Реферат: Понятие мировоззрения –

КУРСОВАЯ РАБОТА

НА ТЕМУ:

«МИРОВОЗЗРЕНИ И ЕГО ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ»

СОДЕРЖАНИЕ

Введение3

Глава I. Мировоззрение и философия7

.1 Мировоззрение и его структура7

.2 Исторические формы мировоззрения11

.3 Философское мировоззрение16

.4 Проблема научности философского мировоззрения20

Глава 2. Соотношение мировоззрения с социальной наукой и практикой26

.1 Роль мировоззрений в формировании общественно-научного потенциала26

.2 Отношение общественных наук к мировоззрениям31

.3 Социальные технологии как практическое воплощение общественных наук с определенной мировоззренческой основой36

Заключение42

Литература43

ВВЕДЕНИЕ

Для настоящей работы тема исследования выбрана следующая: «Мировоззрение и его исторические типы».

Вопросы об устройстве мира, о соотношении в нем материального и духовного, о закономерности и случае, об устойчивости и изменении, о движении, развитии, прогрессе и его критериях, об истине и ее отличии от ошибок и преднамеренных искажений и о многом другом так или иначе ставятся в соответствии с потребностью в общей ориентации и самоопределении человека в мире. Отсюда и чувство давнего знакомства с философией: философская мысль, начиная с глубокой древности и до сегодняшнего дня, стремятся компетентно разобраться в тех вопросах мировоззрения, что волнует людей и вне занятий философией. Вступив в «теоретический мир» философии, осваивая его, люди всякий раз отталкиваются от раннее сложившихся у них представлений, от продуманного, пережитого. Но философские аргументы помогают более строго обосновывать свои убеждения. Конечно, следует предусмотреть и то, что философский анализ выявит наивность, ошибочность тех или иных казавшихся верными позиций, подтолкнет их к переосмыслению Изучение философии призвано помочь преобразовать стихийно сложившиеся у человека взгляды в более тщательно продуманное, обоснованное миропонимание. Сознательное отношение к проблемам мировоззрения – необходимое условие формирование личности, ставшее сегодня насущным требованием времени.

В дополнение к повседневной жизни и профессиональным навыкам, знаниям, эрудиции, так необходимым при решении конкретных задач, каждому из нас нужно и нечто большее. Требуется широкий кругозор, умение видеть тенденции, перспективы развития мира, понимать суть всего, что с нами происходит. Важно также понимать смысл и цели наших действий, нашей жизни, зачем мы делаем то или иное, к чему стремимся, что это дает людям. Такого рода представления о мире и месте в нем человека, если удается их как-то осознать или даже сформулировать, называют мировоззрением. Особый упор на мировоззрение делали философские системы XIX-XX вв. своих стремлениях к всеобщему охвату действительности.

Мировоззрение – многомерное явление оно формируется в различных областях человеческой жизни, практике, культуры. К духовным образованиям, причисляемым к мировоззрению, относится философия. Таким образом, становится очевидной первая задача – выделить основные исторические формы мировоззрения и среди них – философское, научное мировоззрение, а заодно продемонстрировать роль философии в решении мировоззренческих проблем. Всему этому посвящена первая часть данной работы – «Мировоззрение и философия», содержащая четыре главы – «Мировоззрение и его структура», «Исторические формы мировоззрения», «Философское мировоззрение» и «Вопрос о научности философского мировоззрение».

Однако мировоззрения существуют не сами по себе и далеко за пределы философии, что показывают недостаточность рассмотрения выбранной темы, посвященной мировоззрению, посредством четырех названных вопросов первой части. Возьмем, например, марксистское мировоззрение, упоминаемое неоднократно в ходе работы. Мировоззрение марксизма претендовало на научное объяснение мира, согласовываясь со сложившимися в науке представлениями. Но это мало: марксистские движения, будучи политической революционной оппозицией, сделали мировоззрение моральной основой своей политической деятельности. После их победы и создания социалистических обществ мировоззрение марксизма стало не просто развитым основанием социальной теории, но уже идеологической основой политической власти. Но следует заранее оговорить: эволюция марксистского мировоззрения прошла те же самые стадии, которые всегда проходит мировоззрение равного масштаба, т.е. претендующее на глобальное объяснение действительности: собственно мировоззрение – социальная теория – политическая идеология (власти или оппозиции).

Поэтому в работе потребуется вторая часть – «Соотношение мировоззрения с социальной наукой и практикой», где главы следующие:

§«Роль мировоззрения в формировании общественно научного потенциала»;

§«Отношение общественных наук к мировоззрениям» (здесь попутно рассматривается вопрос о том, является ли одной из задач общественных наук возвеличение или развенчание мировоззрений);

§«Социальные технологии как практическое воплощение общественных наук с определенной мировоззренческой основой».

Наиболее замечательное отслеживание взаимодействия мировоззрений и политической идеологии дано М. Собрадо Чавесом и Х. Варгои Кулиельм в их публикациях «Социальная наука и социальная технология». Правда, авторы сосредоточили свое внимание на распаде «реального социализма (как и И. Самсон в «Размышление о крахе коммунизма»), так как марксизм в социалистической системе был социальной технологией. Нас же интересует именно эволюция «мировоззрение – теория – технология», хотя у авторов она занимает не центральный план. Те же задачи ставит и К. Делопаров в своей статье «Мировоззренческие основания современной цивилизации и ее глобальный кризис», хотя в данной работе не разделяется авторская точка зрения о «глобальном кризисе».

Другая публикация К. Делопарова – «Закончилось ли противостояние науки и религии», как и «Познание мира» А. Меня использованы в данной работе в качестве источников для того, чтобы показать, как религиозное мировоззрение пытается претендовать на «научность» (и тем сложнее становится их отграничивать). Кроме того, в работе проводится линия, что мировоззрение всегда выражает интересы класса, группы и т.д. В этих целях задействованы два источника – работа Н. Бухарина «Политическая экономия рантье» и статья Н. Мылеева «Современный рационализм и мировоззренческие парадигмы».

Глава I. МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ФИЛОСОФИЯ

В дополнение к профессиональным навыкам, знаниям, эрудиции так необходимым при решении конкретных задач, каждому из нас нужно и нечто большее. Требуется широкий кругозор умение видеть тенденции, перспективы развития мира, понимать суть всего, что с нами происходит. Важно также понимать смысл и цели наших действий, нашей жизни: зачем мы делаем то или иное, к чему стремимся, что эта дает людям. Такого рода представления о мире и месте человека в нем, если их удается как то осознать или даже сформулировать, называют мировоззрением.

1.1 Мировоззрение и его структура

Говоря о мировоззрении, здесь и далее подразумевается система идей, оценок, норм, моральных установлений и верований, которые порождают определенный образ восприятия каждодневной действительности. [8; c. 104]

Мировоззрение складывается из элементов, принадлежащих ко всем формам общественного сознания; большую роль в нем играют философские, научные, политические взгляды, а также взгляды нравственные и эстетические. Научные знания, включаясь в систему мировоззрения, служат целям ориентации человека или группы в окружающей социальной и природной реальности; кроме того, наука рационализирует отношения человека к действительности, избавляя его от предрассудков и заблуждений. Нравственные принципы и норму служат регулятивным показателем взаимоотношений и поведения людей и вместе с эстетическими взглядами определяют отношение к окружающему, формам деятельности, ее целям и результатам. Во всех классовых обществах большую роль в формирования мировоззрения играет также религия.

Философские взгляды и убеждения составляют фундамент всей системы мировоззрения: именно философия выполняет функции осознания рационально-покатийного выражения и обоснования мировоззренческих установок; она теоретически осмысляет совокупные данные науки и практики и стремится выразить их в виде объективной и исторически определенной картины действительности. Как мы увидим позднее, главным вопросом мировоззрения является основой философии. Если знания представляют собой по преимуществу содержательные компоненты системы мировоззрений, то убеждения предполагают ценностно окрашенное нравственное отношение к знанию и к самой реальностью.

