Распутин Прощание с Матерой. Сочинения, Архив

Методические рекомендации к

Открытому уроку по литературе по творчеству В.Г.Распутина (к 75-летию писателя)

«Прощание с Матерой»

Работа с произведением в классе зависит от многих обстоятельств, учитель может выбрать один из предлагаемых вариантов проведения дискуссии
.

***

Вариант 1.

Предлагается проведение круглого стола на тему «Матера – российская Атлантида? (по повести В. Распутина «Прощание с Матерой»)».

При подготовке круглого стола необходимо заранее ознакомить обучающихся с темой обсуждения, а также с предлагаемыми вопросами. Технология проведения круглого стола связана с двумя обязательными требованиями. Первое требование касается обучающихся: в дискуссии должно высказаться максимальное количество участников. Второе требование касается роли ведущего, которая заключается в том, чтобы предоставить всем равные возможности, следить за временем, комментировать выступления, следить за тем, чтобы участники не уходили в сторону от поставленных вопросов. Обычно, ведущий заявляет проблему круглого стола и передает слово каждому из участников, в конце круглого стола ведущий (или ведущие) должен подвести итоги и сформулировать основные выводы.

К концу занятия ученики должны уметь:

· Определить основную идею повести «Прощание с Матерой».

· Связать представление о теме и идее произведения с общественной потребностью осознания происходящих в стране и мире перемен, определяемых научно-техническим прогрессом.

· Охарактеризовать отношение к затоплению Матеры представителями трех поколений семьи Пинигиных (Дарья, Павел, Андрей).

· Выразить свое понимание значения образов-символов в повести (Листвень, Хозяин, Матера).

Ход урока – круглого стола.

Учитель (ведущий) комментирует формулировку темы дискуссии «Матера – российская Атлантида?», призывает к обсуждению главного вопроса через последовательное осмысление предложенных заранее вопросов и заданий. Обучающиеся, заранее разделенные на группы и подготовленные к рассуждению по каждому конкретному вопросу (1- 4 вопросы и задания), освещают свое понимание конкретного фрагмента. Пятый вопрос о понимании финала произведения обращен ко всему классу: обучающиеся высказывают личное мнение. Шестое задание – сформулируйте свое понимание идеи повести – дается как групповое задание. После короткого обсуждения представители каждой группы дают краткие формулировки идеи произведения, которые желательно записать в тетради.

Примерные вопросы и задания к уроку.

1. Почему, на ваш взгляд, В.Распутин написал повесть «Прощание с Матерой»? Как связано это произведение с реальной жизнью в Сибири?

2. Как описываются в повести остров Матера и его жители? Кто более запомнился и почему? Дайте характеристику членам семьи Пинигиных, подругам Дарьи, Богодулу, Петрухе и другим жителям Матеры.

3. Кому противостоят жители Матеры в своем стремлении достойно проститься с родиной? Охарактеризуйте действия и образ жизни «пожогщиков» и «обсевков». Каково отношение к ним автора?

4. Прочитайте фрагменты текста, в которых говорится о подготовке Дарьей своей избы к уничтожению. Каковы мотивы поведения Дарьи? Чье поведение по отношению к родному дому противопоставляется поведению Дарьи? Как оценивает автор разные типы отношения к дому? В чем это выражается?

5. Как вы понимаете финал произведения? Как в финале выявляется авторская позиция по отношению к изображаемому?

6. Сформулируйте свое понимание идеи повести.

Домашнее задание:
напишите эссе на одну из тем: «Ушла ли под воду Матера?»; «Как я понимаю традицию»; «Символы вечности в повести В.Распутина «Прощание с Матерой»; «Дарья и Андрей – два звена одной цепи».

***

Вариант 2 (2 часа – для класса с углубленным изучением литературы).

Предлагается проведение диспута (обсуждение с наличием одного или нескольких выступающих с основными докладами), на тему «Конец существования Матеры – историческая неизбежность или человеческая ошибка?».

Диспут – лат. «рассуждать, спорить». Технология проведения диспута: диспут предваряет вводное выступление, которое ставит проблему или же показывает определенный взгляд на проблему, а в дальнейшем обсуждается само выступление, а через него (опосредованно) и проблема. В школьном преподавании диспут можно открыть после коротких выступлений обучающихся, которые получили задание подготовиться заранее. В процессе диспута необходимо соблюдать правило: участники должны относиться и обращаться не к самим выступающим, а к изложенной информации (их сообщениям).

Ход урока-диспута.

Поэтому в начале урока заслушиваются два сообщения: «Повесть «Прощание с Матерой» на перекрестке мнений» и «Образная система повести. Эволюция героев. Дарья и ее подруги». В первом сообщении обобщаются критические представления о повести. Во втором – дается развернутая характеристика образной системы по следующему плану:

1. Три поколения семьи Пинигиных в их отношении к происходящим событиям.

2. Архетипы в повести. Взаимовлияние художественных образов в повести: Дарья – Листвень, Богодул – Хозяин.

3. Поиск истины: Дарья и Павел в начале и конце повести.

Таким образом, обучающиеся знакомятся с разнообразием мнений критиков о повести, систематизируют свои представления об образной системе повести. Содержание сообщений позволяет сформулировать вопрос, определяющий дальнейшую работу в классе: «Конец существования Матеры – историческая неизбежность или человеческая ошибка?».

Итоговые рассуждения по вопросу будут включать мысли о независимости развития истории от отдельной человеческой воли, об осознанности автором собственной позиции относительно происходящих на его родине перемен. Прежде всего – о необходимости исполнения людьми своего долга перед родной землей, перед предками и потомками, перед самими собой, о силе правды и памяти, о трагизме миропонимания автора. Наконец, о потребности и способности Валентина Распутина попрощаться с родной землей, родной рекой от имени всех, кто пережил трагедию затопления.

К концу занятий ученики должны уметь:

· Сформулировать свое понимание проблем, поднятых в повести, ее идеи, выразить свое отношение к ним.

· Характеризовать образы персонажей, определить систему персонажей в соотношении с основным конфликтом повести (жители Матеры – пожогщики; Дарья – «обсевки»; Дарья – Павел – Андрей).

· Выявить основные архетипы повести, охарактеризовать их, объяснить природу их существования в повести.

· Объяснить публицистичность как выражение авторского сознания в повести.

может направляться с использованием следующих вопросов.

Дискуссия
по главному проблемному вопросу урока – Конец существования Матеры – историческая неизбежность или человеческая ошибка? – может выстраиваться в ответах на вопросы:

1. Как долго существует деревня Матера? Как автор характеризует остров Матеру? Какое время изображается в повести? Как автор передает ощущение времени перед затоплением? (пространство и время в повести).

2. Кто и как осуществляет подготовку острова к затоплению? Каково отношение жителей Матеры к пожогщикам? Куда должны уехать жители деревни? Почему новый поселок менее пригоден для жилья, чем старая деревня?

3. Можно ли считать В.Распутина противником прогресса?

4. Какова сверхзадача автора произведения? Почему и ради чего им написана повесть?

5. Можно ли говорить о стремлении автора создать определенное общественное мнение относительно поднимаемых им проблем? В чем выразилась публицистическая основа повести? Какие идеи выражены публицистическим стилем?

6. Чем стала повесть «Прощание с Матерой» для каждого из вас лично?

Приложение 1

»

1. «Я не мог не написать «Матеру», как сыновья, какие бы они ни были, не могут не проститься со своей умирающей матерью. Эта повесть в определенном смысле рубеж в писательской работе».

(«Литературная газета», 16 марта 1977 г., интервью «Не мог не проститься с Матерой»)

2. «Моя последняя работа – повесть «Прощание с Матёрой». Она о тех изменениях, которые происходят в жизни сегодняшней Сибири, об изменениях, на которые я смотрю глазами не постороннего человека, приехавшего покорять и, так сказать, преобразовывать этот суровый и дивный край, а глазами коренного сибиряка, в этом краю живущего и любящего его истинной любовью, думающего о нем не только как о гигантской строительной площадке, но и как о родине, о земле, на которой жили его предки и станут жить его дети и внуки.

(Вопросы литературы, 1976, № 9)

3. Кор.: В «Матёре» Петруху называют «обсевком». Эта оценка принадлежит только Дарье или же и Вы ее разделяете?

– Разумеется, не разделяю. Для писателя нет и не может быть человека конченого. Да, я уверенно говорю: мы должны судить или оправдывать. Или – или… Но не забывай судить, а потом оправдывать: то есть старайся понять, постичь душу человеческую. Пока жив человек, каким бы плохим ни был он, есть надежда, что точка еще в его судьбе не поставлена…

(Публикация: Комсомольская правда, 8 августа 1982 г.. Перепечатка: Советская молодежь, 12 августа 1982 г.)

4. «Матера – это название деревни, и повесть – о тех изменениях, которые происходят в Сибири в связи со строительством ГЭС, созданием искусственных морей. Люди переезжают в поселок городского типа, жизнь их круто меняется, возникает масса проблем – и нравственных, и социальных. Для молодых такое переселение естественно, а для пожилых – зачастую ломка всей жизни. Обо всем этом я попытался написать, и в первую очередь о потерях – нравственных и этических, – которые происходят при прощании с деревней». (Распутин В. Страницы будущих книг. – Неделя, 1976, 21-27 июня, [№25], с. 5)

Приложение 2

Валентин Распутин о героях произведений

– Меня всегда привлекали – об этом я уже говорил – образы простых женщин, отличающихся самоотверженностью, добротой, способностью понимать другого. В человеке многое зависит от его отношения к окружающим. Отчуждение – самое опасное, что может проявиться в человеческом характере, попавшем в определенные условия. Как часто приходится, увы, сталкиваться с тем, что один не слышит или не желает слышать другого…

Женщины обладают поразительной чуткостью к чужой беде, – об этом хотелось мне писать и рассказывать.

В сибирских деревнях постоянно встречаю женщин с сильными характерами. Их знают односельчане, к ним идут советоваться, жаловаться, просить поддержки. У старух меня особенно поражает спокойное отношение к смерти, которую они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Думаю, что этому спокойствию их научил долгий жизненный опыт. Перед их глазами проходили посевы и жатвы, зима сменялась весной, осень роняла листву…

(Вопросы литературы, 1976, № 9)

О Сибири

– Для меня Сибирь – не отвлеченное понятие. Есть вопросы, которыми я занимаюсь, и, наверное, всегда буду ими увлечен.

Кор.:
Нельзя ли их перечислить?

– Назову главные и основные. Прежде всего, меня, как и всех, беспокоит судьба Байкала. Уже сейчас пресная вода – величайшая ценность. Байкал – мирового масштаба вместилище пресной воды. Сберечь эту воду – наша величайшая задача. Если мы не проявим хозяйской распорядительности, потомки нам не простят.

