа и любовь. Выражая свои впечатления, он в несколько раз увеличивает остроту восприятия, вводя эту связку. Не только состояние природы отражается на состоянии человеческой души. Природа и люди – составные части единого мира, и через природу человек лучше понимает себя, описывая ее, может полнее выразить собственное психологическое состояние. Но природа вечна, деревья “останутся холодной красой пугать иные поколенья” (“Сосны”,1854), а человек смертен, и все-таки он может учиться у природы стойкости, надежде на лучшее:
Не верь весне.
Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней,
для новых откровений
Переболит скорбящая душа”.
(Учись у них – у дуба, у брезы,1883)
Шумела полночная вьюга
В лесной и глухой стороне.
Мы сели с ней друг подле друга.
Валежник свистел на огне.
И наших двух теней громады
Лежали на красном полу,
А в сердце ни искры отрады,
И нечем прогнать эту мглу!
Березы скрипят за стеною,
Сук ели трещит смоляной…
О друг мой, скажи, что с тобою?
Я знаю давно, что со мной!
Поэт хочет выразить настроение и без психологического анализа его, и без прояснения сюжетной ситуации, с которой оно связано. Что произошло и происходит между героями стихотворения – читатель не узнаёт; «Мы сели с ней друг подле друга» – вот в сущности единственная фраза, в которой дано какое-то «действие». Между тем читатель должен ощутить что-то напряженное, тревожное и грустное в эмоциональной атмосфере, которую поэт стремится передать с помощью окружающей его природы. При скрытости сюжета она выступают на первый план и, окрашиваясь неясной мрачностью ситуации, становится эмоционально выразительной: шум полночной вьюги в лесной глуши, скрип деревьев за стеной, свист горящих дров и треск смолы, красный от огня пол в темной комнате заменяют описание эмоций. Они, правда, отчасти выражены в стихах:
А в сердце ни искры отрады,
И нечем прогнать эту мглу!
Но характерно, что это – метафора, перевод в сферу душевной жизни предыдущего описания темноты, еле разгоняемой огнем печи. Слова заключительного двустишия не только не проясняют ситуацию, но даже неясно, чьи они: то ли это диалог, то ли целиком слова лирического «я», обращенные к его спутнице, то ли вовсе не произносимые в данной ситуации слова, а лирическое восклицание, эмоционально завершающее стихотворение.
Таким образом, выражение «неясного» переживания, не определенного сюжетно и не анализированного психологически, реализуется в символических деталях внешнего мира, подобранных по их эмоциональной выразительности, вводящих в атмосферу нераскрытых отношений.
Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического «я», оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечивание природы в поэзии Фета.
У Фета «цветы глядят с тоской влюбленной», роза «странно улыбнулась», ива «дружна с мучительными снами», звезды молятся, «и грезит пруд, и дремлет тополь сонный», а в другом стихотворении тополь «не проронит ни вздоха, ни трели». Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи с их свойствами. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта.
Природа в творчестве А. А. Фета
Фет – без сомнения один из самых замечательных русских поэтов-пейзажистов. В его стихах предстает перед нами русская весна – с пушистыми вербами, с первым ландышем, просящим солнечных лучей, с полупрозрачными листьями распустившихся берез, с пчелами, вползающими «в каждый гвоздик душистой сирени», с журавлями, кричащими в степи. И русское лето со сверкающим жгучим воздухом, с синим, подернутым дымкой небом, с золотыми переливами зреющей ржи под ветром, с лиловым дымом заката, с ароматом скошенных цветов над меркнущей степью. И русская осень с пестрыми лесными косогорами, с птицами, потянувшими вдаль или порхающими в безлиственных кустах, со стадами на вытоптанных жнивьях. И русская зима с бегом далеких саней на блестящем снегу, с игрой зари на занесенной снегом березе, с узорами мороза на двойном оконном стекле.
Любовь к природе чувствуется уже в ранних стихах Фета; тем не менее пейзаж в его поэзии появляется не сразу. В стихах 40-х годов образы природы общи, не детализированы даже в столь удачных стихотворениях, как «Чудная картина…», где образ светлой зимней ночи создается такими чертами, как «белая равнина, полная луна, свет небес высоких, и блестящий снег». Основное здесь – эмоциональная экспрессия, возбуждаемая природой; пристального «вглядывания» еще нет.
Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень
Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет
Утренний запах цветов и птичек звонкие песни –
Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!
(«Странное чувство какое-то в несколько дней овладело…»)
Явления природы у Фета описываются детальнее, предстают более конкретными, чем у его предшественников. В стихах Фета мы встретим, например, не только традиционных птиц, получивших привычную символическую окраску, как орел, соловей, лебедь, жаворонок, но и таких, как лунь, сыч, черныш, кулик, чибис, стриж и т. п. И каждая птица показана в ее своеобразии. Когда Фет пишет:
И слышу я, в изложине росистой, Вполголоса скрипят коростели.
(«Степь вечером»)
здесь в поэзию входят наблюдения человека, который определяет по голосу не только то, какая птица поет, но и где она находится, и какова сила звуков в отношении к обычной силе ее голоса, и даже каково значение услышанных звуков. Ведь в другом стихотворении («Жду я, тревогой объят…») в непроглядной тьме ночи коростель «хрипло подругу позвал».
Изображение природы у Фета наполнено зачаровывающей романтикой:
Что за звук в полумраке вечернем?
Бог весть! – То кулик простонал или сыч.
Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,
И далекий неведомый клич.