Мировоззрение человека находится в постоянном развитии и включает в себя две относительно самостоятельные части: мировосприятие (мироощущение) и миропонимание. Мировосприятие связано со способностью человека познавать мир на чувственно наглядном уровне, и в этом смысле оно определяет эмоциональный настрой человека. Значение миропонимание в том, что оно служит основой формирования интересов и потребностей человека, системы его ценностных ориентаций, а значит, и мотивов деятельности. [10; c. 26]

Для качественной характеристики мировоззрения существенно наличие в нем не только знаний, но и убеждений. Если знания представляют собой по преимуществу содержательные компоненты системы мировоззрения, то убеждения предполагают ценностно окрашенное нравственное и эмоционально-психологическое отношение и к знанию, и к самой реальности. Насколько велика разница между знаниями и убеждениями, а также между мировосприятием и миропониманием, можно убедиться, проанализировав взгляды на познание окружающего мира, изложенные А. Менем в «Истоках религии». Система знания, составляющая его мировоззрение, отвечает уровню знаний выдающегося ученого. Но убеждение – те же, что и у средневекового теолога. Прежде всего это видно на том, что А. Мень считает недостаточным рационалистическое познание и воспринимает такие достижения науки, как неевклидовая геометрия или теория относительности в качестве свидетельств кризиса рационализма. Вот как Мень представляет современное ему состояние науки в его отношении с познанием мира: «Сама наука приводит человека к факту парадоксальной, сверхрассудочной структуры мира. То, что для здорового человека несет в себе неустрашимое противоречие, подтверждается в высшем типе физико-математического и философского мышления». Хотя можно отметить, что в качестве, например, такого же кризиса» можно было бы воспринять появившиеся ранее дифференциальное и интегральное исчисление или теорию комплексных чисел. А ведь они нашли свое практическое применение, например в радио- и электротехнике. Да и новые открытия означают лишь развитие наших представлений, а не кризис науки: например, выявляется, что классическая механика лишь частный случай релятивистской, для малых скоростей. [4; c. 55]

Разумеется, что чувственное познание Мень тоже считает недостаточным. Одинаково отрицательное отношение к чувственному и рациональному, к опытному и абстрактному неизбежно приводит его к поиску какого-то «третьего» способа. Мень называет его интуитивистским, «сверхчувственным». Вот как он говорит об этом «сверхчувственном пути»: «Легче слепому объяснить свойства красного цвета, чем в рациональных терминах передать суть самосознания, которое открывается нам в непосредственном акте интуиции. Это наиболее глубинное и полное восприятие реальности превышает, хоть отнюдь не исключает, две первые стороны познания. Человек обладает не только ощущением и разумом, но и как бы особым «органом» внутреннего постижения, которое скрывает перед ним сущность бытия. Одних рецепторов и логического анализа недостаточно для того, чтобы понять величие фуги Баха или Владимирской Богоматери». Мень не принимает во внимание, что «величие» относится к области убеждений, а не знаний. Более того, он утверждает, что даже в области точных наук интуитивные предпосылки предваряют собой цепь строгой аргументации. В качестве примера он ссылается на красивые научные легенды о яблоке Ньютона или сне Менделеева, когда тот увидел свою будущую таблицу. Но ведь открытия того и другого опираются на фундамент из предшествующих открытий Кеплер вывел свои законы движения планет до Ньютона и его законы тяготения, да и Менделеев не сделал бы никакого открытия, если бы не обратил внимание на атомные веса элементов. Правда, тогда еще не было известно о заряде атомных ядер, но даже ссылка на закономерность атомных весов (но не интуитивно!) позволила Менделееву доказать, что «элемент» ильмений не существует, что свойства берилия и урана определены ошибочно и многое другое. [4; c. 56]

Разумеется, Мень не скупится на указание того, что теология якобы предвосхитила ряд научных открытий. К таким он относит принцип дополнительности (широко применяется в физике микромира), истоки которого он находит не только в христианстве, но и в буддизме; сюда же, по мнению А. Меня, входит и такой вывод теории относительности, как невозможность существования пространства и времени без материи. Мень «находит» это утверждение у Августина, но не приводит его дословно, заставляя читатели принимать сказанное на веру. Да и понятие веры выглядывает из-за спины предлагаемого Менем «сверхчувственного познания», о чем можно судить по такому отрывку: «К понятию интуиции близко примыкает понятие веры, которая представляет собой такое внутреннее состояние человека, при котором он убежден в достоверности чего-либо без посредства органов чувств или логического хода мысли: путем необъяснимой уверенности. Так, в существовании материи независимо от нашего сознания мы верим помимо всяких доказательств. С. Булгаков даже прямо отождествлял веру с интуицией».

Похоже, что такая комбинация знаний и убеждений в мировоззрении А. Меня – это отражение стремление церкви вновь, как и в середине века, обрести власть над наукой. Тем более, что представитель науки – академик П. Симонов – указывал, комментируя взгляды представителя теологии А. Меня, на важную деталь: расхождение научной (и художественной) интуиции с религиозной верой: «Вся наука построена на сомнении, на сознании относительности наших знаний о мире и о самих себе, лишь приближающихся к абсолютной истине. Вера и сомнение – «две вещи несовместные»… [4; c. 57]

Анализируя взгляды А. Меня как пример, иллюстрирующий существенное различие между знаниями и убеждениями в структуре мировоззрения, мы попутно получили представления о том, что мировоззрение может быть религиозным и научным, а также о том, что мировоззрение есть отражение каких-либо интересов социального плана (как мы убедимся далее возможно и обратная связь – при превращении мировоззрения через посредство социальной науки в социальную технологию мировоззрение используется уже не для отражения или выражения, а для обоснования социальных интересов какой-либо общественной группы).

1.2 Исторические формы мировоззрения

Если взять за основу классификации решение основного вопроса философии, то мировоззрение может быть материалистическим или идеалистическим. Иногда классификация дается более детально – выделяется научное, религиозное (как это было показано выше), антропологические и другие виды мировоззрения. Однако нетрудно убедиться, что мировоззрение – в широком смысле – существует прежде в философии и других социальных наук.

Люди уже в исторические времена создавали представления о мире, который их окружает, и о силах, которые управляют и миром, и человеком. О существовании этих взглядов и представлений свидетельствуют материальные остатки древнейших культур, археологические находки. Древнейшие письменные памятники ближневосточных областей не представляют целостных философских систем с точным понятийным аппаратом: нет ни проблематики бытия и существования мира, ни честности в вопросе о возможности человека познать мир. [10; c. 30-32]

Предшественники философов опирались на понятия, взятые из мифологии. Миф – одна из форм выражения человеком своего реального на исходном этапе отношения к миру и опосредованного постижения социальных отношений определенной целостности. Это первый (пусть фантастический) ответ на вопросы о возникновении мира, о смысле естественного порядка. В нем определяется также предназначение и содержание индивидуального человеческого существования. Мифическое изображение мира тесно связано с религиозными представлениями, содержит ряд иррациональных элементов, отличается антропоморфизмом и персонифицирует силы природы. Однако оно содержит и сумму знаний о природе и человеческом обществе, приобретенных на основе векового опыта. В этой неделимой целостности мира отражались изменения и с социально-экономической структуре общества, и в политических силах в процессе централизации древнейших государственных образований. Практическое значение мифологии в мировоззрение и в настоящее время не утрачено. К образам мифологии, в основном греческой, римской и немного древнегерманской, прибегали в своих работах как Маркс, Энгельс и Ленин, так и сторонники противополажных взглядов – Ницше, Фрейд, Фромм, Камю, Шубарт. Мифологическая основа выделяет первый исторический, наивный тип мировоззрения, ныне сохранившийся только в качестве вспомогательного. [10; c. 31]

Прослеживать момент социального интереса в мифологических представлениях весьма сложно, но, так как оно пронизывает все представления, показать изменения в общественном сознании весьма необходимо. В первых проявлениях философского мышления, встречающихся в древнейших мирах, идеологический аспект крайне важен. Он выступает на первый план там, где речь идет о проблематике, касающейся места человека в обществе. К идеологической функции мира можно отнести, например, подчеркивание божественного происхождения монархического правления, значение жреческого сословия, а также обоснование перемещения политической власти и др.