Сибирь невозможна без величайшей Ангары, – об этой реке мы должны заботиться постоянно. Сибирский лес также нуждается в тщательной охране и уходе, – многое в этом важнейшем деле оставляет желать лучшего. Словом, все это проблемы охраны окружающей среды, вопросы всенародной и государственной важности. Писатель не может равнодушно проходить мимо того, что волнует всех. Это его гражданственный и литературный долг.

(Вопросы литературы, 1976, № 9)

О молодежи

Наша молодежь ровно такая и ровно в тех качествах, в каких мы ее воспитали. Пользуясь выражением Шукшина, никто ее нам на парашюте не забрасывал. Лучшее в ней от лучшего в нас, худшее – от фальшивого тона и неискреннего, с которыми мы вели свои наставления.

В некоторой части молодежи меня беспокоит одна (разумеется, не одна, но я говорю сейчас о ней) вещь: неразвитый и недостаточный патриотизм, отношение к патриотизму, как к казенному и неподвижному понятию. Ощущение родины как животворного вещества в человеке должно быть изначально. Будет оно – будет, несмотря ни на что, и человек, не будет – вырастет потребитель и духовный нахлебник.

(Советская молодежь, 13 ноября 1984 г., 136 Иркутск(8701)

О совести

А слово это – совесть – мы употребляем слишком часто. Еще чаще – не по назначению. Совесть понимают как долг. А что есть долг? Это ответственность перед другим. Совесть же – это стыд. Ответственность перед собой.

… Опасны крайности, но не менее опасно и другое: когда смысл важных понятий подправляется подчас в угоду житейским обстоятельствам. Долг ли – учиться в институте? Честь ли – обязательно, непременно занимать «высокую» должность? Все ли решают в жизни деньги? А так считает немалое число людей. Иной человек «смещается» к дурному постепенно, незаметно. Успокоенные этим, мы порой уступаем и уступаем. И забываем, что малый шаг – тоже шаг. Ведь отступление проходит при нашем участии. Стало быть, приходится не только подчиняться этому смещению, но и оправдывать его, ссылаясь, как всегда, на наше стремительное и так далее время.

Приложение 3

В.Распутина в оценке критики.

«Прощание с Матерой» – не столько повествование о некоем конкретном затоплении одного сибирского острова, сколько философская повесть, ставящая вопрос о границах и нравственных пределах прогресса. Насыщенно-символическое ее звучание расширяет смысл происходящего до судьбы целой земли, прощания с натурально-природным укладом. Но природно-родовую основу жизни нельзя просто выкинуть, ее надо воссоединить с движением, с развитием, с задачей преодоления несовершенства, физической и нравственной немощи человека. Каждое прощание, даже готовящее переход на качественно высшую, необходимую в развитии ступень не может происходить без боли и трагедии, разрыва с устоявшимися и в своей сбалансированности гармоничным порядком. Прощаться надо, без него нет движения, вопрос о том, как прощаться, хамитически ли, отбросив все, как старую рухлядь, или любовно-человечески, не отряхивая родной прах с новой, скрипящей еще обуви, не забыв взять с собой все то нетленно ценное, что выработали поколения живых людей до тебя. Взгляд старухи Дарьи вносит важнейшие измерения в восприятие и понимание мира, не одномерно-сиюминутные, но и глубинные, связанные с включенностью человека и в общеприродную, космическую жизнь, и в родовую цепь преемственности поколений. (Семенова С. Валентин Распутин. М., 1987).

«В «Последнем сроке» от нас ушла старуха Анна, в «Прощании с Матерой» – Матера, остров на реке Ангаре.

Такова жизнь – она приобретает, но ее не бывает и без потерь никак не менее истинных, чем новые приобретения.

И когда писатель говорит об этих потерях – это вовсе не пессимизм, отнюдь нет, тут должен быть другой критерий: ведь писатель говорит о том, что уходит навсегда, но говорит для тех, кто живет сегодня и кто будет жить завтра, для нынешней и будущей человеческой души, для ее обогащения. Потому что душевное богатство всегда дается и настоящим, и прошлым, и будущим – надеждой на будущее, а чем-нибудь только одним – не дается никогда.

А вместе с этим сказывается и удивительное свойство искусства, литературы – прежде всего: говоря о потерях – о смерти, о драме и трагедии жизни, она способна учинить праздник чувства. То есть драма может быть выражена литературой так, что это выражение будет проникновенно красивым, а красота будет нас пленять, мы будем испытывать в ней очевидную необходимость.

Нет, в жизни все-таки не то… В жизни, когда в ней происходит драма, особенно, когда она касается нас непосредственно, – красивое слово, стиль, слог, оригинальная ассоциация – все это перестает для нас существовать, иной раз все это становится кощунственным.

И происходит это, наверное, потому, что литература – не факт, а постфактум, она всегда не событие, а послесобытие, касается ли дело веков или дней, а благодаря этому литература из сознания становится осознанием.

Проходит время, в течение которого мы успеваем осознать, что нет жизни с одними только приобретениями, что потери в ней так же неизбежны, и вот уже нам не остается ничего другого, как отдать в них, в этих потерях, себе отчет, осмыслить их.

Отчет не только рассудочный, но и эмоциональный, отчет чувства и переживания.

Только при этом условии потеря может как-то восполниться, стать не только самой собою, но и опытом нашего существования, существования прежде всего духовного.

Вот и потеря Матеры, как ее видит писатель, – тоже опыт, тоже необходимое нам разумение о том, откуда мы родом, и о том, – что мы, народ, испытали, какую лепту внесли во всеобщую историю человечества, о чем человечеству можем нынче поведать.

Нет, это не консерватизм – осмысливание и осознание своего прошлого, прошлых потерь и приобретений, – консерватизмом скорее можно назвать нежелание такого осмысливания. Конечно, жить одним лишь прошлым нельзя, наверное, такая жизнь и называется патриархальщиной, но и настоящее без прошлого тоже не настоящее без прошлого тоже не настоящее, а только ее суррогат.» (Повести Валентина Распутина.//Залыгин С. Литературные заботы. М., 1979).

Приложение 4

«Прощание с Матерой» как мифологическая повесть (из книги: Шахерова О.Н. Распутин в школе. Книга для учителя. – М.: Дрофа, 2004, с.154-185)

В 1976 году Валентин Распутин обладал достаточным жизненным и творческим опытом для того, чтобы создать произведение, которое воплотило бы в себе главные представления автора о бытии и человеческой жизни, вечности и современности. Таким произведением стала повесть «Прощание с Матерой».

К тому времени на Ангаре уже были построены мощные гидроэлектростанции, питающие током заводы и комбинаты-гиганты. Из Сибири везут лес, алюминий, нефть, машины. В Сибири остаются коренные сибиряки, предки которых расчищали в тайге пашни, растили хлеб, обустраивали суровый мир для достойной жизни своих семей и потомков. Остаются жить в наспех отстроенных новых домах в новых поселках, поставленных на таежных склонах над рукотворными морями.

Понимание масштабности экономических, социальных и следующих вслед за ними нравственных изменений в обществе сое­диняется в повести с глубоко личностным, сыновним отношением к происходя­щему.

Как один человек не похож на другого, несмотря на общность человеческих очертаний, так отношение одного человека к родной земле не похоже на отношение другого. Каждый обладает своей един­ственно ему предназначенной родиной, несмотря на наличие общена­родного отношения, и прощание с ней всегда личностно и индивидуально.

Писатель создает свою «версию» прощания. Особенности этой «версии» впрямую связаны с целями, которые ставил перед собой автор, работая над повестью. Можно выделить несколько взаимосвязанных целей: прежде всего – выполнить свой долг перед родным краем и земляками (вспомним: автобиографический герой «Вниз по течению», уезжая из села, знал, что вернется на измененную роди­ну, но «другим человеком») – показать суть происходящих перемен. Писателю важно было обозначить главные проблемы, порожденные процессом переустройства жизни; выразить свое понимание того, как надо прощаться с родной землей, показать то, с чем человек вынужден прощаться.

Распутин рассказывает о людях, живущих на острове в последние месяцы перед затоплением. Повествование осно­вано на реальных впечатлениях, вынесенных из наблюдений за про­цессом переселения из родных мест и земель, затопляемых в ре­зультате строительства Усть-Илимской ГЭС : проблемы, отражен­ные в повести, вполне реальны. Летом 1974 года В. Распутин вместе с иркутским журналистом Борисом Ротенфельдом проехал по местам, которые стали впоследствии ложем Усть-Илимского водохранилища. Об этой поездке в областной молодежной газете Б. Ротенфельд опубликовал очерк (1). В нем говорится об огромных государственных средствах, вло­женных в расчистку затопляемых территорий, о потере плодородной Илимской пашни, просторов тайги и лугов, о переезде сибиряков в неудобные для стариков коттеджи, построенные на глинистом склоне горы. Описание процесса очистки будущего дна водохранилища и переселения людей в повести можно считать документальным.

В то же время автор включает в повествование условные образы (Хозяин), добивается символического звучания понятий (Матера, Листвень), связанных с изображением вполне реальных острова и дерева.

Сверхзадачей автора становится создание общественного мне­ния относительно цивилизационных изменений на «малой родине» и во всем мире, влияния этих перемен на мироощущение человека. В.Рас­путин стремится активно воздействовать на разум и чувство чита­телей, причем делает это оперативно, по горячим следам, посколь­ку решение поднимаемых проблем не терпит отлагательств. С этой целеустремленной работой связано публицистическое начало повести.

Активность авторского воздействия на читателя сопрягается с существующим в повести пассивным воздействием, которое связано с укорененными в обществе представлениями и которое существует в тексте как бы помимо авторского сознания. Активную сферу авторского сознания философ Х. Ортега-и-Гассет обозначил как идеи, «плоды интеллектуальной деятельности», порожденные сомнениями и сопряженные с проблемами, обсуждениями, спорами. Пассивную сферу авторского сознания – как верования, то есть сфера духовной устойчивости, миросозерцательных аксиом: «каркас нашей жизни», та «твердая почва», на которой мы живем и трудимся, «идеи, которые суть мы». (2, 463, 472)

Название повести «Прощание с Матерой» как нельзя лучше отражает полноту жизни, изображенной писателем, и одновременно утверждает угол зрения автора на происходящее. Все в повести пронизано трагическим ощущением последнего срока жизни острова, все связано с переживанием трагедии прощания. Человек поставлен в обстоятельства, которые он не может преодолеть, его жизнь неподвластна его воле и желаниям. В этой ситуации персонажи повести выбирают собственные пути выхода: одни принимают изменения жизни за благо, другие мучаются непониманием происходящего, третьи считают недопустимым оставить остров.

