Опричное лихолетье и конец московской династии Рюриковичей – презентация онлайн

6 апреля 2021 года в Музеях Московского Кремля открылась выставка «Закат династии. Последние Рюриковичи. Лжедмитрий». Уникальные документы и артефакты, представленные в двух залах, раскрывают с необычной стороны эпоху одного из самых опасных кризисов в истории допетровской Руси. Куратор выставки, заведующий сектором оружия и конского убранства, кандидат исторических наук Сергей Орленко рассказал «Известиям» об особенностях экспозиции и об историческом периоде, которому она посвящена.

— Сама эпоха Смуты всегда занимала умы русских людей, но почему вообще была выбрана именно тема предшествовавшего ей династического кризиса?

— Смута была интересна всегда, но Смута — это последствие. Причина — закат династии Рюриковичей, династический кризис, который ударил по русскому обществу с чудовищной силой. Историческому сознанию русского народа это явление не было знакомо, у нас такого не было никогда. От начала государственности, для людей того времени «от начала времен», русскими землями правили представители Рюрикова рода. Другого себе никто представить не мог: солнце — желтое, трава — зеленая, на троне — Рюрикович. И вдруг — крах. Дестабилизирующее действие этой трагедии царского рода, его угасания, было колоссальным. Смута и едва не случившаяся потеря государственности — именно последствия этого потрясения.

— Если смотреть в глобальном масштабе, династический кризис в то время был не только в России. В этом контексте — кому удалось выйти из кризиса меньшей кровью? В буквальном смысле — ведь если у нас была Смута, то в Англии всё пришло к кровавой гражданской войне, Европа пылала три десятилетия… Грубо говоря, кому больше повезло в истории?

— Повезло тем, кто был лучше подготовлен. В том числе и на уровне общественного сознания. Кто был готов к тому, что одна династия может сменить другую. В России ничего подобного не было.

— Как русские люди воспринимали Василия Шуйского — Рюриковича, занявшего престол после царя Бориса, который Рюриковичем не был?

— Годунов, при всех его талантах, был царем «неправильным» и неправедным. И все чудовищные бедствия, которые рухнули на страну, работали против него. Да, он очень старался, был невероятно способным человеком с государственным складом ума, но обстоятельства оказались сильнее него. И общественное сознание воспринимало его как нечто чужеродное. И последовавший многолетний недород — как мы сейчас знаем, последствие извержения вулкана в Южной Америке — тоже воспринимался как кара за грехи неправедного царя.

А Василий Иванович Шуйский… Великолепный политик, опытный дворцовый интриган. Да, Шуйские были принцами крови, суздальской ветвью Рюриковичей, имевшей право на русский престол в случае вымирания московской ветви. Но в условиях тех вызовов, которые ему бросала тогдашняя ситуация, этого было мало. После угасания московской ветви в наступивших условиях одного факта принадлежности к роду Рюрика уже было недостаточно для того, чтобы стабильно находиться на престоле. Политическая ситуация, военная ситуация были просто чудовищными.

— В рамках выставки пройдет образовательная программа для школьников «Несостоявшиеся династии». Дети любят фантазировать, давайте позволим себе это и мы: что было бы, если бы Лжедмитрий стал родоначальником собственной династии? Есть же мнение, что, удержись самозванец у власти, мы бы сегодня считали реформатором не Петра, а именно Димитрия I. Да и в то время в Москве многие оплакивали смерть царя, воспринимая случившееся как цареубийство…

— На самом деле у Лжедмитрия были хорошие шансы удержаться у власти. Прояви он немного больше осмотрительности, а пришедшие с ним поляки — деликатности, то, возможно, потомки Лжедмитрия (или истинного Дмитрия, называйте как угодно) и Марии Мнишек правили бы Россией еще очень долго, если не до сих пор. Но не хватило, не хватило ни того, ни другого. И, конечно, Лжедмитрий сильно уступал Борису Годунову по части умения плести политическую интригу. Он оставил в живых опаснейшего врага — Шуйского. Тот Лжедмитрия быстро раскусил и в итоге переиграл.