При объективно исторических условиях происходило отделение философии от мифологии. Общинная организация – дофеодальная или в форме «патриархального рабства» – сохраняла общественные отношения. Отсюда и интерес к проблемам управления обществом и государственной организации. Постановка онтологических вопросов, таким образом, определялась философско-антропологической направленностью, которая проявилась в разработке проблем этической и социальной иерархизации и обосновании сохранения определенных общественных отношений, способствующих образованию государства. Но следует отметить важное для дальнейшего изложения различие: философия была отделена от мифологии, но не от религии. В данном случае религия представляет законченную, даже «онаученную» систему примитивных представлений отчасти взятых из мифологии. Религия имеет избирательный характер вплоть до того, что религиозные дымы (у христиан даже часто незакрепленные догматически, но имеющие силу «церковные традиции не всегда соответствуют, а часто и противоречат мифологии, на основе которой построена религия. Более того, средневековая философия, находясь в подчинении религии, брала для обоснования религиозных установок положения из любых взглядов, какими были, в частности, неоплатонизм и теологический аристотелизм. [2; c. 76]

О, как уже говорилось, основа религии – вера, а науки – сомнение. О поры до времени религия могла сдерживать развитие науки с помощью политической власти (а симбиоз религии и власти в середине века очевидны, да и сейчас власть оставляет за собой возможность прибегать к помощи религии). Но в конечном счете политическая иерархия религии становится важнее самой религии. Протестантизм был формой массового социального протеста именно против такого перерождения. Марне, характеризуя деятельность Лютера, указывал, что последний стремился уничтожить авторитет церкви и восстановить авторитет веры. Дискредитировав себя как господствующее мировоззрение, религия уже не могла оставаться таковым. И параллельно религиозной форме мировоззрения начинает развиваться научная форма мировоззрения. Начав с философии природы, человек открывает новые горизонты знаний, приходит к убеждению в возможности своего прочного, творческого и свободного закрепления в этом мире, верит, что он способен познать естественный характер мира и самого себя в нем. Идея незаменимой ценности человека, идеалы свободы являются духовным климатом, в котором рождается и новая философия природы.

Однако религиозное мировоззрение не собиралось сдавать свои позиции. И поэтому наивным выглядит высказывание М. Собрадо и Х. Варгаса Куллеля: «Может быть, тот факт, что естественные науки, уже начиная с Н. Коперника, а затем Г. Галилея, И. Ньютона и, наконец, Ч. Дарвина, – стали отделяться от теологии, сделал возможным мирное признание теории относительности и других революционных идей. В конце концов, А. Эйнштейну, в отличие от Галилея, не пришлось противостоять системе идей связанно с политической властью». [7; c. 101] Между тем борьба науки и религии не прекратилась до тех пор, да и инивизиция просто сменила название, нет только аутодафе. Затеяли же американские религиозные деятели «обезьяний процесс» в 1925 г.. Религия изобрела и более оригинальные способы борьбы с научным мировоззрением, одним из таких способов является мнимое сотрудничество. Наиболее яркий из таких примеров – трактовка теории относительности учеником Эйнштейна Эддингтоном, утверждавший равноправие систем Коперника и Птолемея, то есть что можно якобы с одинаковым правом рассматривать Землю как движущуюся по отношению к Солнцу (к Солнечной системе), так и Солнце движущимся вокруг Земли. Даже в рамках теории Эйнштейна это приводит к противоречиям, например, к выводу о бесконечной старости движения удаленных небесных тел относительно вращающейся Земли (тогда как одна из основ теории Эйнштейна гласит что скорость света – самая большая возможная в материальном мире, что бесконечных скоростей не бывает). Возможно, именно такое понимание (практически – политизация и идеологизация) теории Эйнштейна приводило к тому, что в АН СССР с радостью воспринимали работы делавшие попытки отвергнуть теорию относительности впоследствии эти попытки оказались ошибочными). Нередко «союз» религиозного и научного мировоззрения заключается под давлением коммерциализации науки. Тогда становилось очевидным, что господствующие классы общества финансируют протаскивание удобных им взглядов. Известно, что германский военный промышленник А. Крупп учредил в начале ХХ века большие денежные премии за лучшие работы, популяризирующие идеи социал-дарвинизма среди рабочих. Понятие «удобных» взглядов означает то, что политическая власть пропагандирует большинству в целях своей выгоды на взгляды, с которыми сама не согласна. «Союз» двух противостоящий мировоззрений – разновидность политико-социального обмана. Здесь уместно процитировать высказывание, дающее нам представление о различие между пропагандой и убеждениями: «Чем пророк отличается от обманщика? Оба они лгут, но пророк сам верит в эту ложь, а обманщик нет» (Ю Латынина)*.

К области «сотрудничества» науки и религии следует, конечно, отнести и то объяснение последних достижений науки какое дает А. Мень в том числе и указание им на то что религия открыла что-то раньше науки. Кроме того, буквально в последние годы представители религии предложили представителям науки «объединить усилия в условиях кризиса и выработать некую технологию выживания». В ряде публикаций слово «технология» заменяется уже более откровенным «теология». Похоже, религия желает, чтобы научное мировоззрение протянуло руку и … осталось без нее.

Появилось мировоззрение, выполняющее роль посредника между научным и религиозным и поэтому так же используется последним для скрытой борьбы с первым. Удовлетворительное название этому мировоззрению еще не придумано. Оно правда иногда называется «антропологическим», но это название для данной работы будет принято чисто условно.

«Антропологическое мировоззрение появилось как реакция на кризис религиозного мировоззрения и успехи мировоззрения научного, особенно марксистского. Ведь первыми идеологами «антропологического» мировоззрения были легальные марксисты, сделавшие попытку примерить христианскую религию с марксистским мировоззрением. С. Булгаков тот, что отождествлял интуицию с верой) написал статью Карл Маркс как религиозный тип», где соединял религиозный экзистенциализм с антропоцентризмом, упрекая Маркса, что тот ориентировался на все человечество, забывая об отдельном человеке. Н. Бердяев даже собственную биографию написал как философскую работу («Самопознание» – так эта книга называется, и одновременно самопознание» – одна из основных категорий мировоззрения «антропологического»). В настоящее время антропологическое» мировоззрение – поле военных действий двух мировоззрений – религиозного и научного. Ведь наряду с религиозными марксистами постепенно появлялись и экзистенциалисты – атеисты (Камю, Сартр), но это вовсе не означает появлению каких-то новых форм мировоззрений возможность восстановить свои силы, а сторонниками научного мировоззрения – возможность вести спор, нарушив формальные научные рамки. Здесь мы впервые ощущаем вопрос о научности философского мировоззрения, который будет рассмотрен ниже.

Таким образом, мы выделили четыре исторические формы мировоззрения в порядке их возникновения: мифологическую, религиозную, научную, «антропологическую». Первая из них в настоящее время как самостоятельная форма не существует, но не исчезла совсем, остальные три так или иначе присутствует в основе всех существующих философских систем, социальных наук и идеологий.

1.3 Философское мировоззрение

Философия – теоретически сформулированное мировоззрение, это система самых общих теоретических взглядов на мир, место в нем человека, уяснение различных форм человека к миру. Формально это определение сходно с определением мировоззрения но мировоззрение само по себе не является философией или какой-либо другой общественной наукой. Философия отличается от алых форм мировоззрения прежде всего способом осмысления предмета, степенью интеллектуальной разработанности проблем и метода подхода к ним.