Автор же, внимательно вглядываясь, вживаясь в описываемые события, неосознанно творит ритуал прощания с островом. Авторский ритуал восходит к архаике «коллективного бессознательного», о чем говорил К.Г.Юнг.(3,113). Творческий процесс создания повести складывается из «бессознательного одухотворения архетипа», выступающим здесь в качестве ритуала, который становится средством выражения процесса и идеи прощания с родной землей. Для этого у автора есть все основания. Материалом повести является вечно существующая жизнь острова, который, в свою очередь, является условием существования всего живого на нем. Жизнь острова завершается, Матера должна исчезнуть в течении воды и времени. Преодолеть катастрофу исчезновения может лишь восстановление, обновление исчезающего пространства и времени. Средством, с помощью которого достигалось это, в древние времена был ритуал, – одна из форм символического действия, выражающая связь человека с системой ценностей общества и лишенная какого-либо утилитарного значения. Ритуальное действо обладало огромными возможностями, поскольку своим смыслом и самой последовательностью действий заново воспроизводило то, что было основой бытия: единство существования человеческого и природного космоса. В ритуале человек заново переживал сокровенные основы бытия, обновляя свою веру в незыблемость мирового порядка.

Уже в восьмидесятые годы литературоведы относили «Прощание с Матерой» к разряду ми­фологической повести, справедливо говоря о наличии в ней по­пытки образного конструирования онтологии, объясняющей устройст­во мира по принципу мифотворчества и с опорой на традиционные мифологические представления, символику. Ритуал возможен в жизни людей, осознающих себя внутри традиции. Более того, ритуальное действо является для них высшим проявлением традиции, переживаемое как событие, актуализирующее глубинные смыслы существования. Распутину ритуал необходим именно для этой цели: выявить глубинный смысл существования людей в современных условиях быстрой смены жизненных основ.

Критерием принад­лежности современного произведения к мифу является не только наличие в нем «вещественно-данного символа»(4,185), но и некая архетипическая модель, которая может реализоваться на всех уровнях художественной формы и присутствовать в произведениях с разной степенью полноты.

Существует два наиболее значимых принципа введения мифологического архетипа в произведение. Во-первых, архетип может лежать в основе образа персонажа. Во–вторых, про­изведение может строиться на основе мифологического сюжета, ког­да в качестве архетипа берется целостная ситуация. Вторая разно­видность обычно вбирает в себя первую как частный случай, так как в мифологической ситуации герой автоматически приобретает соответствующие черты.

Важно подчеркнуть, что создание авторского мифа может про­исходить даже тогда, когда мифологичность образа и ситуации не осознаются автором как таковые, когда в выборе сюжета автор не связан никакими ограничениями. Выбор темы и проблемы, глубина авторского вживания и проникновения в изображаемую ситуацию влекут за собой особую художественную образность, осо­бый структурный принцип организации, который в «снятом» виде представляет собой мифологический архетип.

Архетип, лежащий в основе повести «Прощание с Матерой» – это ритуал проводов «на тот свет». Ритуал восходит к древнеивдоевропейской традиции, в свое время он играл определенную роль в формировании славянской обрядности – похоронной и календарной (5).

В глубокой древности структура ритуала, его символика, функции, предметный состав во многом были обусловлены языческими представлениями о вечном мире предков, его взаимных связях с миром живущих на земле, о многостороннем воздействии предков на земную жизнь потомков. Смерть представлялась переходом к иной форме существования.

Было бы абсурдом утверждать, что В.Распутин использует ритуал проводов на «тот свет» в том изначальном смысле, когда речь идет об убийстве детьми старика-отца или о съедании умершего предка. За многие века языческий ритуал претерпел качественные изменения и до новейшего времени дошел как нравственный закон признания мудрости и права старейшин на руководство жизнью рода, уважения и любви к родителям и людям вообще, почитания умерших. С другой стороны – языческий ритуал добровольного ухода из жизни, связанного с желанием «послужить» обществу, дошел до наших дней моральным требованием благородного служения близким и обществу до конца своей жизни. И, наконец, поведение родителей во все времена служило «школой жизни» для молодежи, той «питательной средой», в которой возникает и формируется характер.

Выбор Распутиным темы, когда жизнь изображается на грани перехода из бытия в небытие, влечет за собой выражение ее в форме ритуального действа. Элементы ритуала проявляются не только в совершаемом Дарьей обряжении избы. Ритуал понимается гораздо шире и охватывает всю повесть в целом.

Современный исследователь ритуала пишет, что «ритуал совершается в экстремальных условиях, когда угрозы безопасности жизни и миру максимальны (этому соответствует предельное возрастание негативных эмоций – беспокойство, тревога, угнетенность, печаль, тоска, отчаяние, страх, ужас). Исходя из данности, ритуал приводит к некоему оптимальному состоянию (ему сопутствует взрыв положительных эмоций – радость, восторг, чувство особой полноты переживания мира, свободы и другие признаки праздника и его участников), к устранению энтропии (хаотическая стихия) и установлению порядка. Ритуал прагматичен прежде всего потому, что он является главной операцией по сохранению «своего» космоса, по управлению и регулированию им, по контролю над ним, по проверке действенности его связей с космологическими принципами (степень соответствия). … Только в ритуале достигается переживание целостности бытия и целостности знания о нем, понимаемое как благо и отсылающее к идее божественного как носителя этого блага. Это переживание сущего во всей его интенсивности, особой жизненной полноте дает человеку ощущение собственной укорененности в данном универсуме, сознание вовлеченности в сферу закономерного, управляемого определенным порядком, благого» (6,17).

Есть многие основания для утверждения того, что в процессе работы над повестью писатель переживал состояние, близкое состоянию человека, участвующего в ритуальном действе. Стремясь воплотить в слове всю полноту любви и бездну трагедии прощания с родной землей, он неосознанно воплотил в произведении модель ритуала. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Изображение времени и пространства в повести.

Тому, что события повести и сам авторский текст воспринимаются как особое ритуальное действо, способствуют временные и пространственные отношения повести.

Распутин представляет читателю священное время ритуала прощания, и как во всяком ритуале, время в повести имеет особые свойства. Необходимо напомнить, что в современной философии существуют представления о разных способах понимания человеческого бытия в мире. Используя терминологию Мирчи Элиаде, их можно назвать словами «мирское» и «священное». Это противоположные типы мировосприятия, в соответствии с которыми одни и те же события, явления или предметы наделяются разными значениями. То, что для мирского опыта является обычным, объяснимым с помощью научных знаний, принятых в культуре представлений или ограничений, для священного опыта всегда связано с представлением о тайне, об опыте приобщения к тайне и ее постижении.

Если рассматривать события, происходящие на Матере, в обычном, мирском времени, то они будут восприниматься как переселение людей с одного места жительства на другое. Автор же изображает течение священного времени, обладающего особенными свойствами. Священное время – это время праздников и ритуалов. Главное его свойство – обратимость, то есть оно буквально является первичным мифическим временем, преобразованным в настоящее (7,48-74). Ритуал воспроизводит в настоящем какое-либо священное событие, происходившее в мифическом прошлом, «в начале». Участие в празднике или ритуале предполагает выход из «обычной» временной протяженности для восстановления мифического времени, соединенного с настоящим самим ритуалом. Таким образом, священное время – это время круговое, обратимое, восстанавливаемое Время, некое вечное настоящее, которое восстанавливается посредством обрядов.

Время в повести многомерно: в настоящем присутствует прошлое и предвещается будущее. Главной особенностью изображения времени является существование двух временных перспектив: «прямой» и «обратной». Прямая временная перспектива понимается как динамика сюжета, обратная – постоянное знание о надвигающемся конце, проявляюще­еся в речи повествователя и самоощущениях героев. Обратная пер­спектива возникает уже в первом предложении повести: «И опять наступила весна, своя в своем нескончаемом ряду, но последняя для Матеры…» Такое противопоставление – весна… в нескончае­мом ряду, но последняя, означающее одновременное движение жиз­ни и остановку ее, продолжится и дальше: « Опять… понесло лед…», «Опять… зашумела вода…», «Все на месте, да не все так…» (ВР,1,159). Вторая часть первой главы строится также на проти­вопоставлении: начинаясь с рассказа о первом мужике, который триста лет назад основал деревню, и, продолжаясь повествованием о расположении деревни и острова, заканчивается описанием причи­ны переселения людей и ограничением времени: последнее лето. Так соединяется прошлое и настоящее. Обратная временная перспектива – «предчувствие» надвигающихся событий – это как бы «прототип будущих переживаний, тени, отбрасываемые будущим в настоящее.» (8,19) На таком временном противоречии организовано все повествование, и это свидетельствует о наличии мифологической основы в повести.

Такая концентрированность развития в единице времени присуща ритуалу, может восприниматься (и отражаться) религиозным сознанием, различающим мирской и священный человеческий опыт. Настойчивые указания автора на одновременное развитие и завершение времени, о котором говорилось выше, свидетельствуют о необычности переживаемого героями и самим автором моменте.

Точно так же организуется и пространство повести. Изображение острова и реки дается многократно.

«Тот первый мужик, который триста с лишним лет назад надумал поселиться на острове, был человек зоркий и выгадливый, верно рассудивший, что лучше этой земли ему не сыскать. Остров растянулся на пять с лишним верст, и не узенькой лентой, а утюгом, – было где разместиться и пашне, и лесу, и болотцу с лягушкой…» (ВР,1,160).

«Была в деревне своя церквушка, как и положено, на высоком чистом месте, хорошо видная издали с той и другой протоки…» (ВР,1,161).

«Кладбище лежало за деревней по дороге на мельницу, на сухом песчаном возвысье, среди берез и сосен, откуда далеко окрест просматривалась Ангара и ее берега.» (ВР,1,169).

«Отсюда, с макушки острова, видно было как на ладони и Ангару, и дальние чужие острова, и свою Матеру… И тихо, покойно лежал остров, тем паче родная, самой судьбой предназначенная земля, что имела она четкие границы, сразу за которыми начиналась уже не твердь, а течь. Но от края до края, от берега до берега хватало в ней и раздолья, и богатства, и красоты, и дикости, и всякой твари по паре – всего, отделившись от материка, держала она в достатке, не потому и назвалась громким именем Матера?…Там же, как царь-дерево, громоздилась могучая, в три обхвата, вековечная лиственница (листвень – на «он» звали ее старики), с прямо оттопыренными тоже могучими ветками и отсеченной в грозу верхушкой.» (ВР,1,184)

Детальное описание острова (расположение деревни, кладбища, мельницы, лугов, поско­тины, болота, леса), по которому легко составить топографическую карту, сопрягается с описанием космоса Матеры: течи воды и вре­мени, соединением синевы неба и Ангары, сияния солнца и блеска звезд. Наличие двойного взгляда на время-пространство – частно­го и общего – обеспечивает сосредоточение на смысле событий не только в их конкретном проявлении, но и в более крупном – обще­человеческом – масштабе.