Точно грезы больные бессонных ночей
В этом плачущем звуке слиты…
Природа у Фета живет своей собственной таинственной жизнью, а человек может быть к ней причастен только на вершине своего духовного развития:
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
Автор учит нас открывать свои сердца навстречу природе, впускать ее в свою душу, обогащаться духовно, возвращая эту красоту окружающим. Умея оценить все многообразие мира, становишься богаче и чище – не это ли главная ценность общения с поэзией большого мастера.
Как дышит грудь свежо и емко –
Слова не выразят ничьи!
Как по оврагам в полдень громко
На пену прядают ручьи!
В эфире песнь дрожит и тает,
На глыбе зеленеет рожь –
И голос нежный напевает:
«Еще весну переживешь!»
Природа в стихотворениях Афанасия Афанасьевича не пустынна, она наполнена присутствием человека, его привычным миром звуков, запахов, форм. Ее можно реально ощутить, она «откликается» на любое прикосновение: словом, рукой, мыслью… Это большая радость – общение с творчеством А. А. Фета.
Конечно, не только конкретностью и детальностью сильны стихи Фета о природе. Их обаяние прежде всего – в их эмоциональности. Конкретность наблюдений сочетается у Фета со свободой метафорических преобразований слова, со смелым полетом ассоциаций. Помимо фенологических примет ощущение весны, лета или осени может создаваться такими, скажем, образами «дня»:
…как чуткий сон легки,
С востока яркого всё шире дни летели…
(«Больной»)
И перед нами на песок
День золотым ложился кругом.
(«Еще акация одна…»)
Последний лучезарный день потух.
(«Тополь»)
Когда сквозная паутина
Разносит нити ясных дней…
(Осенью»)
Новизна изображения явлений природы у Фета связана с уклоном к импрессионизму. Поэт зорко вглядывается во внешний мир и показывает его таким, каким он предстал его восприятию, каким кажется ему в данный момент. Его интересует не столько предмет, сколько впечатление, произведенное предметом. Фет так и говорит: «Для художника впечатление, вызвавшее произведение, дороже самой вещи, вызвавшей это впечатление».
Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,
И, сжимаясь, трещит можжевельник;
Точно пьяных гигантов столпившийся хор, Раскрасневшись, шатается ельник.
Естественно понять эту картину так, что ели качаются от ветра. Только какая же буря нужна, чтобы в лесу деревья шатались как пьяные! Однако замыкающая стихотворение «кольцом» заключительная строфа снова связывает «шатание» ельника только со светом костра:
Но нахмурится ночь – разгорится костер,
И, виясь, затрещит можжевельник,
И, как пьяных гигантов столпившийся хор,
Покраснев, зашатается ельник.
Значит, ельник не шатается на самом деле, а только кажется шатающимся в неверных отблесках костра. «Кажущееся» Фет описывает как реальное. Подобно живописцу-импрессионисту, он находит особые условия света и отражения, особые ракурсы, в которых картина мира предстает необычной.
Над озером лебедь в тростник протянул,
В воде опрокинулся лес,
Зубцами вершин он в заре потонул,
Меж двух изгибаясь небес.
Лес описан таким, каким он представился взгляду поэта: лес и его отражение в воде даны как одно целое, как лес, изогнувшийся между двумя вершинами, потонувшими в заре двух небес. Притом сопоставлением «лебедь протянул» и «лес опрокинулся» последнему глаголу придано как бы параллельное с первым значение только что осуществившегося действия: лес словно опрокинулся под взглядом поэта. В другом стихотворении:
Солнце, с прозрачных сияя небес.
В тихих струях опрокинуло лес.
(«С гнезд замахали крикливые цапли…»)
еще:
Свод небесный, в воде опрокинут,
Испещряет румянцем залив.
(«Как хорош чуть мерцающим утром…»)
Надо сказать, что вообще мотив «отражения в воде» встречается у Фета необычайно часто. Очевидно, зыбкое отражение предоставляет больше свободы фантазии художника, чем сам отражаемый предмет:
Я в воде горю пожаром…
(«После раннего ненастья…»)
В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты…
Мягче взор твой горделивый…
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты.
(«Ива»)
Фет изображает внешний мир в том виде, какой ему придало настроение поэта. При всей правдивости и конкретности описания природы оно прежде всего служит средством выражения лирического чувства.
Родная природа в ее непосредственной реальной жизни выступает в поэзии Фета как главная сфера проявления прекрасного. Но и “низкий быт”, скука длинных вечеров, томительная тоска житейского однообразия, мучительная дисгармония души русского Гамлета делаются в его творчестве предметом поэтического осмысления.
Одно из стихотворений Фета говорит об особенном характере эстетического восприятия природы поэтом, о том, что ему кажется прекрасной мрачная и дисгармоничная стихия северного пейзажа, что это ощущение прекрасного неотделимо от его любви к родине:
Я русский, я люблю молчанье дали мразной,
Под пологом снегов как смерть однообразной,
Леса под шапками иль в инее седом,
Да речку звонкую под темносиним льдом.
Как любят находить задумчивые взоры
Завеянные рвы, навеянные горы,
Былинки сонные – иль средь нагих полей,
Где холм причудливый, как некий мавзолей,
Изваян полночью, – круженье вихрей дальных
И блеск торжественный при звуках погребальных!
Духовный мир поэта, отраженный в этом стихотворении, парадоксален. Фет создает трагический, дисгармоничный образ природы севера. Пустынность, мертвенность зимнего простора и одиночество затерянного в нем человека выражены в этом стихотворении и через общий колорит картины и через каждую ее деталь. Сугроб, возникший за ночь, уподобляется мавзолею, поля, занесенные снегом, своим однообразием навевают мысль о смерти, звуки метели кажутся заупокойным пением. Вместе с тем эта природа, скудная и грустная, бесконечно дорога поэту. Мотивы радости и печали слиты в стихотворении. Лирический герой, а в конечном счете и сам поэт, любуется мрачным простором ледяной пустыни и находит в нем не только своеобразный идеал красоты, но нравственную опору. Он не брошен, не “заключен” в этот суровый мир, а порожден им и страстно к нему привязан.