То отличие впервые появилось в немецкой классической философии, а от нее в марксизме. Как указывали уже цитировавшие в ходе данной работы М. Собрадо Чавес и Х. Варгос Куллель, марксистская философия отличалась попыткой глобального охвата действительности: «Марксистское течение одновременно охватывало различные измерения философского и социального знания, стремясь разработать целостную теорию как для естественных, так и для общественных наук и сформулировать общезначимую концепцию мироздания. Марксизм основывался на гуманистической доктрине, рассматривавшей человека как субъекта который нуждается в совершенствовании и «естественным» состоянием которого должно быть мирное сосуществование людей с природой и друг с другом в условиях свободы. В основании марксизма была также заложена идея неуклонного прогресса, все большего овладения законами развития и преобразования общества и природы. В своем стремлении к глобальному охвату действительности марксизм сделал особый упор на мировоззрение, служившее основой для диалектического и исторического материализма». Они также отмечали, что марксистское мировоззрение с представлениями, сложившимися в науке XIX в., т.е. в момент появления философского мировоззрения марксизма. [8; c. 102]

Понятно, что для успешной конкуренции с марксизмом любое другое мировоззрение тоже должно было совершить «глобальный охват действительности», прежде всего в области: взаимоотношений мира и человека, основного вопроса философии, философского познания и нравственности. Большинство этих взглядов либо было изложено выше, либо будет изложено при рассмотрении вопроса о «мировоззрении на практике». Но один пример все же можно привести здесь, он касается основного вопроса философии. Дело в том, что существует решение, резко отличающееся и от привычного нам материалистического, и от традиционного идеалистического. Оно выражено в высказывании бывшего марксиста В. Свинцова, ныне не скупящегося на антимарксистские выпады, все чаще и чаще не укладывающиеся в рамки норм научной этики. Это высказывание отдает крайним прагматизмом: «… дело вовсе не сводится к тому, чтобы провозгласить приоритет материи или духа. Дело прежде всего в степени близости к насущным человеческим нуждам, тревогам и заботам тех или иных философских интересов. Или (что то же самое, но с отрицательным знаком) в степени их оторванности от жизни, в пресловутый философской абстрактности, в никому не нужном зауми. Так ли уж мне важно что материя первична, что пространство и время суть объективные формы ее бытия и т.п.? Какое мне дело до этого если я … вот сегодня, сейчас, в сию минуту должен сделать свой выбор…» [7; c. 6] Высказывания такого рода свидетельствую об ограниченности мировоззрения (вспомним, что господин Журден тоже не подозревал, что всю жизнь говорил прозой?), но могут использоваться и для нападок. «Философия тревоги», экзистенциализм, который по мнению Свинцова, является основой мировоззрения «во всем цивилизованном мире», [7; c. 8] универсальностью не обладает. Даже наоборот, экзистенциализм «на место ответа ставит саму проблему, всячески стараясь ускользнуть при этом от настоящего, реального ответа». (П. Тиллих). [9; c. 186]

Конечно, в мировоззрении подчеркивается важность психологических, социально-психологических и эмоциональных моментов, они определяют черты характера и настроения человека, а в конечном счете – готовность к действию, готовность отстаивать свои взгляды. Но противопоставлять выше перечисленным моментам научную составляющую в философском мировоззрении, как делает свинцов, ошибочно. Проблему близости к к насущным человеческим нуждам, тревогам и заботам» способна решить не только философия, эту проблему по своему решают психология и образование, экономика и политика искусство и религия. И любая сторона человеческой культуры из числа названных вполне может обладать определенной «степенью оторванности от жизни». Ясно, что под влиянием незваных составляющих человеческой культуры находится и философское мировоззрение, очевидна и обратная связь. В таком случае: чем отличается подход философии от подходов других сторон культуры? Ответить на этот вопрос можно только поняв другой, не менее важный вопрос – о научности философского мировоззрения.

.4 Проблема научности философского мировоззрения

Мы видели, что формы (типы) мировоззрений многообразны. Соответственно, в истории философии мы встречаем множество философских учений, принадлежащих прошлому и настоящему. Однако далеко не все они претендуют и могут претендовать на статус научно-философского мировоззрения. Научно-философское мировоззрение – это такая система понимания мира и места в нем человека, которая опирается на науку, корректируется и развивается вместе с наукой и сама оказывает активное влияние на развитие науки. Научно-философское мировоззрение выполняет ряд познавательных функций, родственных функциями науки. Наряду с такими важнейшими функциями, как обобщение, интеграция, синтез всевозможных знаний, открытие наиболее общих закономерностей, связей, взаимодействие основных подсистем бытия, теоретическая масштабность философского разума позволяет ему осуществлять также эвристические функции прогнозов, формирование гипотез об общих принципах, тенденциях развития, а также первичных гипотез о природе конкретных явлений еще не проработанных специально-научными методами. [10; c. 64]

Вопрос о научности философского мировоззрения – это вопрос об отношении философии к науке. При попытке ответить на него нередко допускается абстрактное, неисторическое сопоставление познавательных функций философии и науки. Этот подход может привести к прямому ошибочному отождествлению философии с наукой («философия решает в принципе те же задачи, что и наука, только на другом, предельно обобщенном уровне»), так и к их противопоставлению (вспомним высказывание В. Свинцова о «ненужной зауми»). Возможен и другой подход, также содержащий скрытую ошибку. Он основан на том, что философия, в отличие от конкретных наук, изучающих частные законы, определялась как наука о наиболее общих законах развития природы, общества и человеческого мышления. Согласно этой точке зрения, восходящей еще к Аристотелю, философия мыслится как набор самых общих положений, выступающих по отношению к развитому научному знанию как «нечто вспомогательное, но главное. При этом не только не раскрывается реальная картина соотношения философии и науки в истории культуры, но даже во многих утрачивается понимание специфики философии, достигнутое еще в классической немецкой философии. Аналогичен и результат составления философии с другими сферами человеческой культуры (религией, искусством и т.д.). Поэтому ответ о взаимоотношениях философии к науки и о возможности научно-философского мировоззрения может быть только следующим: философия и наука рождаются, живут и развиваются при наличии уже сложившихся, исторически конкретных типов культуры, испытывая воздействия различных их составляющих. Вместе с тем они обе оказывают заметное влияние друг на друга и на весь комплекс культуры, причем характер и формы этого влияния имеют историческую природу меняют свой вид в различные эпохи. Понять функции философии и науки их родство и различие можно лишь на базе обобщения их реального статуса роли в различные периоды истории. Выше было названо какие функции философии и науки родственны.

Конечно, и религиозно-философское мировоззрение (тесно соприкасающееся с «антропологическим», например, через посредство экзистенциалиста) претендует в какой-то мере на действительную или мнимую научность, в особенности в капиталистическим мире, в форме неотомизма, пытающегося опереться на авторитет науки (существует папская академия наук в Ватикане, присуждаются ученые степени магистра и доктора теологии). И так обстоит дело не только в католической религии, но и во всех остальных теологиях: православной (вспомним взгляды А. Меня на познаваемость мира), иудейской (тот же Мень опирался на взгляд иудаизма, пытаясь совместить его с православием), всех восточных. Теология сама по себе может уже считаться религиозно-философским мировоззрением, поскольку пытается судить о сущности мира и месте человека в этом мире. Конечно, исходя из этого, можно было бы усомниться в правомерности разграничения основных типов мировоззрения. Но мы видели уже что «научность» нужна религии и для другого, в частности, чтобы подчинить или хотя бы «предвосхитить» науку. Кроме того, «научность», даже мнимая требуется религии в соответствии с современными историческими условиями: после целой серии многовековых успехов науки и побед светской власти над духовной религиозному лагерю ничего на остается, как использовать достижения науки в своих целях, раз нельзя запретить (пример – использование теории относительности в целях «доказательства» равноправия систем Птолемея и Коперника: отрицать последнюю конечно, теологи в нынешних исторических условиях уже не могут, поэтому и избирать «научный» способ борьбы с ней). Тем более известны факты, что в середине века религия даже для высших церковных иерархов была не убеждением, а пропагандой (т.е. они сами в нее верили). Во время борьбы французского короля Филиппа IV с папством хранитель королевской печати Гийом де Ногарэ обнаружил личные письма и дневники папы Банифация VIII а записями, свидетельствовавшими о вопиющем (тайном) безбожничестве папы. Один этот пример свидетельствует о важном слабом месте теологии. Здесь нарушено требование готовности отстаивать свои взгляды, общее для всех исторических типов мировоззрения, а также нарушение всегда имеет место при несовпадении пропаганды и убеждений, на практике – при включении тех или иных мировоззренческих систем в технологию осуществления власти.

С этой же точки зрения мировоззрение Возрождения относящееся к «антропологическому» в соответствии с современными представлениями, все же следует признать научным для своей эпохи.. Именно на этом этапе пути науки и религии заметно разошлись. «Антропологическое» мировоззрение было для своего времени материалистическим, кстати, подобно тому как свой вклад в материалистическую философию сделал и позитивизм. Материализм признал несомненные достижение неопозитивистов в математической логике, лингвистической философии.