На Матере есть все необходимое для физического существования человека: земля, вода, лес, поля. Одновременно пространство острова является священным пространством, имеющим свой Центр, соединяющий небо и землю. В мифологии разных народов существует представление о космической оси (столб, лестница, гора, дерево), вокруг которой простирается Мир. Эта ось находится посреди священного пространства. Заметим, что сибирские и угро-финские народности сохранили в незамутненном виде миф о древе – «Столпе неба». «Столп неба» представляет ничто иное, как Ось мира, «Древо жизни», произрастающее в центре мира, из «пупа Земли». Вера в «Столп неба» смешивается порой с верой в космическую гору, которую монголы и калмыки именуют Сумур или Сумер, а буряты – Сумбур.(9, 95). Гора, листвень, церковь, – все это координаты не мирского, а священного пространства Матеры, на котором развивается ритуальное действо прощания.

Об этом свидетельствует и особый ракурс изображения (его можно назвать «вживание»), который соеди­няет в себе объективный и субъективный планы выражения. Автор помещает себя и читателей как бы внутрь изображаемого простран­ства, переживает и описывает мир вокруг себя, а не с какой-то отчужденной позиции. Об этом в первую очередь свидетельствует принцип изображения пространства, единый для всей повести: пове­ствователь, главная героиня находятся на острове и видят и ос­мысляют только окружающее их пространство (гл.1,4,15). Так же описывается новый поселок, по улицам которого идет Павел (гл. 22), а наиболее ярко этот принцип выражается в 6 главе при опи­сании Хозяина. Топографическая точность его пути по Матере сли­вается с описанием «мироощущения» этого странного зверька.

Таким образом, повествование отражает особое религиозное сознание автора. Употребляя понятие «религиозное» мы связываем его не с божественным, а с сугубо человеческим, духовным началом. С верой человека «…в «святость» своего существования, явленную ему в той или иной форме и дающую силы преодолеть нечеловеческие условия профанной истории»(9,16). Только для человека с религиозным сознанием мир существует в священном времени и пространстве. Только священный мир участвует в бытии, и религиозный человек жаждет бытия, помещая себя в Центр Мира, в пространство, организованное особым образом. Так создается личностный Космос, противостоящий всеобщему Хаосу. Присутствие в священном мире позволяет не только отыскать точку опоры в зыбком Хаосе, но и осознать разрыв между двумя формами человеческого существования – мирским и священным.

В повести Распутина повествование отражает три разновидности сознания: собственно-мифологическое (Хозяин), религиозное (Дарья) и мирское (Павел). Соединение субъективного и объективного, разные варианты «вживания», отраженные в повествовании, свидетельствуют об особенном состоянии авторского сознания, погруженного в священный мир ритуала, нашедшего, таким образом, точку опоры. Эта точка опоры, точнее, – ракурс видения и изображения, позволяют автору полнее и точнее определиться в оценке происходящих на его родине событий, увидеть их в иных масштабах.

Форма замкнуто-разомкнутой организации времени и простран­ства, найденная автором, позволяет читателю воспринимать события повести как выделенные из ряда обычных, особым образом переорганизованные, несущие в себе законченное выражение главной темы и идеи произ­ведения. Так утверждается мысль о необходимости осознанно-достойного и одухотворенного прощания с матерью-землей, матерью-Матерой, такого прощания, которое проверит и подтвердит в человеке его человечность. Изображение событий дается в двух аспектах, мирском и священном, отражающим два типа мировосприятия, а прощание с островом и деревней воспроизводит ритуал перехода из одной формы существования к другой, из жизни в смерть.

Этапы прощания с Матерой. Композиция повести.

Все события, развивающиеся на Матере, свидетельствуют о выходе человека за грани обычного существования, о напряжении всех его сил и эмоций. О.Арановская, отмечая типологичес­кие черты ритуала, пишет: «В то время мир и каждый человек в нем стано­вятся нетождественными себе – обычным. В этом состоянии выхода за условные пределы совершается «контакт миров» – здешнего и по­тустороннего: обрядовое действо особенно удобно для общения с умершими предками. Происходит интенсивное «вчувствование» и ос­мысление происходящего. В свою очередь несамотождественность мира характеризует момент его обновления»(10,61). Ритуал прощания изображается в повести как одновременное прощание с островом всех жителей Матеры и индивидуальное прощание Дарьи Пинегиной. Прощание Дарьи исходит из общенародного прощания (и в сюжетном плане, и в композиционном). В этом личном прощании находит окончательное выражение авторское понимание проблемы.

Компози­ционно тема прощания развивается в три этапа. Выделяемые нами границы развития темы (9-я и 14-я глава включительно) обусловле­ны началом и завершением интенсивного осмысления происходящего Павлом и Дарьей, в меньшей степени – Андреем. Таким образом, первая часть развития темы прощания (1-8 гл.) может быть названа «началом прощания». Вторая часть развития темы (9-14 гл.) – «коллективным прощанием», третья (15-22 гл.) – «прощанием Дарьи».

Тема коллективного прощания жителей Матеры с землей и де­ревней начинает звучать с самого начала повести в изображении жизни последнего лета: «Посадили огороды – да не все…», «…по­сеяли хлеба – да не на всех полях,..» (ВР,1,159). Коллективное осозна­ние проявится и в новом для творчества писателя способе выраже­ния чувств и мыслей персонажей через анонимные реплики и моноло­ги (сцена на кладбище): «- Че с имя разговаривать – порешить их за это тут же. Место самое подходящее. – Чтоб знали, нехристи».

Зачем место поганить? В Ангару их…» (ВР,1,171). Коллективная точка зрения передается в ощущениях людей во время первого пожара:

«Люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так, при неприят­ном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один – легче затем ос­вободиться от стыда. В душе им было нехорошо…»(ВР,1,209). Наиболее полно выражается коллективное осознание – прощание в вершинной точке произведения – событиях, связанных с сенокосом.

В народных представлениях о природе июль месяц, называемый «макушкою лета» и «кресником» (от кресь – огонь), был временем торжества всех светлых сил природы. Поэтому сенокос у распутинских героев всег­да связан с лучшими воспоминаниями и надеждами (вспомним Настену). И в «Прощании с Матерой» сцена сенокоса – центральная и в композиционном, и в содержательном планах. Во время сенокоса, а особенно – потом, когда зарядит
долгий дождь, люди поймут, что это была своеобразная игра. Игра, в которой в полной мере отразилась их потребность в радостном труде и единении, когда бабы молодели на десять лет, зная, что через месяц состарятся на столько же, когда из-за какой—то веселой прихоти работали с помощью лошади, а машину «держали на привязи».

Объединение народа в радостном труде одновремен­но становится и судом самих себя, судом перед прошлым (в лице старух) и вечным (природой). Писатель прибегает здесь к неперсонифицированному диалогу между вопрошающими старухами – «Че вам надо было? Че надо было, на что жалобились, когда так жили? Ну? Эх, стегать вас некому», – и соглашающимся народом: «Некому» (ВР,1,225). Вместе со старухами о чем-то спрашивало все, что было на острове, что было островом. И на эти вопросы словно бы пытались ответить люди, не думая о прошлом, не боясь будущего, дорожа только чаян­ным настоящим.

Это состояние и является нетождественностью человека (людей) самому (самим) себе. Повествователь называет это состояние игрой, по форме выражения – это ритуальное действо, ибо в попытках жителей Матеры, как и Дарьи, ответить на главный вопрос – почему именно при их жизни уходит под воду остров? – происходит их духовное развитие и обновление, свойственное ритуальному действию. Перед разгадкой этого вопроса ставит писатель своих героев, и они, пытаясь открыть эту тайну, познают себя, ею проверяются. Прямого решения этого вопроса автор не дает, но отвечает вполне определенно и изображением жизнедостойности Матеры, и, что самое важное, осознанием красоты жизни, произошедшим во время и после сенокоса. Именно в прощании с родной Матерой во время любимого всеми труда приходит к людям ощущение радости и красоты как выс­шей ценности жизни. Красоты, которая «спасает мир». «Зароды в конце концов они поставят и увезут, коровы к весне до последней травинки их приберут, всю работу, а вот эти песни после работы, когда уже будто и не они, не люди, будто души их пели, соединившись вместе,…это сладкое и тревожное обмирание по вечерам перед красотой и жутью подступающей ночи… эта неизвестно откуда тихая глубокая боль, что ты и не знал себя до теперяшней минуты, не знал, что ты – не только то, что ты носишь в себе, но и то, не всегда замечаемое, что вокруг тебя, и потерять его иной раз пострашнее, чем потерять руку или ногу, – вот это все запомнится надолго и останется в душе незакатным светом и радостью» (ВР,1,237-238).

Красота является одной из ипостасей высших духовных ценностей человека. Вместе с истиной – правильным знанием, соответствием понятия предмету – и добром, красота является составляющей этического идеала человека. При этом речь идет не столько о внеш­ней красоте, сколько о красоте внутренней. О том прекрасном, чем светя­тся осознание своей любви к родине, народу, ощущение своей при­частности к общей жизни.

Результатом осознания красоты бытия становится катарсис. Как доказала О.Р.Арановская, катарсис является единой функцией трагедии и ритуала. Архетип понятия «катарсис» во всех его ас­пектах – есть выделение наружу чего-то скрытого. Это окончательное исчерпание потенциального фактора, объективация негативных процессов и освобождение от них. Ритуальное действо вплоть до античности, до перехода ритуала в тра­гедию, содержало в себе «священное нарушение», «очистительный суд» и избежание скверны путем перенесения ее на другой объект(10,67).

Все этапы ритуального действа обнаруживаются в линии развития темы прощания: жители Матеры готовятся оставить священную родную землю, совершают над собой «очистительный суд» во время сенокоса, Дарья берет на себя вину за себя и всех, при чьей жизни уходит под воду остров и деревня Матера.

Система персонажей в повести.