В этом плане стихотворения “Я русский, я люблю молчанье ночи мразной…” может быть сопоставлено с незадолго до него написанной знаменитой “Родиной” Лермонтова.
Отличие восприятия родного простора у Фета от того, которое выразили в своих произведениях Лермонтов и (в “Мертвых душах”) Гоголь, состоит в большей пространственной ограниченности его образов. Если Гоголь, в лирических отступлениях “Мертвых душ”, озирает, как бы всю русскую равнину с вынесенной наверх, над нею, точки зрения, а Лермонтов видит обширную панораму родины глазами едущего по ее бесконечным дорогам и полям странника, Фет воспринимает природу, непосредственно окружающую его оседлый быт, его дом. Его зрение замкнуто горизонтом, он отмечает динамические изменения мертвой зимней природы именно потому, что они происходят на хорошо известной ему в мельчайших подробностях местности:
Как любят находить задумчивые взоры
Завеянные рвы, навеянные горы <…>
иль средь нагих полей,
Где холм причудливый <…>
Изваян полночью, –
круженье вихрей дальных…”
пишет поэт, знающий, где были рвы, занесенные снегом, отмечающий, что ровное поле покрылось сугробами, что за ночь вырос холм, которого не было.
Поэт окружен особой сферой, “своим пространством”, и это-то пространство и является для него образом родины.
Этот круг лирических мотивов отражен, например, в стихотворении Фета “Печальная береза…”. Образ березы в стихотворениях многих поэтов символизирует русскую природу. “Чета белеющих берез” и в “Родине” Лермонтова предстает как воплощение России. Фет изображает одну березу, которую он ежедневно видит в окно своей комнаты, и малейшие изменения на этом обнаженном зимой, как бы омертвевшем на морозе дереве для поэта служат воплощением красоты и своеобразной жизни зимней природы родного края.
Пространству, окружающему поэта, сродному ему, соответствует определенная нравственная атмосфера. В четвертом стихотворении цикла “Снега” картине мертвенной зимней природы с проносящейся сквозь метель тройкой придан колорит балладной таинственности.
Ветер злой, ветр крутой в поле
Заливается,
А сугроб на степной воле
Завивается.
При луне на версте мороз –
Огонечками.
Про живых ветер весть пронес
С позвоночками.
Здесь, как и в стихотворении “Я русский, я люблю…”, поэт создает картину русской зимы при помощи образов сугроба, навеянного метелью, снежной вьюги в поле.
Столбы, отмеряющие версты на большой дороге, Пушкин и Гоголь видели глазами путешественника, несущегося на “борзой” тройке:
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор.
(Пушкин. “Евгений Онегин”)
“…да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи”. (Гоголь. “Мертвые души”).
Фет видит их во время ночного пешего блуждания по полю. Перед ним один столб, покрытый “огонечками” инея. Тройка проносится мимо него, и лишь ветер доносит звон бубенцов, возвещающий о том, что неведомый и мгновенный посетитель пустынного, родного поэту угла помчался далее “считать версты”.
Своеобразие поэтического восприятия природы, присущее Фету, передано в его стихотворении “Деревня”. По своей композиционной структуре и в значительной степени по поэтической идее оно близко к первому стихотворению цикла “Снега” (тема любви к родным местам).
Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой…
Поэт любит деревню как мир, окружающий милую ему девушку, являющийся ее “сферой”. Взор поэта как бы кружит по этой сфере, сначала описывая внешнюю ее границу по горизонту, затем приближаясь к малому кругу внутри этого круга – дому, заглядывая в неё и находя в этом кругу еще один – “тесный круг” людей за чайным столом. Поэт любит природу и людей, окружающих девушку, звуки и игру света вокруг нее, ароматы и движение воздуха ее леса, ее луга, ее дома. Он любит кошку, которая резвится у ее ног, и работу в ее руках.
Все это – она. Перечисление предметов, заполняющих “ее пространство”, деталей обстановки и пейзажа нельзя рассматривать как дробные элементы описания. Недаром стихотворение носит собирательное название “Деревня”, т.е. мир, составляющий живое и органическое единство. Девушка – душа этого единства, но она неотделима от него, от своей семьи, своего дома, деревни.