Однако сами натуралисты и позитивисты при смене поколений постепенно отходили от материализма. Этого и не могло произойти: их системы не были системами «последовательного до конца материализма».

Оценивать научную объективность того или иного философского мировоззрения, как мы видим, невозможно в отрыве от социальных позиций, так как философские учения принадлежат породившему их обществу и не могут существовать без влияния культуры и уклада жизни этого общества. Социальный смысл философских учений может выражаться как в самих взглядах, идеях, так и в роли, какую они играют в процессе общественного развития. Мировоззрение, причем не только философское и тем более научное не может быть не социальным. Более того, часто с этих позиций его можно прямо называть классовым. И все мировоззрения классового характера не возникают из ничего. Это наглядно показано, например в книге Н.И. Бухарина «Политическая экономия рантье».

Начнем, для дальнейшего понимания, с того, как Бухарин понимает происхождение рантье: «капиталистическое развитие последних десятилетий с необыкновенной быстротой аккумулирует громадные массы «капитальных ценностей». Накопленная прибавочная ценность притекает, – благодаря развитию всевозможных форм кредита, – и к лицам, не имеющим отношения к производству; число этих лиц все возрастает и образует целый общественный класс – класс рантье». Строго говоря, Бухарин указывает на то, что рантье в обычном понимании не класс, а лишь одна из групп капиталистов, но со своими особенностями. Среди особенностей главными являются: [1; c. 37-41]

§психология потребительства. Ввиду оторванности от сферы производства, а зачастую – и от сферы обращения слой рантье является паразитической буржуазией по преимуществу и развивает такие душевные особенности, которые роднят его с разлагающимся дворянством конца «старого режима» и с верхушкой финансовой аристократии того же периода», – пишет Бухарин, но он тут же указывает, что рантье не оторваны от потребления, это «основа всей их жизни, и психология «чистого потребления» сообщает этой жизни ее особый стиль». Напротив, трудящимся, как непосредственным участникам процесса производства, свойственна психология производителей;

§обостренный индивидуализм выражающийся в еще одном последствии перехода к потреблению – утраты социально-полезных функций. Находясь в стороне от общественной жизни, рантье теряет интерес ко всему социальному вообще. Трудящимся же, как указывает Бухарин, присуще «максимальное чувствование социальных связей», и это имеет опять таки материальную (а не духовную) в лице концентрации производства;

§страх перед социальными переменами – самая существенная черта прослойки рантье. Рантье «или не может психологически представить себе таких времен, когда ему подобные не будут получать никакого дохода от своих ценных бумаг вообще, или в ужасе закрывает глаза перед такой перспективой…» (Н. Бухарин). Соответственно трудящиеся всегда заинтересованы в социальных переменах названного характера, и опасность социальных перемен для рантье заключена в деятельности трудящихся или класса.

Подводя итоги, Бухарин пишет следующее: «Эти три черты «общественного сознания» рантье, вытекающее непосредственно из его «общественного бытия», отражаются и на высших ступенях сознания, на его научном мышлении. Психология всегда является базисом для логики, чувство и настроение определяют общий уклон мысли, те точки зрения с которых рассматривается и логически обрабатывается окружающая действительность. Если отдельное положение какой-нибудь теории, взятое изолированно, … может не обнаруживать своей социальной подкладки, то последняя всегда становится ясной». Все три черты рантье Бухарин находит у сторонников «австрийской школы предельной полезности: потребительскую психологию – в том, что в основе анализа находится потребление; гипериндивидуализм – в субъективно-психологическом подходе; боязнь социальных перемен – в открытой попытке приспособить свои экологические категории для всех времен и попутном отрицании всего исторического. Бухарин делает вывод: «… тип рантье является предельным типом буржуа, а теория предельной полезности – идеологией этого типа». [1; c. 42-43]

Мы видим что субъективность или объективность научно-философского мировоззрения зависят и от социальных позиций. Более того, дальнейшее развитие мировоззрения в мирах общественно-научном и идеологическом может привести его к превращению в социальную технологию. Все дальнейшее изложение темы принимает иной характер: мировоззрения будут рассматриваться в таких формах, как составные части общественных наук и социальных технологий.

«Как в связи со своим объектом – изучением человека и форм его социальной теории могут способствовать стабилизации или дестабилизации обществ, раскрывая основные механизмы их устройства. В этом смысле общественные науки отличаются от естественных весьма существенно. Власть тенью следует за теоретической работой в области общественных наук», – отмечает уже цитировавшиеся в данной работе костариканские социологи М. Собрадо Чавес и Х. Варгас Куллель. Действительно, мировоззрения сами по себе не остаются мировоззрениями. Мы уже видели что мировоззрения включаются в социальные теории, социальные теории – в социальную практику, названную в данной работе социальной технологией. Но приводимые примеры показывали, что происходит, а вот как это происходит – будет воспроизведено при дальнейшем изложении.

2.1 Роль мировоззрений в формировании общественно-научного потенциала

Общепринято, что социальная теория не может превращаться в самоцель в поисках объяснения своей деятельности. Однако научные положения могут становиться свидетельством подтверждения ими опровержения того или иного мировоззрения.

Рассмотри два примера из марксистского мировоззрения – концепцию действительности и концепцию социального конфликта (возможность, что последняя есть частный – общественный – вариант первой).

Марксистская концепция действительности как процесса, объяснение которого проистекает из факторов присущих ему самому, сводится к следующим основным положениям:

§действительность находится в процессе постоянного преобразования, абсолютно лишь движение;

§действительность должна пониматься как всеобщность; все ее элементы взаимосвязаны и не могут существовать вне этой взаимосвязи (понятие системы);

§единство и борьба противоположностей – это принцип объяснения постоянного преобразования действительности (равновесие – временный результат единства и борьбы противоположностей);

§как всеобщность, находящаяся в процессе преобразования, действительность эволюционирует не по воле случая, но в результате действия объективных законов развития, поддающихся познанию. [8; c. 106]

Концепция действительности – пример значительного вклада конкретного (марксистского) мировоззрения в развитие общественных наук, который и сегодня сохраняет свою актуальность. Марне, воспринимая действительность как систему, всеобщность, подтвержденную постоянным преобразованиям, принцип объяснения которых крепится в единстве и борьбе противоположностей, сформулировал концепцию, используемую по крайней мере частично, другими теориями, например, теорией систем. Кроме того, современная физика разделяет некоторые положения данной концепции действительности.

А если проанализировать частный случай данной марксистской концепции и взять действительность социальную? Такое представление было бы цельным не только для рассматриваемого вопроса о влиянии конкретных мировоззрений на общественные науки, но и для дальнейшего изложения всей темы, особенно в части превращения социальных наук в технологии осуществления власти.

Марксистские положения об историческом характере форм экономической политической и социальной организации человеческих обществ, системный подход к обществам и значимость конфликта для развития обществ не получили сколько-нибудь значительного опровержения. Более того, и здесь можно говорить о вкладе марксистского мировоззрения в общественные – в данном случае – политические науки. Значимость конфликта при объяснении социальных явлений составляет действительное достижение марксистской мысли – ныне множество авторов, представляющих различные традиции и школа, признают существование конфликта как неотъемлемого атрибута социальных отношений, а вовсе не как порока или патологии. Представляет немалый интерес, например, разработка американскими исследователями теории игр и моделей сходства, применяемых в теории принятия решений и при урегулировании конфликтов путем переговоров.

Одновременно серьезным сомнениям подвергаются марксистская концепция классовой борьбы и тезис об обусловленности в конечном счете социальных явлений экономическими процессами.

Прежде всего делаются попытки пересмотреть роль, отводимую классовой борьбе как двигателю истории и сердцевине социального конфликта. Что же предлагает критика, взамен этого утверждения? Наиболее распространенна теория «социальной стратификации». Согласно ей, понятие «класса» якобы теперь устарело, оно лишено объективного содержания; и теперь все труднее становится определять, кого относить к рабочим, кого – к буржуазии, поскольку теперь «хорошо одетый рабочий тоже выглядит как буржуа» (справедливости ради следует отметить, что у буржуа есть возможность купить несколько костюмов, а удачливый рабочий – один или два).