Как уже отмечалось, в изображении процесса прощания, реализованного в архетипе ритуального действа, многие образы (персо­нажей, природы, интерьера) автоматически приобретают мифологи­ческие черты, то есть, становятся материальным выражением идеи произведения. Писатель создает мир Матеры. Это ясный и прочный, ос­нованный на незыблемости представлений о вечности земли, неба, солнца, любовном и хозяйском отношении к природе мир. Этот мир создается че­рез двойное воплощение идеи прощания, материализуемой в жизнеподобных и условных образах (остров Матера – Атлантида, дерево – древо жизни Листвень, неведомый зверек – Хозяин острова). Но смысл образов как бы «перетекает» из одного в другое : жизнеподобный образ приобретает свойство символа, значение его нахо­дится на грани между реальным и символическим. Дарья иденти­фицируется с Лиственем, Богодул – с Хозяином. Так В. Распутин соединяет в образной системе повести представления о двух параллельно существующих способах восприятия и оценки: мирском и священном.

Образ Дарьи неразрывно связан с образом самой Матеры – де­ревни и острова, доживающим последний срок. И осмысление Дарьей своей жизни и нынешнего своего положения связано с трудной ду­мой о Матере. Как Матера отделена от земли «течью воды и течью времени», так и Дарья отделена от всех жителей острова и деревни своей старос­тью. Распутин всегда выделяет ее среди других: «Дарья жила тем же страхом, что и другие, но жила увереннее и серьезней»(ВР,1,206), за столом с подругами она сидит «на председательском месте»; на Матеру чаще всего смотрит с холма – «макушки острова», а на по­жогщика, вошедшего в избу, – с высоты стола и говорит «суровым судным голосом» (ВР,1,290).

Потребность осмысления жизни существовала в Дарье, как че­ловеке религиозном и духовном, всегда, но исключительность ситуации затопле­ния родных мест заставляет размышлять о жизни и своем месте в ней более обостренно. Дарья чувствует нетождественность самой себе, ее представления о жизни еще и еще раз проверяются в наб­людениях за происходящим, диалогах с собой и подругами, поступ­ках. Героиня связывает свое непонимание происходящего с тем, что свой век она уже отжила и ни к чему искать «какую-то особую правду и службу, когда вся правда в том, что проку от тебя нет сейчас и не будет потом…»(ВР,1,186). Жестокая в своей завершенности мысль еще более углубляется в разговоре с Катериной, когда Да­рья винит себя в том, что «привычку к себе держит», другими словами, любит себя, тогда как главное в жизни – дело сделать. Эти «последние» вопросы-размышления, задаваемые с такой безоглядной отвагой и силой, связаны и с растерянным непониманием – «Так ли? Так ли?» Пройдя через двойное осмысление героиней, эти мысли о жизни – службе и любви к себе завершаются в диалоге Дарьи с Клавкой Стригуновой. На Клавкино прямолинейное: «Бабке твоей себя жалко. … боится туда, где живым пахнет», Дарья отвечает: «Я, девка, и об етим думала… Ну ладно, думаю, пущай я такая… А вы-то какие?… Эта земля-то рази вам однем принад­лежит? Эта земля-то всем принадлежит – кто до нас был и кто пос­ле нас придет. Мы тут в самой малой доле на ей….нам Матеру на подержанье только дали… чтоб обихаживали мы ее и с пользой от ее кормились…»(ВР,1,241). Так идея личного служения связывается с общечеловеческим служением и ответственностью перед жизнью.

С мотивом служения диалогично связан мотив памяти. Развива­ется он в обратной предшествующему последовательности: от обще­человеческого к личному пониманию и утверждению. В 13 главе да­ется подробное описание труда жителей Матеры, говорится об их общении с природой. От пафосного утверждения необходимости эмоциональной памяти автор приво­дит свою героиню к сомнению: «Неужели и о Матере люди, которые останутся, будут вспоминать не больше, чем о прошлогоднем сне­ге?»(ВР,1,259). И все же додумать до конца эту мысль она не может, «…для чего-то полного и понятного не хватало связи». В казалось бы, окончательно оформившемся варианте осмысления – «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни», все-таки существует обрат­ная сторона: «Но она понимала: это не вся правда…» (ВР,1,283).

Для того, чтобы получить полную правду о человеческой жизни, по мыс­ли Распутина, необходимо прожить ее до конца, не отказываясь ни от чего в ней. Дарья понимает, что только изживание своей жизни до последнего дня, переход в инобытие, в смерть, могут открыть полную правду о земной жизни.

И, пожалуй, главным мотивом, развивающимся в связи с образом Дарьи, становится мотив последнего срока. Как уже отмеча­лось, осознание конечности жизни Матеры – характерологическая черта времени всей повести, «последний срок» предчувствуется постоянно. «Всплывает» же на поверхность – трижды: объявляется на собрании, о жизненном сроке говорят Дарья и Андрей, и, нако­нец, он наступает: Павел едет за матерью в ночь на 20 сентября. Подготавливается этот мотив размышлениями Дарьи о жизни-службе, ее пониманием, что срока своей смерти человеку знать не дано. Глубинный смысл мотива последнего срока связан с индивидуальным прощанием героини.

Личное прощание Дарьи с Матерой проходит те же самые вехи, что и коллективное, но в обратном порядке. Сразу после заверше­ния колхозного сенокоса Дарья прощается со своим покосом, потом вместе с Катериной – с мельницей (параллель – прощание жителей деревни с горящей избой Катерины), наконец, совершает прощальный обряд своей избы (параллель – прощание старух с избой Настасьи). События как будто воз­вращаются на тот же самый круг, но в другом, новом качестве.

Если представить повторяющиеся события прощания сначала коллективного, а затем Дарьи, в виде спирали, диалектически со­четающей направленность и качество переживаемого витка времени, то получится противоположная картина. Коллективное прощание включает в себя многие события. Это прощание Настасьи с избой, в котором участвовали все близкие подруги. Потом – прощание всех жи­телей деревни с подожженным Петрухой до­мом, наконец, прощание всего народа с островом и жизнью на нем во время сено­коса. Круги воображаемой спирали расширяются, свидетельствуя о все большем числе людей, переживающих прощание с родиной, унося­щих в своих душах память о счастье и красоте родной земли.

Собы­тия личностного прощания Дарьи все дальше отделяют ее от людей, воображаемая спираль развивается в обратном, сужающемся, направлении. Дарья ощущает конец жизни острова как свою вину перед всем родом, жизнь которого оказывается перерубленной. «Ей представилось, как потом, когда она сойдет отсюда в свой род, соберется на суд много-много людей – там будут и отец с матерью, и деды, и прадеды – все, кто прошел свой черед до нее. Ей казалось, что она хорошо видит их, стоящих огромным, клином расходящимся строем, которому нет конца, – все с угрюмыми, строгими, вопрошающими лицами. А на острие этого многовекового клина, чуть отступив, чтобы лучше ее было видно, лицом к нему одна она. Она слышит голоса и понимает, о чем они, хоть слова звучат и неразборчиво, но самой ей сказать нечего. ….Они спрашивают о надежде, они говорят, что она, Дарья, оставила их без надежды и будущего.»(ВР,1,282)

Общение с потусторонним миром – кульминационный момент ритуального действа, который наглядно подтверждает одновременное существование мира священного и мирского, доказывает незыблемость для религиозного сознания утверждения: «как наверху, так и внизу». Дарья «слышит» ответ мертвых и по их наказу провожает родную для всех живущих в ней и ушедших из нее избу в соответствии с обрядом проводов покойника. Дарья в это время находится в особом мире – священном и вечном.

С точки зрения мирского понимания жизни, обращение к умершим родителям психоло­гически объяснимо: Дарье нужен авторитетный собеседник, а среди окружающих людей нет равных ей по уровню сознания и обостренности восприятия. К тому же она «самая старинная старуха». И Распутин настойчиво сос­редоточивает внимание на таких чертах характера героини, кото­рые свидетельствуют об исчерпанности жизни этого человека. Она задает себе «последние» вопросы, и в поисках ответа понимает, что при жизни на них не найти ответа. Дарья – человек «завершенный», «закрытый»; человек, который как личность уже есть, уже состоялся. Она не может пере­родиться, обновиться, пережить метаморфозу, – это ее завершающая (последняя и окончательная) стадия.(11,137) Автор показывает че­ловека, замкнувшегося в себе, в пределах собственного «я», при­нимающего эту замкнутость и отвергающего мысли о дальнейшем развитии своей земной жизни. Дарья не принимает новой жизни вне острова. Она вся в настоящем и прошлом, но не в будущем, вся – с ушедши­ми из жизни предками, но не с живущими.

Это понимает и сама героиня. До начала индивидуального про­щания Дарья и в мыслях, и вслух осуждала окружающих ее людей, время; в пятнадцатой главе она впервые задумывается: «Людей су­жу, а кто дал мне такое право? Выходит, отстранилась я от них, пора убираться…» (ВР,1,260). Мысли о своей вине приходят к героине и во время разговора с подругами, когда она удивляется их меч­там о будущей жизни и размышляет о значении в жизни человека положения, места, которое он занимает. Так Дарья приходит к по­ниманию цели и средства жизненного движения – надежды на лучшее будущее, освещающей человеку путь вперед. Без этого луча надежды нет веры в лучшее будущее. А отсутствие ее свидетельствует о тупике, в котором оказалась героиня. Но силу ее ду­ха питает личная, не перелагаемая на других, ответственность пе­ред прошлым и настоящим, а значит – перед будущим. В том, как Дарья «обряжает» избу, не только воздаяние последнего, что в ее силах, родному дому, деревне, острову, но и убежденность, что только так, а не иначе должен проститься человек с уходящей в прошлое жизнью. Так: достойно и стойко, свято и просто. И тра­гическое завершение прощания Дарьи оставляет луч надежды, все­ляет в читателя веру в моральные ценности, в необходимость че­ловеческой жизнестойкости и жизнедостойности.

Очистительный об­ряд избы Дарьей, как и коллективный обряд прощания, приводит к состоянию катарсиса, позволяющего осознать не только трагедию происходящего с людьми и островом, но и особенную надындивиду­альную связь человека с миром, отраженную в чувстве личной при­частности героини ко всему, что происходит в жизни. Через изоб­ражение чувств личной причастности и ответственности Распутин утверждает необходимость прочности родовой связи личности с миром священного, связи, отложившейся в глубинах психики человека, в строе его чувств, мышления, национального сознания.

В повести есть еще один образ, столь же стойко исполняющий свой долг по отношению к Матере. Это Царский Листвень, корнями которого, по старинному преданию, крепилась к речному дну, к одной общей земле, Матера. Царский Листвень – распутинское «дре­во жизни». Его видит Дарья с «макушки острова» – сухого травя­нистого угора, когда размышляет о своей жизни. Его же, одиноко стоящего среди выгоревшей Матеры, видит она в минуты последнего посещения кладбища, к нему приходит после совершения обряда своей избы..