— В каком-то смысле Лжедмитрий оказался большим европейцем, чем сами европейцы — вряд ли его польские патроны проявили бы подобное милосердие.

— Возможно, он и сам не хотел им подражать и стелиться под польских патронов. Был он расстригой Гришкой Отрепьевым или не был, но, что переводить Русь в католичество нельзя, понимал. Он раздавал какие-то авансы и обещания, пока ему нужен был спонсор и нужна была военная поддержка. А все его новизны, иногда очень вызывающие с точки зрения тогдашнего русского общества, скорее всего, были игрой в политическую просвещенность, в европейскую моду. Да, прекрасный европейский доспех, да, пренебрежение к старым русским обычаям — но за этим вряд ли стояло желание низвергать что-то фундаментальное для русского народа. Его отступления от принятой нормы сейчас покажутся, наверно, ничтожными — ну поел человек телятины. Или днем не поспал, или в баню в неурочное время сходил.

— В школьном курсе истории о Лжедмитрии рассказывают как об иностранном ставленнике без всяких прав на престол — потому и был свергнут. Но ведь, если посмотреть на примеры из истории, бывали и обратные случаи. К примеру, династия потомков наполеоновского маршала Бернадота — иностранного захватчика и даже не дворянина — успешно царствует в Швеции вот уже третье столетие. Могло ли что-то подобное случиться у нас в XVII веке?

— Думается, да. Конечно, всё это, как выразился один мой коллега, «еще одна догадка в цепи предположений» — история, как известно, не имеет сослагательного наклонения — но возможность такого исхода действительно была. Еще раз подчеркну: если бы Лжедмитрий был чуть осмотрительней, история государства российского получилась бы совершенно иной. Точно так же — уж если мы решили пофантазировать — далеко не юный Василий Иванович Шуйский, 54 лет взошедший на престол, женился на юной княжне Марии Петровне Буйносовой-Ростовской. У них родились две девочки — и померли. Родился бы мальчик — возможно, всё пошло бы по-другому. Это был бы дополнительный шанс, по крайней мере.

Кстати, на выставке представлен уникальный щит князя Мстиславского, работы иранского мастера. Тут тоже интересный ракурс. Князь был умопомрачительно знатен — в его жилах текла кровь Рюриковичей, Гедиминовичей и Чингизидов. Но, несмотря на то что женат был трижды, жизнеспособного потомства не произвел. Все дети умерли. И поэтому как претендент на русский престол всерьез не фигурировал. Потому что все понимали: избери бояре его царем, последует еще один кровавый династический кризис. Репродуктивные способности 16-летнего Миши Романова на момент избрания его на царство выглядели явно более перспективными.

— Не будем забывать и о польском короле Владиславе Жигимонтовиче, который недолгое время пробыл и русским царем?

— В собрании музея хранится редкая золотая копейка, из числа отчеканенных от его имени при Семибоярщине. Но Владислав не был венчан, не выполнил условие о приезде в Россию и переходе в православие, так что формально царем считаться не может.

— Время Смуты у нас ассоциируется с разрухой, неурожаем, кровопролитием. А экспонаты выставки — предметы материальной культуры, причем предметы изумительные по своей красоте. Как работники Музеев Кремля отбирали те предметы, чтобы отразить эпоху во всей ее сложности?

— На самом деле артефактов из сокровищницы московских государей досмутного времени безумно мало. И особого богатства выбора у нас не было. Стояла задача осмыслить, скомбинировать, собрать предметы, вписанные в историю царского рода, так, чтобы они изложили нам, как от апогея величия при Иоанне Васильевиче род этот пришел к краху. Краху, который стал трагедией для всего русского государства. Ведь мы находились буквально в шаге от утраты своей государственности в результате того страшного кризиса.

— Если уж мы вспомнили Иоанна Васильевича — как он сам и период его правления сейчас трактуется современной российской исторической наукой?