Поэтому поэт говорит о деревне как о приюте всей ‘ семьи (“Люблю я приют ваш печальный…”). Внутри этого поэтического круга для поэта нет иерархии предметов – все они равно ему милы и важны для него. Сам поэт становится его частью, и у него открывается новое отношение к самому себе. Он начинает любить себя как часть этого мира, любить свои собственные рассказы, которые отныне делаются принадлежностью нравственной атмосферы, окружающей девушку, и открывают ему доступ к центру круга – ее глазам, к ее душевному миру. Вместе с тем, хотя произведение и рисует “пространство”, – а это его главный поэтический образ, – поэт воспринимает его во времени. Это не только “деревня”, но и “вечер деревни глухой”, и поэтическое изображение передает течение этого вечера от “благовеста” до восхода месяца, время, дающее возможность не раз долить и выпить самовар, рассказать “сказки” “собственной выдумки”, исчерпать темы разговоров (“речи замедленный ход”) и добиться наконец того, чтобы “милая, застенчивая внучка” подняла на гостя глаза. Здесь параллелизм “смолкающих пташек” и медленной беседы людей, а также света месяца и дрожанья в этом свете чашек имеет двойное значение. Это явления, расположенные “рядом” в пространстве и во времени. Необычайную остроту ощущения движения в природе и поразительную новизну приемов ее поэтического воссоздания продемонстрировал Фет в стихотворении “Шепот, робкое дыханье…”. Первое, что бросается в глаза и что сразу было замечено читателями, – отсутствие глаголов в этом стихотворении, передающем Динамику ночной жизни природы и человеческих чувств. Поэт изобразил ночь как смену многозначительных, полных содержания мгновений, как поток событий. Стихотворение повествует о том, как ночь сменяется рассветом и в отношениях между влюбленными после объяснения наступает ясность. Действие развивается параллельно между людьми и в природе. Параллелизм в изображении человека и природы как типичная черта поэзии Фета отмечался неоднократно исследователями творчества Фета (Б. М.Эйхенбаум, Б. Я. Бухштаб, П. П. Громов). В данном случае этот параллелизм выступает как основной конструктивный принцип построения стихотворения. Создав четкую, предельно обнаженную композицию и пользуясь особым методом описания, как бы “высвечивающего” наиболее значительные, “говорящие” детали картины, поэт вкладывает в предельно сжатый, почти невероятно малый объем стихотворения весьма широкое содержание. Так как в не антологических, лирических стихотворениях Фет считает для себя кинетичность, движение объектов изображения более существенным их признаком, чем пластичность и форму, он заменяет подробное описание броской деталью и, активизируя фантазию читателя недосказанностью, некоторой загадочностью “повествования, заставляет его восполнять недостающие части картины. Да эти недостающие части картины для Фета не столь уж важны. Ведь действие развивается, как бы “пульсируя”, и он отмечает те содержательные мгновения, когда в состоянии природы и человека происходят изменения. Движение теней и света “отмечает” течение времени. Месяц по-разному освещает предметы в разные периоды, моменты ночи, а появление первых лучей солнца возвещает наступление утра. Так же и выражение освещаемого изменчивым светом ночи и утра лица женщины отражает перипетии пережитых за ночь чувств. Самая сжатость поэтического рассказа в стихотворении передает краткость летней ночи, служит средством поэтической выразительности.
В последней строке стихотворения происходит окончательное слияние лаконичного повествования о событиях жизни людей и природы. “Заря” – начало (нового дня жизни природы и человеческих сердец. Эта строка, заканчивающая стихотворение на “открытом дыхании”, скорее похожа на начало, чем на конец в привычном смысле слова. Такая особенность окончаний стихотворений характерна для Фета, рассматривающего любое душевное состояние или любую картину природы как фрагмент бесконечного процесса. В стихотворении “Шепот, робкое дыханье…” полная лирических событий летняя ночь рисуется как прелюдия, начало счастья и радостного дня новой жизни.
Вера в беспредельность жизни природы и в возможность гармонического слияния с нею человека пронизывает многие стихотворения сборника 1850 г. и, являясь их философской основой, придает им светлое, умиротворяющее звучание.
Цветение жизни, ее красота и ее движение являются содержанием искусства. Тайна искусства в том и состоит, что оно передает красоту жизни, ее динамику, но сохраняет и совершенство раз возникшей формы, придает прекрасному мгновению высшего цветения – вечность, делает его непреходящим. Ведь каждый переход от одного состояния к другому порождает новую красоту.
Фет видит безбрежность разлива одной реки, Днепра, на том месте, которое он переплывает на парусной лодке. Он видит его от берега до берега, фиксируя все разнообразие картин, сменяющихся за время преодоления им этого большого пространства, – и таким образом передавая его протяженность. Он изображает буйство сил стихии через непривычный, “парадоксальный” пейзаж.
Первая строфа разрубающая неожидано метафору и придающим ей еще более странное звучание, настраивает на острое восприятие удивительной картины и воссоздает своим несколько затрудненным синтаксисом усилие, которое требуется, чтобы преодолеть сопротивление речной быстрины и отчалить от берега.
Светало. Ветер гнул упругое стекло
Днепра, еще в волнах не пробуждая звука.
Старик отчаливал, опершись на весло,
А между тем ворчал на внука.
Дальнейшие строфы передают все перипетии борьбы с рекой, все изменяющиеся по мере передвижения по ней “взаимоотношения” парусника и водной стихии. Вместе с тем они рисуют картины, открывающиеся по мере ускорения движения лодки и изменения точки зрения:
А там затопленный навстречу лес летел…
В него зеркальные врывалися заливы;
Над сонной влагою там тополь зеленел,
Велели яблони и трепетали ивы.
В первой публикации в журнале “Современник” за мощной панорамой разлива реки следовала развернутая лирическая концовка, раскрывающая чувства поэта, который, любуясь картинами природы, отрекается от суеты городской жизни. Концовка эта в числе многих других была упразднена по совету Тургенева в издании стихотворений 1856 г., и здесь от нее осталась одна строка, комментировавшая подтекст всего поэтического описания и оказавшаяся вполне достаточной для его прояснения:
Остался б здесь дышать,
смотреть и слушать век…
Природа у Фета всегда спокойная, притихшая, она как будто замерла. И в то же время она удивительно богата звуками и красками, живет своей жизнью. Она наполнена зачаровывающей романтикой:
Что за звук в полумраке вечернем?
Бог весть! – То кулик простонал или сыч.
Расставанье в нем есть,
и страданье в нем есть,
И далекий неведомый клич.
Точно грезы больные бессонных ночей
В этом плачущем звуке слиты…
Природа у Фета живет своей собственной таинственной жизнью, а человек может быть к ней причастен только на вершине своего духовного развития:
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
Со временем в стихах Фета находим все больше параллелей жизни природы и человека. Ощущение гармонии наполняет строки поэта:
Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений,
Только закат будет долго чуть зримо гореть;
О, если бы небо сулило без тяжких томлений
Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть!..