Автор сближает образы героини и Лиственя не только внешне. Описание «обряжения» избы сопрягается с описани­ем «битвы» пожогщиков с Лиственем. Параллель начинается с изоб­ражения вечера, когда Дарья пришла на кладбище для последнего прощания и «услышала» наказ предков, в это же время пожогщики впервые попытались спилить дерево. «Обряжение» избы и «битва» с Лиственем продолжаются два дня. Эта параллель особенно значи­ма в повести, поскольку является одним из двух (о втором – ниже) нарушений общего принципа изображения времени и пространст­ва – принципа «хронологической несовместимости», означающего несовместимость нескольких действий одновременно в разных местах (12, 68). При наличии множества диалогически перекликающихся мо­тивов во всей повести всего лишь две хронологические параллели. И это позволяет утверждать не случайность авторского сближения образов.

«Древо жизни» Распутина отличается от мифологического. И прежде всего тем, что этот крепкий, надежный, словно железный, Листвень, «не способен был
больше распускать по веснам зеленую хвою» и был без верхушки, без движения вверх, хотя и «не потерял своего могучего величавого вида». Мифологическое же древо жизни (у славян – дуб, у скандинавов – ясень и др.) – вечно живое, плодоносящее и благоухающее ароматом цветов и пче­линого меда. Как видим, описание Лиственя и Дарьи – самой ста­рой из старух – во многом совпадает: они оба – центр мира Матеры, оба они сильны прошлыми накоплениями. Через образ Царского Лиственя еще раз подтверждается распутинский тезис о сокровенности и не­зыблемости прошлого в настоящем, о правде, которая в «памяти».

Наряду с параллелью Дарья – Листвень в повести присутствует еще два двойника: Богодул и Хозяин. Богодул – личность со своим ха­рактером, взглядами на жизнь. Он приносит старухам вести о тво­рящихся на острове изменениях, «охраняет себя и старух от «чужих», приютил старух в их последнюю ночь на острове. Казалось бы, на
этом заканчиваются функции образа, но, как и для старух, для автора важно его присутствие, его внешность, реакция на ок­ружающее. Богодул воспринимается старухами и характеризуется повествователем как глубокий старик. Здесь очевидна авторская установка на изображение вневременного образа, человека, сопутствующего жизни многих поколений людей, всегда нужного им (вспомним «профессию» Богодула). Вот как описывается его внеш­ность: «был он на ногах, ступал медленно и широко, тяжелой, на-валистой поступью, сгибаясь в спине и задирая большую лохматую голову… Из дремучих зарослей на лице выглядывала лишь горбушка мясистого кочковатого носа да мерцали красные, налитые кровью глаза. От снега до снега Богодул шлепал босиком… (ВР,1,175). А это – поэтическое описание представлений славян о домовом: «…домовой любит принимать разные виды, но обыкновенно он является плотным, не очень рослым стариком, в коротком смурном зипуне или синем кафтане,… у него седая порядочная борода; волосы острижены в скобу, но косматы и застилают лицо; голос суровый и глу­хой, он любит браниться и употребляет при этом выражения чисто народные…. Как настоящий хозяин,
именем которого чтят его в на­роде, домовой присматривает за всем в доме, сочувствует и семейной радости, и семейному горю»(13,59,60,62). Нет нужды дословно сопостав­лять процитированные описания, очевидно сходство Богодула и до­мового, проявляемое не столько в деталях, сколько в главном. Сходство образов означает степень проник­новения писателя в народно-поэтическое сознание, для которого представления о мире священного незыблемы.

Но автору недостаточно воплощения мысли о хо­зяйском отношении к жизни, включающем в себя знание прошлого, настоящего и буду­щего, в образе человека по имени Богодул. Для усиления этой мысли в повесть вводится образ зверька неиз­вестной породы, его имя, Хозяин, говорит о главной функции в повести. Хозяин – существо вневременное, вечное, неосязаемый «дух» Матеры, зооморфное воплощение вечного служения и памяти. Внешне в тексте повести образы Богодула и Хозяина сближаются, пожалуй, лишь только тем, что свой обход по деревне зве­рек всегда начиная от барака Богодула, и предчувствием Хозяина скорой, как и его самого, кончины Богодула. Идентичность функ­ций этих образов – охраны острова и старух, службы острову и жи­телям деревни, наконец, предвидение одновременной кончины, – указывают на их внутренние смысловые связи. Связь эта – ассоциативная.(14,66). Образы, включенные в архетипический сю­жет, несут на себе свойства архетипической основы: внешний вид Богодула связывается с мыслью о вечности этого человека – он не менялся, «будто бог задался целью провести хоть одного человека через несколько поколений»(ВР,1,175). Зверек – Хозяин тоже принимает идею вечной жизни, он считает, что никому мечтать не дано, а то, что люди считают мечтами, является только воспоминаниями. И Да­рья в своих обращениях к ушедшим из жизни исходит из представлений о связи двух миров.

Автор сближает образы Дарьи, Богодула и Хозяина не только на основе общих представлений, но и на основе их действий: все они остаются на Матере, не могут оставить ее. Смысл финала произведения отражает наличие в повести двойного ракурса изображения, связанного с мирским и священным типами мировосприятия. Сама структура ритуального действа становится носителем содержания, канон в его непреложности диктует развитие сюжета повести. Дарья, Хозяин, Богодул остаются на Матере по своей воле до самого «последнего срока». И они не умирают, а переходят в иное измерение, приобщаются к вечности. Финал трактуется В.Распутиным как «вознесение»(15,12). Таким образом, завершение ритуального действа и мифологической повести сходятся в единой тра­ктовке смерти как переходе в иную форму бытия, связи живых и мертвых. Образы Дарьи, Богодула, Хозяина, Лиственя соединяются с единым представлением об исполненном долге перед вечной жизнью, о деле, которое вершит Дарья, о пользе, которую она стремится принести своим уходом живым и мертвым. Ритуал прощания завершается жертвоприношением.

Но авторская позиция, безус­ловно, не сводится только к такому значению финала. В повести присутствует иной взгляд не изображаемые события, связанный с представлениями мирского свойства. Авторское соз­нание, как уже отмечалось, включает оба аспекта мировосприятия, как священного, так и мирского. Поэтому и проявляется авторское сознание в полной мере только в содержании всего произве­дения как целого.

Павлу, так же, как и его матери, необходим прочный и понят­ный образ мира, поэтому он тоже пытается осмыслить происходящее. Его поиски истины осознанно связаны с пониманием своего человеческого достоинства: «Можно, конечно, и не задаваться этими воп­росами, а жить, как живется, и плыть, как плывется, да ведь на том замешен: знать что почем и для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек»(ВР,1,215). Потребность осмысления перемен жизни исходит из другой необходимой потребности зрелой самостоятельной личности: быть равным своему времени. На размышлениях Павла – они выделены в отдельную (девятую) главу – необходимо остановиться подробнее. Здесь более, чем в других главах, прояв­ляется синкретическое равенство героя и автора.

Повествование о Павле соединяется с его внутренней речью не столько внешне (мыс­ли героя заключены в кавычки), сколько логикой и пафосом самой развивающейся мысли, которая осуществляется в следующей последо­вательности.

1. От проблемы трудоустройства колхозного начальства к понима­нию того, что «лучшего нельзя и ожидать, пока совхоз не вы­тащит ноги из Ангары…» (ВР,1,212). Главное чувство – удивление своему неприятию поселка.

2. Понимание того, что жизненные перемены неизбежны и одновременное неприятие «никому не нужных трудностей».

3. Ощущение преимуществ жизни в новом доме и поселке соединяют­ся с неуверенностью в себе и чувством непрочности нового по­ложения, граничащего с раздвоением.

4. Над всеми этими размышлениями – понимание того, что сам он «приспособится», а матери здесь не привыкнуть… Для нее это «чужой рай», и боязнь наступления дня, когда придется ее с Матеры увозить.

Как видим, противоречивое состояние Павла включает в себя и понимание и приятие перемен, с одной стороны, и непризнание способов, какими эти перемены осуществляются. Но заключает этот напряженный диалог с самим собой мысль о возможности новой жизни для себя, но не для матери. Так в повести через взгляд Павла подготавливает­ся и подтверждается восприятие Дарьей своего нынешнего положе­ния «…на самом сгибе: одна половина есть и будет, другая бы­ла, но вот-вот подернется вниз, а на сгиб встанет новое кольцо» (ВР,1,282). А в словах Дарьи (в гл.14) утвердится размышление Павла о недопустимости нехозяйского отношения к земле и людям. Мысль о необходимости равенства равных, облеченная в форму народной мудрости – поговорку, обретает неопровержимость истины: «В ста­рину как говаривали… Мать, если она одного ребенка холит, а другого неволит, – худая мать»(ВР,1,234).

Противоречивость в сознании Павла не исчезает и после того, как он вернулся с Матеры, про­стившись с догорающей избой. Он понимает, что теперь надо врас­тать «уцелевшими корнями» в новую жизнь. Но это не означает, что прекращается самопознание Павла. На это указывает последняя авторская характеристика персонажа:

«О себе Павел хорошо знал, что у него часто случаются затмения, когда он теряет, выпуская куда-то на какую-то волю себя, и быва­ет надолго…»(ВР,1,304). В этом он похож на мать. Его «затмения» схожи с «видениями» Дарьи. Но если для старой матери переход из мирского в священное время-пространство естественен, то сын живет лишь в мирском измерении, не задумываясь даже о существовании другого.

В последних сценах повести второй раз нарушается композици­онный принцип «хронологической несовместимости», о котором упоми­налось в связи с параллелью образов Дарьи и Лиственя. Вечер и ночь «последнего срока» описывается с двух позиций: с позиции Павла, приехавшего в новый поселок, а потом возвращающегося за старухами, и с позиции старух, слушающих Настасью, а потом «noтерявшихся» в тревожном зыбком сне в бараке у Богодула. С одной стороны показывается успокоение Павла, испытывающего облегчение:

«Все равно это должно было случиться и случилось, а от ожидания этой неминуемости устали и измучились больше, чем от самой поте­ри». Герой приходит к окончательному пониманию того, что «взыс­кивая с новой жизни здесь, в этом поселке, придется устраивать­ся прочно, врастать в нее всеми уцелевшими корнями» (ВР,1,303). И по­этому новыми глазами смотрит на весь большой, живущий уже своей жизнью, поселок. И теперь уже вечер в поселке описывается в той же тональности, что и вечера на Матере. А Павлу опять не верится, что мать когда-нибудь войдет во двор нового дома.

С другой стороны, повествуется о разговоре старух в бараке Богодула и дается подробный рассказ Настасьи, о ее жизни в горо­де и смерти Егора.