Название «социальная стратификация» происходит от понятия «страты», которым стараются заменить понятие «классы». Стратами называют социальный строй в состав которого может быть определен не отношением людей и средством производства, не различием их места в определенном укладе общественного хозяйства, а размером дохода людей, профессией, образованием, местом на служебной лестнице, в управлении производством и т.д. Однако, как показывает действительность, наемный рабочий по прежнему остается наемным рабочим. Переход из низших «страт» в высшие – явление редкое (если не исключительное), о котором не приходится говорить как о социальной закономерности. И наоборот, пролетаризация, т.е. превращение мелкобуржуазных элементов в наемных рабочих, а зачастую в безработных – явление массовое.

Разумеется, нередки случаи, когда собственники-работодатели стремятся при каждом удобном случае использовать откровенно феодальные и даже рабовладельческие методы эксплуатации. Например, они постоянно лоббируют свои интересы по поводу реформы своих отношений, чтобы отношения работодателя и наемного рабочего максимально приблизились к типу «хозяин – слуга». Антирабочие поправки к законодательству за последние пять лет были приняты в большинстве развитых стран и вызвали массовые выступления рабочих (от Южной Кореи в январе 1997 г. до Италии в апреле 2002 г.).

Классовая борьба есть выражение одного из фундаментальных противоречий общества, вынуждающих это общество к самосовершенствованию. Наивно было бы полагать, что современная цивилизация пришла к модели демократического общества только лишь в результате интеллектуальных гуманистов и социальных реформистов, – оно приняло современный вид в ходе довольно длительной эволюции и под воздействием борьбы никуда не исчезла, хотя и не обязательно принимает экстремальные формы.

Не следует пересматривать и обусловленность социальных явлений экономическими. Правда считается, что массовый конфликт и экономическая основа не всегда являются наиболее важными для общества, что иногда конфликты классовыми противоречиями и экономическими проблемами и не всегда находят свое отражение в классовых столкновениях, более того, иные конфликты могут быть важнее конфликтов на почве отношений собственности. Однако в любых конфликтах прослеживается, материальная основа. Например, в 70-х годах жители английской колонии Гилберта и Эллис (ныне два независимых государства – Кирибати и Тувалу) проголосовали за разделение. Полинезийцы – тувалу, привлекаемые англичанами на низшие и средине должности в управлении и поэтому составившие туземную элиту опасались оказаться на положении национального меньшинства в возможном независимом государстве; а у микронезийцев островов Гилберта были иные интересы – стремление получать доходы от продажи фосфоритов с острова Ошен.

Попытки объяснить исторический процесс с «геополитической» точки зрения (ставшие очень популярными после 11 сентября 2001 г.) также не имеют никакого смысла. Тем более чем здесь имеет место та самая ситуация, когда мода на те или иные теории становится важнее их объективности. Точно так же, как в советское время во всей политологической и философской литературе доказывали ложность геополитической теории, так в постсоветской литературе ее считают безупречной, даже пересматривают историю с ее точки зрения. Вот выдержка из отечественной истории, пересмотренной в геополитическом духе: «Геополитическим было по сути движение России к морям Балтийскому, Черному, Каспийскому, в Сибирь, на Дальний Восток, или, например, включение всей Волги своего основного водного магистрального пути – в единую государственность». (А. Венгеров)*. Но ведь эти территории нужны были России не сами по себе западноевропейскими державами – им нужны были золото, рабы – ценные породы дерева и т.д., так и США сейчас нужен не Ближний Восток, а ближневосточная нефть. Вспомним, наконец, ту же колонию Гилберта и Эллис: англичане выбрали местом колониальной администрации остров Ошен, значительно отдаленный от остальных островов, но зато богатых фосфоритами.

Таким образом, под геополитическими скрываются материальные конфликты.

Впрочем, известны попытки объяснить и события 11 января 2001 г. конфликтом богатых и бедных, причем уже не индивидуумов и не классов, а народов. Ведь по подсчетам статистиков, в противовес «золотому» миллиарду, в мире наберется «неграмотный» миллиард «голодный» миллиард и т.п. И сторонники теории «богатых» и «бедных» наций (стран) может прокомментировать указанные события так: представитель бедной нации, чтобы отомстить нации богатой, способен на это даже ценой самопожертвования, например, захватив одно достижение цивилизации и направив его на другое. И ведь богатство одних стран и бедность других – не изначальные категории, они достались в наследство от истории. Более того, если уже обращаться к истории, то часто бедность одних наций является следствие политики других наций; полеервирование отсталости, а то и прямого ограбления народов колоний. Развитые страны и сейчас продолжают прежнюю политику, только изменили способ – они пытаются затянуть развивающиеся страны в долги.

Можно сделать только одно замечание: вклад марксистского мировоззрения (в виде концепции социального конфликта) в обществоведение настолько значителен, что прочим мировоззрениям остается только восхищаться его значительностью, хотя бы они и готовили его отрицание, опровержение, подмену или даже относились к нему безразлично. [8; c. 106-107]

Концепция человека как совокупности общественных отношений и критическое отношение к капиталистическому обществу 9показывающие, что марксистское мировоззрение касается социальных структур и социального неравенства) подтверждают, что мировоззрения неизбежно сопутствуют социальным теориям и обогащают социальные теории. Происходит это потому, что нет формы развития науки. Полностью свободной от мировоззрения. Это относится не только к общественным, но и по всем другим наукам. Справедливость этого утверждения будет заметна еще сильнее при введение понятия социальных технологий.

2.2 Отношение общественных наук к мировоззрениям

мировоззрение философский социальный общественный

Рассматривая вопрос о вкладе мировоззрений в общественные науки, нельзя обойти вопрос об обратной связи: каково отношение общественных наук к конкретным мировоззрением.

В сущности, второе можно свести к следующему: как общественные науки должны реагировать на те или иные мировоззрения. Длительное время социальные теории воспринимались в качестве метода для утверждения неопровержимости мировоззрений, подчиняясь своим исходным допущениям. Затем появились прагматические взгляды – что целью общественных наук не является возвеличение и развенчание мировоззрений; что, несмотря на возможность при помощи определенных научных открытий подтверждать или опровергать некоторые посылки соответствующих мировоззрений, ни в одном из этих случаев наука не должна выступать в качестве меры истины по отношению к концепциям служащим для нее основанием.

Правда, два противоположных мировоззрения, даже враждебных, вряд ли могут стать основой для одной социальной науки. Можно было даже говорить о параллельном существовании нескольких систем социальных наук. Могла разве мальтузианство и марксизм ужиться в рамках одной социальной науки? Нет, между ними отношения ввиду изначально несовместимой мировоззренческой основы будут такими, как говорил Ахилл в «Илиаде»: «Как невозможен договор между львом и людьми или между волками и овцами, так он невозможен и между нами». Но если Гектор был в попытке начать переговоры искренним, то адепты зарубежных социальных теорий часто прибегают к такому приему: предлагают перемирие или союз, чтобы усыпить бдительность идейных (да и не только идейных) противников, а затем ударить в самом удобном случае.

Возьмем, например, тот же «союз науки и религии» в целях борьбы за выживание. То, что говорят уже не о «социальной технологии» выживания а – более откровенно – о теологии выживания, – показывает, что религия вновь стремится обрести власть над наукой. И имеет огромный успех: ряд передач, посвящены паранаучным (в бытовой терминологии – «сверхъестественным») явлениям. Конечно, паранаука – сама по себе любопытная область для исследований, но эта область (по классификации Венна-Нетушила) – пограничная между знанием и незнанием, между наукой и невежеством. Если какое-либо паранаучное явление получит научное объяснение, то оно переходит в область науки; если же такого объяснения нет или есть опровержение, то явление может как остаться паранаучным, так и перейти в область невежества. Но сейчас вопрос стоит о проникновении паранаучных явлений в область науки без необходимого «пропуска – научного объяснения.