Фет не воспевает страстные чувства, в его стихах мы не находим слов глубокого отчаяния или восторга. Он пишет о самом простом – о дожде и снеге, о море и горах, о лесе, о звездах, передавая нам свои минутные впечатления, запечатлевая мгновения красоты. Светом и покоем наполнены такие поэтические шедевры Афанасия Фета, как Шепот, робкое дыхание…, Я пришел к тебе с приветом…, На заре ты ее не буди…, Заря прощается с землей… и другие.
Природа в стихотворениях Афанасия Афанасьевича не пустынна, она наполнена присутствием человека, его привычным миром звуков, запахов, форм. Ее можно реально ощутить, она «откликается» на любое прикосновение: словом, рукой, мыслью… Это большая радость – общение с творчеством А. А. Фета. Поэт подмечает тонкие переходы в состоянии природы, причем природа в лирике Фета существует не сама по себе, она отражает внутреннее состояние автора или его лирического героя. Порой они так близки, что трудно понять, где, чей голос. Очень часто стихи звучат диссонансом, но это окружающий мир вторгается в поэзию.
Только встречу улыбку твою
Или взгляд уловлю твой отрадный,-
В тебе песнь любви я пою,
А твоей красоте ненаглядной.
Кажется, что поэт всемогущ, ему доступны любые «вершины и глубины». Это возможность гения говорить на привычном русском языке. Сама природа, гармония и красота поют его душою.
Сияла ночь. Луной был полон сад.
Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Начиная от конкретной и реальной картины, поэт переходит к лирическому символу. Обращаясь к читателям – «я» приближает свое творение миллионам любителей поэзии, заставляя их воспринимать ту красоту и прелесть естественной науки, которая так ярко открылась автору.
Стихи Фета естественны, как и вся окружающая природа.
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Таково содержание казавшегося загадочным некоторым современникам поэта стихотворения “Мы одни; из сада в стекла окон Светит месяц… тусклы наши свечи…”. В издании 1856 г. оно получило заглавие “Фантазия”. В целях сокращения стихотворения и придания ему большей композиционной стройности из него была изъята третья строфа:
Знать, цветы, которых нет заветней,
Распустились в неге своевольной?
Знать, и кактус побелел столетний,
И банан, и лотос богомольный?
Удаление этой сферы, подчеркивавшей объективность чуда, происходящего в природе, его реальность, не изменило общего смысла стихотворения, но усилило его фантастичность. Между тем строфа о цветении “заветных” цветов связывает это стихотворение с поздним рассказом Фета “Кактус”, где поэт в прямой, декларативной форме выражает мысль об особом значении редких, исключительных моментов жизни природы, о глубоком смысле момента цветения.
Вера в беспредельность жизни природы и в возможность гармонического слияния с нею человека пронизывает многие стихотворения сборника 1850 г. и, являясь их философской основой, придает им светлое, умиротворяющее звучание.
Цветение жизни, ее красота и ее движение являются содержанием искусства. Тайна искусства в том и состоит, что оно передает красоту жизни, ее динамику, но сохраняет и совершенство раз возникшей формы, придает прекрасному мгновению высшего цветения – вечность, делает его непреходящим. Ведь каждый переход от одного состояния к другому порождает новую красоту, но и приносит потерн. Ощущением этого пронизаны антологические стихотворения Фета.
Приближение весны и осеннее увядание, душистая летняя ночь и морозный день, раскинувшееся без конца и края ржаное поле и густой тенистый лес – обо всем этом пишет он в своих стихах. Природа у Фета всегда спокойная, притихшая, она как будто замерла. И в то же время она удивительно богата звуками и красками, живет своей жизнью.
Изображение природы у Фета наполнено зачаровывающей романтикой:
Что за звук в полумраке вечернем?
Бог весть! – То кулик простонал или сыч.
Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,
И далекий неведомый клич.
Точно грезы больные бессонных ночей
В этом плачущем звуке слиты…
Поэт замечает малейшие перемены в ней:
Конец аллее
Опять с утра исчез в пыли,
Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли.
На небе ни клочка лазури,
В степи все гладко, все бело,
Один лишь ворон против бури
Крылами машет тяжело.
И на душе не рассветает:
В ней тот же холод, что кругом.
Лениво дума засыпает
Над умирающим трудом.
А вся надежда в сердце тлеет,
Что, может быть, хоть невзначай,
Опять душа помолодеет,
Опять родной увидит край,
Где бури пролетают мимо,
Где дума страстная чиста –
И посвященным только зримо
Цветет весна и красота”.(1862)
Природа у Фета живет своей собственной таинственной жизнью, а человек может быть к ней причастен только на вершине своего духовного развития:
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет.
А. Фет не воспевает страстные чувства, в его стихах мы не находим слов глубокого отчаяния или восторга. Он пишет о самом простом – о дожде и снеге, о море и горах, о лесе, о звездах, передавая нам свои минутные впечатления, запечатлевая мгновения красоты.
Поэт передает в своих стихах благоухающую свежесть чувств, навеянных природой. Его стихи проникнуты светлым, радостным настроением, счастьем любви. Даже самые малейшие движения человеческой души не ускользают от внимательного взгляда поэта – он необычайно тонко передает все оттенки переживаний человека. Картина природы (зима, серебряные змеи поземки, мрачное небо) – это одновременно как бы и картина человеческой души. Но природа меняется, придет пора, когда снега растают и, надеется лирический герой, “душа опять помолодеет”. А кроме того, искусство – это и есть тот “родной край”, где нет никаких бурь, где “цветут весна и красота”.