Автор не опишет встречу сына, плывущего в ночи и в тумане на Матеру, и матери, исполнившей на земле свой последний долг. Открытый финал предполагает одновременное развитие двух аспектов авторского видения ситуации. Мирское сознание понимает, что встреча эта состоится, и Павел увезет старух в новый поселок. И новой жизнью будут жить Сима, ее с жизнью крепит Коляня, и Катерина, для нее светит впереди надежда на «исправление» Петрухи, и Нас­тасья, которая уже думает о возвращении в город.

Сознание, ориентированное на приятие священного мира, понимает, что Дарья вместе с миром Матеры остаются в вечности. Для Дарьи, еще прежде осознавшей, что «Без дела, без того, чтобы в нем нужда­лись, человек жить не может», это последнее и главное в ее жизни дело.

Авторское нарушение общего для всей по­вести принципа «хронологической несовместимости» соединяет предчувствие сына и состояние матери накануне их встречи, подчеркивает их значимость для утверждения авторского понимания многомерной реальности.

Итак, оба героя – Дарья и Павел – показываются в сложный период духовного самопознания, когда каждый, осуществив «спор» самого с собой, приходят к долгожданному согласию, внутреннему спокойствию. Но «момент истины», к которому приходят герои – для каждого свой. Павел, пережив лето прощания, принимает новую жизнь во всей ее противоречивости, Дарья – не принимает.

Для младшего из рода Пинегиных – Андрея – время острых про­тиворечий в его душе не наступило. Автор предлагает беседы чле­нов семьи, но не противопоставляет, не разводит их на антагонис­тические позиции. Они искренне стараются понять друг друга, в тексте встречается немало комментариев, отмечающих связь одного с другим, причем суть этой связи – добровольная зависимость, свойственная только близким людям. Например: Андрей «по-свойски и ласково задирает Дарью», она отвечает внуку «спокойно и пос­лушно», отец стремится найти в словах сына разумный смысл. Раз­говор Дарьи, Андрея и Павла – это три точки зрения на происходя­щее, обоснованные разным жизненным опытом, и, соответственно этому, разным отношением к новому и старому. Андрей прав своей правотой, правотой молодого и сильного человека, не загадывающе­го вперед именно в силу молодости и здоровья. И еще оттого, что с детских лет верит в силу знания, а не чувства, и поэтому не понимает состояния отца и бабушки. Еще не было в его жизни слу­чая, который заставил бы его усомниться в односторонности его веры в силу знания и прогресса. Происходящее на Матере, воспринима­ется им как справедливое и необходимое, поскольку с ранних лет знал он, что новое неизбежно сменяет старое, и оно всегда лучше уже оттого, что новое. И все-таки уверенность утверждений Дарьи и несогласие Павла зароняют в душу Андрея зерно сомнения, и поэ­тому он чувствует неловкость в диалоге с отцом, поэтому просит бабушку разъяснить ее мысли о человеке.

Диалог Дарьи и Андрея(14 глава), точнее, развернутый монолог Дарьи, в котором внук выполняет функции резонера, необходим для выражения дорогих ав­тору мыслей о человеке. Здесь очевидно слияние автора с Дарьей (как и в 9 главе – с Павлом). Суть состояния современного человека, по разумению Дарьи, в том, что он забыл себя самого и добровольно подчинился «механизированной» жизни. «Забыть себя», по Распутину, – это означает забыть свою душу, принадлежность к родине, роду и устремиться, к усредненности жизни и мысли для того, чтобы быть «как все». Эта устремленность бывшего сельского жителя, укрепляющегося в новых жизненных условиях города, трево­жила писателя со времен работы над повестью «Последний срок». Эти мысли всегда были
составляющей его размышлений о традиции народа.

В повести не показывается глубокого осознания Андреем прощания с Матерой, но дается представление о его миропонимании. Андрей стремится послужить обществу в целом, – не «малой родине», а всему государству. Поэтому и влечет его большая стройка, которая у всех на виду. Это «расширение масштаба» в ощущении своего предназначения, отсутствие потребности принять в сердце заботы «малой родины» свидетельствует не только об оторванности человека от земли, взрастившей его, но и об отсутс­твии или непрочности нравственных ориентиров. Автор не судит своего героя, само включение миропонимания Андрея в отношения с миром Дарьи и Павла позволяет проявить и составляющие этого миропонимания, и их нравственную несостоятельность.

В повести присутствует несколько второстепенных персона­жей, оттеняющих поведение главных героев, позволяющих выразить позицию каждого полнее и объективнее. Вера Носарева – молодая безмужняя женщина, о которой думает Дарья во время прощания с покосом, деревней. Как и все, остро переживая происходящее, Вера сумела и сено накосить, и огород убрать. И Дарья, сравнивая себя с Верой, понимает, что только деятельная жизнь достойна продолжения. Мечта Веры о том, чтобы новый поселок перенесли на Матеру, одновременно выражающая отношение к родному остро­ву и к поселку, – вероятно, мечта всех материнцев. Но героиня видит и преимущества новой жизни. Главное из них то, что дети, учась в школе, будут жить с матерью, а не в интернате.

Глава большой семьи Коткин – Кошкин тоже трудно переживает прощание, но его убежденность в том, что человека с землей крепит труд, дает ему силы. Эти персонажи одновременно оттеняют состояние и Дарьи, и Павла, их поведение свидетельствует об устойчивости и разумности традиционной жизни крестьянина, способного перенести даже такие катастрофические изменения жизни. Но переменчивое время, сулящее облегченную от забот и тяжелых трудов жизнь, выплескивает на поверхность и таких ладей, как Петруха и Клавка Стригунова. Впрочем, эти персонажи и в другие времена не были близки по духу ни старухе Дарье, ни Вере Носаревой; их поведени­ем автор оттеняет общее состояние материнцев, показывает душев­ную несостоятельность людей, не обременяющих себя мыслями и за­ботами о сохранении своих корней.

Подтверждением положения о наличии архетипической основы ритуального действа в повести служит и осмысление ее с точки зре­ния эволюции авторского понимания традиции и современнности. В предшествующем творчестве В. Распутина прочно утвердилась мысль о необходимости и незыблемости нравственных начал, передающихся из поколения в поколение. Утвердилась настолько, что приобрела очертания обобщающего символа, вбирающего в себя многообразные проявления (варианты) отношения современников к традиции. Симво­лическое воплощение идеи – не просто вдумчивое отражение действительности, но еще является ее «порождающим принципом» (А.Ф. Лосев). Изображение прощания с Матерой, таким образом, имеет значение не только само по ceбe как отражение соответствующих явлений в обществе. Матера – это образ, символизирующий устойчивость и необходимость почитания традиции, силу и крепость духа, взра­щенную на почве приятия традиционных форм нравственности. И. В. Суханов, изучающий традицию как социальное явление, отметил, что «Обрядовая форма возникает только тогда, когда все остальные со­ставные части обычая, традиции уже более или менее прочно утвер­дились в общественной и личной жизни». «Образование обряда – го­ворится в другом месте, – заключительный этап становления тради­ции и обычая.»(16,22,29). Осмыслив все возможные для себя варианты отношения к традицион­ной народной нравственности, Распутин воплощает свое понимание проблемы в форму символического действа. Но обращение к архетипу обряда отнюдь не говорит о том, что сам автор не принимает пере­мен жизни. Об этом свидетельствует отмеченный выше принцип «хро­нологической несовместимости», который встречается в повести дважды.

Возникает вопрос: почему нарушение принципа хронологической несовместимости связано именно с этими образами и в описании именно этих ситуаций? Со всей очевидностью появляется соотношение двух планов, двух типов мировосприятия: мирского и священного. Напомним, речь идет о завершении индивидуального прощания Дарьи, о жертвенности ее поведения, оттеняемого поведением Богодула и Хозяина, подчеркиваемого стойкостью лиственя, и о начале признания Павлом нового поселка своим. Оба плана отражают авторское понимание идеи прощания – честного выполнения пос­леднего долга и одновременного принятия новой жизни. Да и пред­полагаемое самой формой ритуала обновление, очищение человечес­кого видения мира говорит само за себя. В данном случае коллек­тивный обряд выступает и как форма адаптации, облегчающей приня­тие новой жизни. В сущности, Распутин выражает в повести не только свое понимание традиции, но и размышляет о трудностях освоения и приятия нового. Тем более то новое, о котором говорится в повести, осуществляется методами, далекими от представлений об идеале.

Строительство поселка на месте, мало приспособленном для лучшей жизни людей, – результат издержек бездумного отношения к человеку, когда в общей устремленности преобразования жизни те­ряется цель этих преобразований – человек. Распутин показывает социальную драму, возникшую в результате накопления негативных эмоций. В повести проявляются не толь­ко сила традиции, но сила, направляющая человека в будущее: труд, надежда, память, красота.

Двойственность выражения идеи прощания, присущая повести в целом, в финале проявляется с наибольшей силой. Взаимодействие двух планов – жизнеподобного и символического – влекут за собой, как и во всей повести, новый, дополнительный смысл воплощаемой идеи прощания. Для каждого читателя понимание смысла будет, бе­зусловно, индивидуальным. Но в то же время, безусловно, другое: к читателю приходит трагическое чувство окончательного прощания с Матерой и последними носителями синкретического миропонимания, до конца остающимися верными своим представлениям о жизни. И связанная с этим мысль о трудности поисков ценностных ориентиров сознанием, находящемся в стадии развития, когда при­вычные представления о жизни претерпевают изменения и намечает­ся осознание новых (поиск Матеры в тумане вырастает в символи­ческое обобщение). На этом пути осознания поведение «старейшин» рода становится примером высокого благородства души, школой му­жества и самоотречения.

Публицистическое начало в повести.

В финале произведения с большой силой проявляется синкре­тизм авторской мысли и повествования. Именно это качество стано­вится еще одним подтверждением наличия публицистического начала в повести, которое придает силу движению авторской мысли. В.М. Жирмунский указывал на явления «современного философско-поэтического синкретизма», а также на «область так называемой тенден­циозной поэзии, в которой художественная задача соединяется с задачей морально-общественной проповеди, эмоционально-волевого воздействия».(17,97).