— Очень по-разному он воспринимается и трактуется. Причем разброс мнений и оценок, акцентов — невероятный. Начиная от деспота и тирана до — хотя это, пожалуй, уже не научная тенденция — требований канонизации.

— То есть к консенсусу так и не пришли?

— Консенсус в принципе невозможен. Только полифония, многоголосие — множество мнений и их состязание.

— Но ведь относительно его западных современников некий консенсус всё же сложился. Тот же английский Генрих VIII вполне мог конкурировать с Иоанном Васильевичем и по числу жен, и по склонности устраивать кровопролития, однако его, кажется, давно перестали обвинять в жестокости и деспотизме. Сложилось некое общее мнение: великий государь, хотя и не без недостатков.

— Консенсуса у нас всё же нет, но просматриваются некие полосы изменения отношения к Ивану Грозному — и всегда мотивированные политической конъюнктурой. В эйзенштейновские времена это был суровый государь, который искоренял измену. Потом, в 1960-х, он стал кровавым тираном — помните выражение «опричный террор»? А сейчас, честно говоря, среди профессионалов-историков идеологический накал пошел на спад. Серьезные ученые занимаются скрупулезным анализом уже известных источников, изучением безумно редко появляющихся новых источников. Новых информативных документов крайне мало.

— То есть мы всё же отказались от того, чтобы проецировать на историческую эпоху и фигуру царя Иоанна свою политическую злобу дня?

— Если говорить об академическом сообществе, то да. Оно стало куда более холодным, трезвым, объективным, сосредоточив свои усилия именно на скрупулезном анализе информации источников, воздерживаясь от политических экспрессивных оценок.

— А за академией подтягивается и общество, ведь так?

— Кто знает, кто знает…. Разные поветрия нашего времени могут и помешать. В провинциальных школах еще не так давно случалось, что детей учили по теориям Фоменко. Влияние академической науки на массовое сознание пока очень мало. Но хочется верить, что капля камень точит, как говорят в народе.

— Есть ли на выставке какие-то особые артефакты, на которые обязательно надо обратить внимание?

— Практически за каждым представленным памятником стоит фантастическая история. Конечно, проще всего ткнуть пальцем и сказать: «Вот это must see. Вот это — шедевр. А остальное в сравнении блекнет». Здесь же идея, которую мы старались осуществить, — комплекс, некий объединенный общим смыслом, кровно-генетической логикой развития набор памятников. Прекрасных и редких сами по себе, но которые вместе рассказывают историю. Впрочем, даже не рассказывают — они и есть сама история.

Вот, например крестильная икона Ивана Грозного, преподнесенная государю игуменом Троице-Сергиева монастыря Иоасафом. Или дивная по красоте панагия с изображением Иоанна Предтечи, изготовленная, как считается, к венчанию на царство Ивана IV. Вот этот знаменитый петух, фото которого вы наверняка видели в какой-нибудь книге — с ним настоящая интрига. Есть надпись: «великий князь Иван Васильевич» — но который? Иван III или Иван IV? Так или иначе — драгоценнейший предмет из сокровищницы великокняжеского периода. Будут на выставке и мерные иконы царских детей — их делали в рост ребенка.

— И всё это уместилось в два зала?

— Да. Один из них посвящен последним Рюриковичам — Ивану Васильевичу, Федору Ивановичу и недолгому царствованию Василия Ивановича Шуйского. Он был последним Рюриковичем на престоле, это был такой постскриптум к нескольким векам русской истории. Другой зал посвящен Лжедмитрию — точнее, не самому Лжедмитрию, поскольку напрямую связанных с ним артефактов не так уж много, а истории представлений о нем, которые стали формироваться даже до его восхождения на престол. И тому, каким он сам — как нам видится — хотел остаться в истории русской государственности. В экспозиции и его портреты, и часть его доспеха, хранящаяся в Артиллерийском музее в Санкт-Петербурге.

Эта выставка — значительное культурное событие. В таком сочетании впервые предстанут всемирно известные памятники. И я бы хотел призвать воспринимать всю экспозицию в совокупности. Говоря образно, перед нами не словарь языка истории, а его грамматика.