Фета-стихотворца ведет вперед впечатление о мире вокруг него, это впечатление живыми образами передается человеку, читающему его стихи. Фет, увидев красоту мира, пытается ее сохранить в своих стихах. Стихи А. А. Фета показывают прекрасный и чистый мир природы, ее безыскусную красоту и свежесть. И не так важно, как они переданы, лишь бы это было правдой, шло из глубины души. Автор учит нас открывать свои сердца навстречу природе, впускать ее в свою душу, обогащаться духовно, возвращая эту красоту окружающим. Умея оценить все многообразие мира, становишься богаче и чище – не это ли главная ценность общения с поэзией большого мастера.
Как дышит грудь свежо и емко –
Слова не выразят ничьи!
Как по оврагам в полдень громко
На пену прядают ручьи!
В эфире песнь дрожит и тает,
На глыбе зеленеет рожь –
И голос нежный напевает:
«Еще весну переживешь!»
Поэт показывает тесную взаимосвязь человека и природы – это тот родник, из которого можно черпать силы бесконечно, если относиться к нему бережно и душевно. Но природа и удивительно ранима, ее легко разрушить, нанести невосполнимый урон. Остро понимаешь это, читая прекрасные стихи Фета. Его поэтический мир удивительно многообразен и хрупок, и тонкий лирик, заставляет понять всю глубину происходящих перемен.
Рукавом мне тропинку завесила.
Ветер. В лесу одному темно, и жутко, и грустно, и весело, –
Я ничего не пойму.
Ветер, кругом все гудет и колышется,
Листья кружатся у ног.
И там, вдали неожиданно слышится
Тонко взывающий рог.
Природа у Фета- живое существо, она наполнена присутствием человека, его привычным миром звуков, запахов, форм. Ее можно реально ощутить, она «откликается» на любое прикосновение: словом, рукой, мыслью… Поэт передает природе человеческие свойства («устал и цвет небес»)
Любовная лирика А. А. Фета
Высшее достижение поздней фетовской поэзии – его любовные стихи, несомненно, самые необыкновенные и самые страстные любовные стихи, написанные семидесятилетним человеком. В них метод Фета – использовать в поэзии только свои собственные подавленные эмоции – одержал блистательную победу. Они так насыщены, что выглядят как квинтэссенция страсти. Их гораздо труднее перевести, чем его ранние мелодии, и я не решаюсь цитировать тут примеры, которые приводит профессор Элтон в своем докладе о Фете. Но эти стихи принадлежат к самым драгоценным бриллиантам нашей поэзии. Любовная тема для Фета особенно значительна. Фет считал ее основной темой поэзии: «Изящная симпатия, установленная в своей всепобедной привлекательности самою природою в целях сохранения видов, всегда останется зерном и центром, на который навивается всякая поэтическая нить» (письмо Полонскому). Между тем Тургенев, тонкий ценитель лирики Фета, писал ему: «Все Ваши личные, лирические, любовные, особенно страстные стихотворения – слабее прочих: точно Вы их сочинили, и предмета стихов вовсе не существовало». Что собственно имеет в виду Тургенев? Видимо, то, что при тонком раскрытии душевных переживаний Фет не дает индивидуальных образов женщин. Фет живописует чувства, переживания, но не тех, кто переживает. Однако это можно сказать не только о женщинах, но и о мужчинах, – прежде всего о лирическом «я» стихов Фета. Это очень обобщенное «я», почти не имеющее индивидуальных признаков. Мы можем сказать о субъекте стихов Фета, что это человек, страстно любящий природу и искусство, наблюдательный, умеющий находить красоту в обыденных проявлениях жизни и т. п., но дать более конкретную – психологическую, биографическую, социальную – характеристику его мы не можем.
В уединении забудусь ли порою,
Ресницы ли мечта смежает мне, как сон, –
Ты, ты опять в дали стоишь передо мною,
Моих весенних дней сияньем окружен.
Всё, что разрушено, но в бедном сердце живо,
Что бездной между нас зияющей легло,
Не в силах удержать души моей порыва,
И снова я с тобой – и у тебя светло.
Не для тебя кумир изменчивый и бренный
В сердечной слепоте из праха создаю;
Мне эта даль мила: в ней – призрак неизменный
Опять чиста, светла я пред тобой стою.
Ни детских слез моих, ни мук души безгрешной,
Ни женской слабости винить я не могу,
К святыне их стремлюсь с тоскою безутешной
И в ужасе стыда твой образ берегу.
Это одно из редких в русской поэзии стихотворений, написанных мужчиной от лица женщины. Сознание своей безгрешности сосуществует в ней с сознанием своего позора. Самое светлое, неотразимо влекущее к памяти юных дней – это то, что вызывает безутешную тоску и ужас стыда. Разрушенный кумир вновь и вновь воссоздается и опять превращается в прах. Стихи написаны от лица женщины, но по своей тональности они близки стихам, вдохновленным памятью о Лазич, – и можно думать, что и эти стихи внушены поэту теми же переживаниями. Светлая, чистая, безгрешная – эти эпитеты естественнее в устах мужчины, оплакивающего загубленную им женщину, чем в устах женщины, вспоминающей о своей юности: тут они отдавали бы самодовольством, самовлюбленностью. Если так – здесь творческий эксперимент: Фет представляет себе Марию оставшейся в живых, представляет себе те чувства, которые она испытывала бы, мысленно обращаясь к нему. Что-то в этом роде есть и в других стихотворениях:
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой, –
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
(«Нет, я не изменил. До старости глубокой…»)
И снится мне, что ты встала из гроба,
Такой же, какой ты с земли отлетела,
И снится, снится: мы молоды оба,
И ты взглянула, как прежде глядела.