Или взять только что названные взаимоотношения марксизма и мальтузианства, которое в период кризиса марксизма вновь подняло голову. Даже делались попытки возвеличить мальтузианские взгляды. Вот что писал Н. Моисеев: «Конечно, были провидцы, которые предупреждали о возможных катастрофических последствиях бездушного отношения к природе…Среди них особое место занимает английский монах Т. Мальтус, который, может быть, стал первым, кто четко сказал о том, что будущее человечества зависит от его способности соизмерять собственные потребности и возможности планеты, которые весьма и весьма ограничены – так я считаю нужным трактовать основное содержание его книг… По существу, в главном Мальтус был прав…» [6, c.83] Но тот же Моисеев не может за маской общечеловеческих ценностей скрыть социального содержания возвышаемой им теории Мальтуса: «Система взглядов Мальтуса подвергалась жесточайшей критике, особенно со стороны марксистов. Правда, она носила скорее эмоциональный, чем научный характер. И надо сказать, что для этого были определенные основания. Так, например, среди утверждений ученого монаха было и такое: человек не имеет права претендовать на какое-либо положение в обществе, если его родители не оставили ему нужных средств к существованию. Такое утверждение, конечно антигуманно и не может быть согласованно с нашими сегодняшними средствами».Следует добавить – это не просто антигуманное утверждение, это – тот самый пример, который подтверждает, что, говоря сегодня о «социальной стратификации», зарубежные социальные теории, превращаясь в социальные технологии, пытаются оправдать и охранять чуть ли не кастовый строй, воплощая его в такой «аксиоме»: «Только сын банкира может стать банкиром, сыну же фермера суждено стать фермером». Как быстро они забыли, что «первый из Асторов ехал на Запад третьим классом». (О. Генри) Индивидов желающих стать такими «первыми»всегда много, и всегда дальние потомки «первых прошлых поколений будут чинить им препятствия. И – вызывать этим ярость претендентов, далеко не всегда бессильную и безобидную.

Если же брать масштаб не отдельного человека, а целого социального класса или группы, то коллективная ярость может выражаться при таких мальтузианских подходах более откровенно. В гротескной фантастике И. Вайса «Дом в тысячу этажей, где по ходу событий происходит пролетарская революция, только меньшинство революционеров стоит за уничтожение идолов Молоха», т.е. угнетателя, большинство же сами хотят стать угнетателями и призывают «поставить аристократов к конвейерам» вместо себя. И если помимо возможности попытаться как предлагал Мальтус, лишать таких людей, которым нечего наследовать, и права тем больше вероятность, что в случае своего низвержения аристократы поймут «какова разница между властью и рабством» (Эсхил).

Самым же последним вопросом следует задать такой: почему самой крайностью последователей марксизма было выдвижение идеи «мировой социалистической революции», тогда как последователи Мальтуса антигуманно утверждали неизбежность войн, пользе эпидемий, насильственном сокращении рождаемости, а в последние годы даже посчитали максимумы численности населения для каждой страны (в 3-7 раз меньше их нынешней численности населения)? Не говорит ли это об упоминавшейся выше близости или чуждости человечеству тех или иных философских идей? [3, c.95]

Представления о том, что в общественных науках «все хотят найти философский камень для того, чтобы обрушить его на голову соседа» [8, c.101] (М. Собрадо Чавес, Х. Варас Куллель), – как минимум наивно, и вот почему. Из несходных мировоззрений вырастают исходные системы общественных наук и исходные направления в рамках общественных наук, имеющих место в противоположных или просто существенно различающихся системах. Почему, например, в зарубежной системе общественных наук существовала советология, или самостоятельная отрасль изучения, а в СССР не было «западологии»? Почему то, что в нашей стране изучалось этнографией, за рубежом было предметом изучения этнологии? Почему в зарубежной социологии было геополитическое направление, считавшее, что та или иная территория в любой войне или «дипломатическом подходе» нужна кому либо сама по себе? Наконец, почему за рубежом появилась теория социальной стратификации, в противоположность классовой теории? Все это свидетельствует о том, что в основе различных систем общественных наук и даже однородных общественных наук (как социология) находились разные мировоззрения. И не следует думать, что за годы противостояния двух систем отечественные общественные науки безнадежно отстали, потому что ведущие зарубежные направления в социальной науке были под запретом. Прежде всего у отечественных социальных наук также были крупные успехи, которые в равной степени не имели доступа в зарубежную систему социальных наук.

Например, исторический материализм выдвигал идею развитию общества, социальная антропология входящая в состав этнологии) – адаптации. Более того, в период «взрыва свободы», т.е. в начале 90-х годов, адаптивный подход даже пытался занять место нового универсального метода познания. Но адаптация не всегда обеспечивает развитие. Более того, если воспользоваться категориями геополитики и географического направления в социологии (т.е. тех общественных наук и их подходов, которые существуют в рамках той же системы, что и этнология с социальной антропологией), то как раз наиболее адаптивно ориентированны общества оказывались на периферии исторического процесса, поскольку они объективно нуждаются не столько в развитии, сколько в стабильности, гарантирующей выживание (кстати, не из адаптивного ли подхода, взятого в мировом масштабе выросла теория «устойчивого развития»)? Зарубежная культурно-социальная антропология сложилась в период между двумя мировыми войнами в русле мировоззрения позитивной философии (явившейся реакцией на эволюционизм и исторический материализм). В числе главных отличительных черт этого научного направления были отрицание объективных законов развития, скептическое отношение к возможности и целесообразности его направления. Исходя из этих установок, зарубежные социологи отказались от самого понятия исторического прогресса, употребляя нейтральное понятие «изменение» [3, c.94].

Впрочем такой подход был не только научным, но и политическим. Подобно тому, как ручьи впадают в реки, реки – в моря, так и мировоззрения вливаются в общественные науки, а общественные науки в силу своей связи с политической системой) – в социальные технологии.

2.3 Социальные технологии как практическое воплощение общественных наук с определенной мировоззренческой основой

«Как в связи со своим объектом – изучением человека и форм его социальной организации, – так и в связи с последствиями его деятельности социальные теории могут способствовать стабилизации или дестабилизации обществ, раскрывая основные механизма их устройства. В этом смысле общественные науки отличаются от естественных весьма существенно. Власть тесно следует за теоретической работой в области общественных наук» (М. Собрадо Чавес, Х. Варгас Куллель) [8, c.101]

Из всего изложенного выше можно составить такое определение: общественные науки – это знание, которое позволяет определить факторы, объясняющие организацию обществ, формирование идентичности, коллективного и индивидуального поведения. Технология в социальной сфере представляет собой системы идей и правовые, политические, институциональные механизмы, используемые властью для осуществления контроля и управления социальными процессами, что может способствовать легитимации центров вместе или оспарению их прав на овладение властью Выбор технологий в социальной сфере, испытывает на себе сильное влияние политической власти. В ходе работы указывалось на отсутствие дифференциации между общественными науками и властью. Это не просто исторически сложившийся тип отношений между ними – он сложился в связи с тем, что наука занялась изучением социальных отношений (причем еще в то время, когда общественные науки только начали отделяться от общественных). Многие философские системы древнего мира знали учение о власти. Например, Аристотель давал классификацию форм правления (правда, он считал одни формы – «упадочные» – простым извращением других; так, тирания у него – извращение монархии и т.д.). Более того, не только социальные науки, но даже определенные мировоззрения могли непосредственно входить в систему социальных технологий. В качестве такого примера можно привести форму правления в Арабском Халифате -0 ислам не дает различия между религией и властью, а именно такое смещение – частный случай социальной технологии, где в качестве системы идей выступает религиозное мировоззрение.

Разделяя определение социальной технологии, данное только что, можно отметить: мировоззрениям, а чаще общественным наукам отводится роль именно системы идей, образующих основу социальных технологий. Иногда даже система политически, права и институтов строится в соответствии с этими идеями. Так, уже скоро двести лет, как система внешней политики США строится в соответствии с идеей «доктрины Монро», и единственное, что добавили его преемники, – распространили ее и на Восточное полушарие. Правда, тем же преемникам Монро пришлось столкнуться с наконец-то сформированной системой международного права и прилагать все свои казуистические способности, чтобы употреблять его нормы на пользу себе, использовать пробелы в нем и искать возможности для его обхода, так как «доктрина Монро» все больше противоречит международно-правовым нормам.