Стремление повлиять на читательское восприятие проявляется и при описании состояния жителей Матеры после сенокоса, перехо­дящем в монолог, в котором сосредоточены авторские мысли. Высве­чивая мысль с разных сторон, повествователь достигает максималь­ной полноты выражения идеи прощания. Выделим основные моменты процесса осознания. С одной стороны – «сенокос с его дружной, заядлой работой, и песни,… как ворованное на прощание – все обман, на который они из слабости человеческого сердца подда­лись. А правда состоит в том, что надо переезжать, надо…уст­раивать жизнь там… Правда не в том, что чувствовать в работе,.. – правда в том, чтобы стояли зароды». Рациональному пониманию противостоит сила эмоциональной памяти, утверждаемой с большим пафосом. «Доказательства» святости и необходимости па­мяти переходят в размышления о том вечном, что передается из по­коления в поколение, – красоте, радости, неизбывном свете впере­ди, к которому стремится человеческая душа. В этом контексте смерть становится важнейшим моментом бытия, влияющим на развитие духовного сознания человека: «Смерть кажется страшной, но она же, смерть, засевает в души живых щедрый и полезный урожай, и из се­мени тайны и тлена созревает семя жизни и понимания» (ВР,1,238). Диа­лог двух типов восприятия жизни, завершающийся мыслью о новом этапе осмысления жизни, к которому ведет осознание смерти, вклю­чен, повторим, в осмысление персонажами своего прощания с островом. Но синкретизм выражения мысли указывает на принадлежность их самому автору. И это чрезвычайно важно для понимания распутинской идеи прощания, включающей в себя идеи святой памяти об ушедшей жизни и обновления, развития человеческой души, прошедшей путь прощания.

Мысли о смерти, включенные в страстный, торжественно-патети­ческий, проповеднический монолог повествователя, являются ключе­выми в распутинском понимании человеческого бытия и самого чело­века: «Смотрите, думайте! Человек не един, немало в нем разных, в одну шкуру, как в одну лодку, собравшихся земляков, перегреба­ющих с берега на берег, и истинный человек выказывается едва ли не только в минуты прощания и страдания – он это и есть, его и запомните «(ВР,1,238). В этих словах – характеристика авторского принципа изображения человека в повести и во всем творчестве В.Распутина.

Итак, анализ повести «Прощание с Матерой» со всей очевидностью доказал наличие в ней публицистического начала, с которым в прямой зависимости, как следствие с причиной, находится мифо­логическая основа повествования, реализуемая на всех уровнях произведения – и в сюжете, и в образной системе, и в композиции в целом.

Посмотрим, как отражается новое качество распутинского повествования в схеме композиции сюжета. Внешне развертка сюжета «Прощания с Матерой» (см. приложение №
4) целиком совпадает с разверткой сюжета «Живи и помни»: в обеих повестях одинаковое количество глав (22), смысловой и композиционный цент­ры совпадают. Но в последней повести нарушается симметричность композиции предшествующих произведений. Следуя уже сложившейся логике композиционного мышления, повторяющиеся и соотносящиеся по смыслу события должны располагаться в главах, одинаково отстоящих от на­чала и конца произведения (напомним: поэтому в схемы и введена двойная нумерация глав). Но в «Прощании с Матерой» наблюдается следующая соотнесенность: прощание с избой Настасьи – 7(10) гл. – с обрядом избы Дарьи – 20(3) гл.; прощание с избой Катерины – (15) гл. – с прощанием с мельницей 16(7) гл. и так далее. В отличие от предшествующей повести схема указывает на нарушение гармонии, соотношения всех частей произведения. Объясняется это, прежде всего, глубоко личностным отношением автора к изображаемо­му, сиюминутностью эмоциональной реакции, отраженной в публицис­тическом начале повести. Но это обстоятельство не умаляет досто­инства повести. По справедливому замечанию академика М.Б.Храпченко, «Непрерывность течения жизни вступает в известное проти­воборство с совершенной законченностью самого произведения. Тя­готение к его внутренней гармонии сталкивается с отображением противоречий действительности, ее сложного многообразия. И чем шире, острее писатель раскрывает эти противоречия, тем более становится недостижимой идеальная целостность, полная гармония структурных соотношений произведения.» (18,46).

Примечания.

1. Ротенфельд Б. Перед затоплением. – Советская молодежь, 1974, 3,5 октября.

2. Ортега-и-Гассет Х. Идеи и верования. // Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры / Пер. с исп. М., 1991.

3. Юнг Е.Г. Психология и поэтическое творчество. // Самосознание европейской культуры ХХ века. – М., 1991.

4. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. – М., 1976.

5. Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. – М., 1978.

6. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику. // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. – М., 1988.

7. Элиаде М. Священное и мирское. – М., МГУ, 1994.

8. Лихачев Д.С. Поэтика повторяемости в «Слове о полку Игоревом» // Русская литература, 1983, №4.

9. Элиаде М. Азиатская алхимия. – М., 1998.

10. Арановская О.Р. О фольклорных истоках понятия «катарсис». // Фольклор и этнография, – М., 1984.

11. Бахтин М.М. Проблема текста. // Вопросы литературы, 1976, №10.

12. Пропп В. Фольклор и действительность.// Русская литература, 1963, №3.

13. Афанасьев А. Религиозно-языческое значение избы славянина. // Отечественные записки, СПб, 1851, т.86,отд.2.

14. Небезынтересно отметить, что персонаж многих быличек, бытующих в Сибири, – домовой (хозяин, сосудушка), является в виде зверька неизвестной породы. См. об этом: Зиновьев В.П. Указатель сюжетов сибирских быличек и бывальщин.// Локальные особенности русского фольклора Сибири. Новосибирск, 1985, тексты №№ 361, 480, 353, 354.

15. Впервые о вознесении Дарьи сказано в работе: Плеханова И.И. В.Шукшин, В.Распутин, Ю.Трифонов (своеобразие художественной системы). // Сибирь, 1980,№5.

16. Суханов И.В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. – М., 1976.

17. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л., 1977.

18. Храпченко М.Б. Размышления о системном анализе литературы. // Контекст 1975. – М., 1977.

СПРАВКА для учителя

Дискуссия
– компетентное обдумывание или размышление, которое основано на знании и понимании литературного произведения.

Основная цель дискуссии
– обсуждение, углубление понимания представленной темы.

Тема дискуссии
должна содержать конфликт между конкурирующими ценностями.

Учебныецели (метапредметные результаты)
–

· достижение соглашения по определенному вопросу;

· разъяснение собственных взглядов и позиций других по проблеме;

· достижение более глубокого понимания;

· приобретение умения занимать и отстаивать свою позицию или точку зрения;

· совершенствование опыта подбора аргументов и контраргументов по рассматриваемой теме;

· улучшение навыков умения слушать;

· обмен имеющимся опытом анализа художественного произведения;

· выявление многовариантности понимания литературного произведения.

По целям проведения
дискуссии подразделяются на дискуссии-обсуждения – с принятием решения (ответом на поставленный вопрос) и дискуссии-выяснения с выяснением позиций (выявление подходов к решению вопроса).

По формам проведения
дискуссии подразделяют на:

-дебаты (обмен аргументами и контраргументами),

-диспут (обсуждение с наличием одного или нескольких выступающих с основными докладами),

-мозговой штурм;

-круглый стол (подготовленное обсуждение по заранее поставленной проблеме с выделением определенных вопросов),

-ток-шоу;

-Аквариум (разделение участников на обсуждающих и наблюдающих за ходом обсуждения с целью его анализа).

Способы вовлечения в дискуссию:

1. Положительный климат в классе (уважительное отношение друг к другу).

2. Демократические нормы обсуждения, запрещение оскорбительных выпадов.

3. Подготовка учащихся к обсуждению – изучение информации по обсуждаемой теме, время на формирование вопросов и точек зрения («репетиция размышлений»)

4. Сохранение баланса между обсуждениями в больших и малых группах. При обсуждении в большой группе стоит представлять время для обсуждения в малых группах.

5. Обучение навыкам приглашения к обсуждению и предотвращению доминирования при обсуждении.

6. Предоставляйте достаточное количество времени.

7. Обсуждать дискуссию после ее окончания.

Необходимо в ходе дискуссии договариваться об общем понимании терминов, а также общем понимании темы или проблемы. При этом дискуссии могут преследовать разные цели – обсуждение проблемы, достижение согласия, прояснение позиций, углубление понимания вопроса, нахождение различных вариантов решения и видение этой вариативности, развитие умений занимать и отстаивать свою точку зрения, улучшение навыков активного слушания. Необходимо, чтобы у участников было достаточно материалов для обсуждения проблемы.

Перед началом дискуссии важно выработать правила работы. Один из вариантов может быть следующим:

ПРАВИЛА РАБОТЫ В ХОДЕ ДИСКУССИИ

Один из возможных вариантов

1. Правило поднятой руки.

2. Отказаться от агрессии, быть позитивно настроенным.

3. Критикуя, предлагать.

4. Слышать и слушать друг друга (не перебивать).

5. Не злоупотреблять предоставленным словом (соблюдать регламент).

6. Критиковать идеи, а не личность (уважительно относиться к собеседнику).

7. Не навязывать свое мнение.

8. Толерантное отношение к другим мнениям и позициям.

9. Избегать поучений.

10. Сдерживать эмоции.

11. Развивать дискуссию, не повторяться, предлагать новые идеи.

Иллюстрировать свои мысли примерами.

13. Говорить от своего имени.

14. Активно участвовать.

15. Быть искренним.

16. Быть лаконичным и соблюдать регламент.

17. Подводить итоги в виде рефлексии.

18. Давать возможность высказаться каждому.

19. Следить за рекомендациями ведущего.

20. Любая позиция должна быть рассмотрена.

Основные элементы дискуссии

1. Наличие темы (проблемы).

2. Столкновение позиций и разные мнения (наличие конфликта).

3. Определенные временные рамки.

4. Наличие обратной связи (готовность сторон к обсуждению).

5. Распределение ролей.

Трудности и проблемы подготовки и проведения дискуссии:

-слабые навыки разговорной речи;

-соревновательность;

-нетерпимость к другим мнениям;

-формальность;

-чрезмерная эмоциональность;

-недостаточность знаний (неподготовленность);

-доминирование отдельных участников дискуссии;

-неумение распределять время.

Использованная литература

1. Коджаспирова Г.М., Коджаспиров А.Ю. Педагогический словарь. Академия. 2001г.

2. Крысько В.Г. Социальная психология. Словарь-справочник. Минск-Москва 2001.

3. Полонский В.М. Словарь по образованию и педагогике. –М.: Высшая школа, 2004.

4. Психолого-педагогический словарь. Автор-составитель Мижериков В.А. Р-н-Д. Феникс. 1998.

5. Современный словарь по общественным наукам. Под ред. Данильяна О.Г., Панова Н.И. М. Эксмо. 2005.

6. Шахерова О.Н. Распутин в школе. Книга для учителя. – М.: Дрофа, 2004. – 288 с.: ил., 16 л. Цв. Вкл. – (Писатель в школе).

Материалы подготовлены: ОГАОУ ДПО «Иркутский институт повышения квалификации работников образования»

Разработчик: ШАХЕРОВА ОЛЬГА НИКИФОРОВНА, к.ф.н., доцент.