(«В тиши и мраке таинственной ночи…»)
Присмотримся к ранним стихотворениям Фета, которые современникам казались «гениевскими». Вот стихотворение, каждая из трех строф которого начинается словами: «Я жду…». Ждет, конечно, свою любимую, – но прямо это не сказано. В конце второй строфы усиливается напряженность ожидания:
Я слышу биение сердца
И трепет в руках и в ногах.
У другого поэта той эпохи напряжение разрешилось бы приходом или неприходом любимой; у Фета конец иной:
Звезда покатилась на запад…
Прости, золотая, прости!
(«Я жду… Соловьиное эхо…»)
Создавалось резкое впечатление фрагментарности, нарочитой оборванности. Снится безответно любимая девушка – вот более чем обычная тема для лирического стихотворения. Но как развивает ее Фет?
Ах, дитя, к тебе привязан
Я любовью безвозмездной!
Нынче ты, моя малютка,
Снилась мне в короне звездной.
Что за искры эти звезды!
Что за кроткое сиянье!
Ты сама, моя малютка,
Что за светлое созданье!
Образ царицы звезд вытеснил тему «безвозмездной» любви и оборвал стихотворение «по-гениевски».
Фет полюбил Марию Лазич, но ни чувство, ни сознание того, что он встретил женщину, способную понять его и осветить его жизнь своей любовью, не смогли победить убеждения Фета в том, что он окончательно погибнет, женившись на бесприданнице… Любовь Фета отступила перед прозаическим расчетом. Да и была ли его любовь той любовью, какая способна дать подлинное счастье любящему и любимой? Не был ли Фет вообще способен только на такую любовь, которая тревожит воображение и, сублимируясь, изживает себя в творчестве?
Иль это страсть больная солгала
И жар ночной потухнет в песнопеньи?
Роман кончился разлукой, за которой вскоре последовала смерть Лазич, сгоревшей от неосторожно брошенной ею спички. Возможно, что это было замаскированное самоубийство.
Воспоминание об этом трагическом романе во всю жизнь не утратило для Фета своей остроты, и ряд замечательных стихотворений связан с этим воспоминанием.
Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей…
Слова о наступившем равнодушии были навсегда забыты. Образ Марии Лазич в ореоле доверчивой любви и трагической участи на всю жизнь приковал поэтическое чувство Фета, до смерти этот образ вдохновлял его. С его пера срывались слова любви, раскаяния, тоски, часто удивительные по бесстрашной откровенности. В “Вечерних огнях” появляется целый цикл стихов (не выделенных формально в цикл), посвященных трагически погибшей возлюбленной юности Фета Марии Лазич. Вечность, неизменность, постоянство любви к ней поэта, его живое восприятие давно ушедшего человека выступают в этих стихотворениях как форма преодоления времени и смерти, разделяющих людей.
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Все, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.
А я доверился предательскому звуку –
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь!
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь…
(«Старые письма»)
Ты душою младенческой все поняла,
Чтo мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
(«Alter ego»)
Очей тех нет – и мне не страшны гробы,
Завидно мне безмолвие твое,
И, не судя ни тупости, ни злобы,
Скорей, скорей в твое небытие!
(«Ты отстрадала, я еще страдаю…»)
Долго снились мне вопли рыданий твоих, –
То был голос обиды, бессилия плач;
Долго, долго мне снился тот радостный миг,
Как тебя умолил я – несчастный палач.
… Подала ты мне руку, спросила: «Идешь?»
Чуть в глазах я заметил две капельки слез;
Эти искры в глазах и холодную дрожь
Я в бессонные ночи навек перенес.
(«Долго снились мне вопли рыданий твоих…»)
Хоть .память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой, –
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот, тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.
(«Нет, я не изменил. До старости глубокой…»)
Любовную лирику Фета питают больше воспоминания и мечты, чем непосредственное чувство. В большинстве любовных стихотворений Фета глаголы употреблены в прошедшем времени. В настоящем времени или в повелительном наклонении («Не избегай; я не молю…», «Прости – и все забудь в безоблачный ты час…», «Не упрекай, что я смущаюсь…», «Люби меня! Как только твой покорный…» и др.) глаголы даются преимущественно в любовных стихах последнего десятилетия. В период 1882- 1892 гг., на седьмом и восьмом десятке лет, Фет пишет особенно много любовных стихов, и они почти впервые говорят о теперешней, а не о прошедшей любви, обращены к ныне любимой, а не только к образу прежней возлюбленной. Можно было бы говорить о втором любовном цикле Фета, если бы было известно, к кому он обращен, – хотя бы к одной ли женщине или к нескольким женщинам, вызывавшим в поэте чувство влюбленности, даже только ли новые переживания фиксированы в этих стихах или и старые творчески перемещены из прошлого. Для некоторых стихов последнее трудно принять, – настолько живо они рисуют перипетии любовных отношений, – но сам Фет объяснял их происхождение так, и несколько стихотворений посвятил теме былого молодого чувства, сохраненного в памяти старика: «В. С. Соловьеву» («Ты изумляешься, что я еще пою…»), «Полуразрушенный, полужилец могилы…», «Все, все мое, что есть и прежде было…». Последнее стихотворение начинается так:
Всё, всё мое, что есть и прежде было,
В мечтах и снах нет времени оков;
Блаженных грез душа не поделила:
Нет старческих и юношеских снов.
Покуда на груди земной
Хотя с трудом дышать я буду,
Весь трепет жизни молодой
Мне будет внятен отовсюду.