Социальная технология, точнее, мировоззрение, составившее основу системы идей этой технологии, может упоминаться также как «государственная идеология» или «политическая философия».

Политическое принизывает мировоззренческая система, в которой центральное место занимает идеология. В целом проблемы идеологии трудно отделить от проблем, касающихся авторитета, власти, властных отношений. Она призвана придавать значимость институциональным отношениям между людьми, объяснить, обосновать, оправдать или отвергнуть политические реальности в конкретно-исторических условиях. С этой точки зрения политика представляет собой арену столкновения различных идеологических систем, идейно-политических течений и направлений.

Само определение понятия «идеология» предполагает пристрастие и предвзятость, так как идеология выражает интересы класса, социальной группы и т.д. В силу этого считается, что никакая идеология не может быть узаконена в качестве государственной. Это положение отражено и в Конституции России. Но стремление к полной деологизации общественных наук бесперспективно. Научный анализ политических явлений всегда уживается с теми или иными идейными или идеологическими позициями исследователя. Всегда говорится об утверждении плюрализма идейно-политических течений, подходов, методологических принципов, их сосуществования, но выше мы сами видели наличие несходных и даже различных общественных наук, причем это несходство – от различной мировоззренческой основы. При возникновении социальной технологии избирательность становится еще более точной. Свое место в этом случае занимает термин «изменение», подменяя собой термин «развитие», свобода представляется в качестве нежелания знать необходимость, а вместо классов в обществе признается существование стран. Речь уже идет не объективном объяснении тех или иных политических явлений а о том, что официальная идеология стремится сделать упор на ценности, обеспечивающие подчинение власти. К тому же очевидная взаимосвязь мировоззрения с научной теорией облегчает все остальное.

Правда, социальная технология может существовать и в рамках «идеологического плюрализма», но и здесь просматриваются явные черты официальной идеологии:

§по прежнему в обществе остаются те, кто стоит за сохранение существующих порядков, и те, кто стоит за их отмену, и идеологическое столкновение (не обязательно принимающее экстремальные формы) между ними неизбежно;

§господствующей идеологией может стать сама доктрина «идеологического плюрализма», не допускающая наличие «идеологической монополии». Любая идеология, принятая теми, кто стоит за отмену существующих порядков, как скоро она начнет находить себе новых приверженцев, может быть обвинена в «узурпации монополистических позиций»;

§наличие «множественности идеологией» часто носит ограниченный характер, напоминая политическую систему страны, где формально многопартийность, но при этом есть ограниченный перечень разрешенных партий;

§множественность идеологий способствует разделению общества, облегчая управления им, кроме того, любая идеология по своему представляет себе привлекательной (даже понятия используются произвольно, например, в одном из «новорусских» фильмов встречается словосочетание «прогрессивные взгляды на свободную любовь»; следовательно, в любом мировоззрении все, что нравится его сторонникам, будет называться «прогрессивным», а для несоответствующего их мировоззрению они не пожелают откровенно-оскорбительных слов). Оказалось же привлекательной американская потребительная идеология, и причем настолько, что как пишет И. Самсон: «Любое отклонение от американизированной модели потребления воспринимается как несправедливость и вызывает недовольство». [6, c.96]

Сопоставляя системы оболванивания (по его собственному выражению) – американскую и советскую – известный политолог А. Зиновьев отдает предпочтение первой как более хитрой и привлекательной (так и хочется написать – привлекающей). Социальная технология в США основана на тотальном либерализме («идеологическом плюрализме» с указанными ограничениями), на национальном (или наднациональном, в соответствии с их образом «плавильного котла») минимализация, спекуляция и на то, что американизация в мировом масштабе означает стабилизацию в том же масштабе. Квинтэссенция их взглядов воспроизведена в проектной фразе: «Если так думает мой президент, почему я должен думать иначе?»

США – это пример превращения либеральной позиции в мировоззренческом плане в социальную технологию. Это превращение зашло настолько далеко, что по мнению американских политологов и экономистов, «в Японии, нередко играющей роль символа экономического успеха, хозяйственная система вовсе не либеральная, а социальная – довольно тоталитарна. Личные своды в ней не стали главной целостностью, и с этой точки зрения она ближе к коммунистическим режимам, чем к западным демократиям». (И. Самсон) [6, c.97]

Несмотря на противоречия по ряду вопросов, социальная технология тотального либерализма имеет много сходного с марксизмом в качестве социальной технологии, особенно в вопросах этики и морали:

§существует образ-пример для подражания миллионам рядовых людей. В марксизме это революционер, самоотверженный и бескорыстный, в тотальном либерализме – «сильная личность» (образ более чем абстрактный); оба всецело преданы «великому делу», будь то мировая революция или освобождение мира от террористов;

§вмешательство в дела других стран понимались как путь освобождения от беспорядков, царящих в мире, с одновременным установлением своей системы в мировом масштабе;

§«новый человек» представал как результат освобождения личности.

Данный пример еще больше показывает роль мировоззрений в формировании социальных наук и тем более социальных технологий. Известно, что социальные науки могут изучать одно и то же, социальные технологии – иметь сходные черты, но из-за различной мировоззренческой основы оказываться несходными, противоположными и даже враждебными. Выбор мировоззренческой основы, уже вышедшей в систему социальных наук, как уже указывалось, осуществляется в интересах или власти, или ее противников – достаточно серьезных претендентов на власть. Но в случае победы последних их идеология, носившая первоначально революционный характер. Преображает черты социальной технологии с ее избирательностью.

Таким образом, мировоззрение развивается в двух направлениях – как социальная теория, нуждающаяся в научном обосновании, и как технология осуществления власти.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Основные выводы по работе следующие:

1)в структуре мировоззрения можно выделить философские, научные, политические, нравственные и эстетические взгляды. Кроме того, названные взгляды могут выражаться в виде знаний и в виде убеждений, которые не обязательно совпадают;

2)мировоззрение исторически выступало в таких формах, как наивное (мифологическое), религиозное и научное. Особую форму представляет «антропологическое мировоззрение», которое является пограничным между научным и религиозным;

)научность философского мировоззрения состоит в том, что такое мировоззрение предполагает понимание мира и места в нем человека, опираясь на науку, корректируясь и развиваясь вместе с наукой и оказывая влияние на развитие науки. Особенно заметно это влияние при взаимодействии мировоззрений и общественных наук;

)наличие политических и нравственных взглядов в мировоззрениях предполагает, что социальные теории, возникающие на их основе, отражают конкретные социальные позиции. Поэтому и социальные науки, а следовательно, и социальные технологии формируются не без социальной избирательности;

)социальные технологии всегда основаны на достижениях общественных наук, но выходят за их пределы. Социальные теории являются идеологической основой социальных технологий, они также могут раскрывать их характер, достижения или ограниченность; эти знания могут использоваться для модификации социальных технологий.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бухарин Н.И.Политическая экономия рантье» М.: «Политиздат», 1990 – 156 с.

. Делокаров И.Х.«Закончилось ли противостояние науки и религии»// «Общественные науки и современность», 1996, № 1, с. 74-84.

. Делокаров И.Х.«Мировоззренческие основания современной цивилизации и ее глобальный кризис // «Общественные науки и современность», 1994. № 2, с. 89-98.

. Мень А.«Познание мера» // «Наука и жизнь», 1990, № 4, с. 50-56 (сопроводительная статья П. Симонова «Вступая на третий путь»)

. Моисеев Н.Н.«Современный рационализм и мировоззренческие парадигмы» // «Общественные науки и современность» 1994, № 3, с. 77-87.

. Самсон Н. (Франция)Размышления о крахе коммунизма» // «Мировая экономика и международные отношения», 1992, № 10, с. 90-97.

. Свинцов В.И.«Свобода и несвобода» // «Наука и жизнь, 1992, № 1, с. 2-8, 10-12.

9. Тиллих П. (Германия)«Что помогает ослабить чувство тревоги в нашей культуре» // «Общественные науки и современность», 1992, № 6, с. 180-187.

10. Фролов И.Т., Араб-Оглы Э.А., Гайденко П.П. и др.«Введение в философию» (в 2-х частях). Часть 1. М.: «Политиздат», 1989 – 367