(«Еще люблю,.еще томлюсь…»)
Е. В. Ермилова тонко замечает о старческих любовных стихах Фета: «…это все то же чувство влюбленности в жизнь, в ее вечную красоту, осознаваемую поэтом на исходе лет с еще большей остротой». В сущности то же сказал сам Фет:
Только встречу улыбку твою
Или взгляд уловлю твой отрадный, –
Не тебе песнь любви я ною,
А твоей красоте ненаглядной
Для Фета любовь есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. У него и сама природа любит – не вместе, а вместо
человека.
Заключение
У Фета было достаточно вкуса, чтобы не считать поэтичной и красивой свою жизнь, отданную погоне за богатством и удовлетворением честолюбия. Но не надо думать, что Фет когда-нибудь осуждал свою жизнь во имя высших идеалов или хотя бы признавал, что можно было прожить жизнь достойнее и красивее. Нет, свою жизнь он воспринимал как тоскливую и скучную, но считал, что такова жизнь вообще. И до знакомства с Шопенгауэром, и в особенности опираясь на его учение, Фет не уставал твердить, что жизнь вообще низменна, бессмысленна, скучна, что основное ее содержание – страдание, и есть только одна таинственная, непонятная в этом мире скорби и скуки сфера подлинной, чистой радости – сфера красоты, особый мир,
Где бури пролетают мимо,
Где дума страстная чиста, –
И посвященным только зримо
Цветет весна и красота.
Читая критические отзывы современников Фета об отдельных стихотворениях поэта, с трудом представляешь себе, на чем основаны эти приговоры например Салтыков-Щедрин писал в журнале «Современник» в 1863 г.: «…читатель недоумевает, уж не загадка ли какая перед ним, не „Иллюстрация” ли это шутки шутит, помещая на своих столбцах стихотворные ребусы без картинок?»
Поэзия вечна, потому что заставляет вздрогнуть наши сердца и души, будит лучшие чувства человека, зовет его к возвышенным целям. Только там и существует гармония и красота, где пропадают фальшь и надуманность.
Стихи А. А. Фета показывают прекрасный и чистый мир природы, ее безыскусную красоту и свежесть. И не так важно, как они переданы, лишь бы это было правдой, шло из глубины души. Приближение весны и осеннее увядание, душистая летняя ночь и морозный день, раскинувшееся без конца и края ржаное поле и густой тенистый лес – обо всем этом пишет он в своих стихах.
Со временем все гонения на стихи Фета прекратились.
Они в изобилии печатались в журналах, выходили отдельными сборниками, но художественный уровень всей этой массовой продукции по сравнению с великими образцами прошлого от Пушкина до Некрасова резко понизился; они далеко уступали художественной прозе тех лет, занимая в иерархии литературных родов весьма скромное место. Положение резко изменилось в 90-е годы и в особенности в первые десятилетия XX века. Уже в середине 90-х годов в литературе выступило несколько крупных поэтов, создателей нового, неоромантического течения – русского символизма, в значительной степени именно на лирике Фета воспитавших в себе “чувство поэзии” и потому сумевших поднять культуру стихотворной речи на новую высокую ступень, снова вывести, стихи в первые ряды литературы. И это было вполне закономерно.
Никакой прямой связи с западноевропейским модернизмом у Фета не было. Со времени русского символизма лирика Фета перестала быть достоянием лишь узкого круга друзей его музы, прочно вошла в сознание “всего интеллигентного мира”. Однако в наши дни лирика Фета доставляет огромное эстетическое наслаждение. На лучших образцах ее можно, как подчеркивали и сам Некрасов, и Чернышевский, и Лев Толстой, и Страхов, учиться “чувству поэзии”, восприятию и постижению прекрасного.
Ныне, когда так остро стал вопрос о важности, наряду с гражданским и эстетического воспитания всего народа, подрастающих поколений, – поэзия Фета обретает еще большее значение. Поэзия вечна, потому что заставляет вздрогнуть наши сердца и души, будит лучшие чувства человека, зовет его к возвышенным целям. Только там и существует гармония и красота, где пропадают фальшь и надуманность. В стихах Фета мы не ощущаем никакого «лирического героя», а послереволюционное литературоведение показало, что его там и нет – по самому характеру творческого метода фетовской лирики. Между тем современники нередко «вчитывали» в лирические стихи Фета такого героя, и этим героем был помещик Шеншин, известный своими шумливыми и запальчивыми публицистическими выступлениями. Этот «герой» до того уж не соответствовал лирическому «я» стихотворений Фета, что от этого и самые стихи казались комичными или жалкими.
В личности Афанасия Фета удивительным образом сошлись два абсолютно разных человека: огрубелый, тёртый, битый жизнью практик и вдохновенный, неутомимый певец красоты и любви.
То есть буквально два человека жили в одной оболочке. Но какая сила чувства, мощь поэзии, какое страстное, юношеское отношение к красоте, к любви! Но для нас Фет не заслонен Шеншиным. Между миром природы и красоты и лириком, вводящим в этот мир, для нас нет средостения. Поэтому нашим чувствам мир поэзии Фета гораздо более открыт, чем чувствам современников поэта.
Список использованной литературы:
1. Благой Д. Д.. «Афанасий Фет – поэт и человек»
. Благой Д. Д.:Мир как красота. О “Вечерних огнях” А. Фета.
. Бухштаб Б. Я.: «А. А. Фет. Очерк жизни и творчества»
. Григорьев А. Сочинения
. Литература. Справочник школьника (“Филологическое общество”)
. Мирский Д. С.: История русской литературы с древнейших времен до 1925 года
. Фет А. А. Полное собрание стихотворений.
. Фет А.: Ранние годы моей жизни.