Обзор зарубежной историографии «позднего сталинизма» в 1945-1991 гг
ОБЗОР ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ «ПОЗДНЕГО СТАЛИНИЗМА» В 1945-1991 гг.
Симонов Максим Анатольевич, научный сотрудник Лаборатории междисциплинарных гуманитарных исследований Института истории и археологии УрО РАН. Екатеринбург, Российская Федерация. E-mail: m.a.simonov1@yandex.ru
Аннотация. В статье анализируется эволюция зарубежной исторической мысли о периоде «позднего сталинизма» с момента окончания Второй Мировой войны до распада Советского Союза в 1991 г. Приводится авторская периодизация историографии, позволяющая раскрыть изменение точек зрения иностранных ученых на этот период отечественной истории. Делается вывод о том, что в 1945-1991 гг. был накоплен основной массив информации, ставший базой для развития современных зарубежных исследований периода «позднего сталинизма».
Ключевые слова: историография, зарубежная историография, поздний сталинизм, И.В. Сталин.
ВВЕДЕНИЕ
Время окончания Второй мировой войны совпало с новой волной интереса мирового научного сообщества к изучению истории России и СССР. Отдельное внимание ученые уделяли периоду, получившему название «поздний сталинизм» («Late Stalinism»), синонимом которого также выступает термин «послевоенный сталинизм» («Postwar Stalinism»). Традиционно нижняя хронологическая граница этого периода определяется окончанием Второй мировой войны в 1945 г., а верхняя – смертью И.В. Сталина в 1953 г. Хотя существует и альтернативная точка зрения, связывающая верхнюю границу периода с докладом Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС в 1956 г. [Романовский, 1997: 69] Но все же зарубежные исследователи, как правило, рассматривают этот период в хронологических рамках 1945-1953 гг.
ПЕРВЫЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ ИСТОРИОГРАФИИ
Несмотря на то, что еще до окончания Второй мировой войны в западных изданиях стали появляться отдельные публикации, посвященные положению СССР в послевоенном мире [Childs, 1943; Dallin, 1943], начало первого этапа развития зарубежной историографии «позднего сталинизма» относится к 1945-1946 гг. Системному изучению Советского Союза способствовал запрос к академическим сообществам США и Великобритании со стороны правительств этих стран, вызванный резким ухудшением отношений между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции. По этой причине ученые сконцентрировалось на изучении текущего положения дел в Советском Союзе. Прежде всего, в поле зрения исследователей попали вопросы, связанные с военным потенциалом и внешней политикой СССР [Mansvetov, 1947; Chamberlin, 1947], а также репрессиями внутри страны [Nicolaevsky, 1951]. Вместе с тем, предпринимались попытки комплексного анализа советского общества, направленные на выявление его основных противоречий. В первую очередь изучалось положение сельских жителей и статус русскоговорящих в национальных республиках [Brown, 1950; Koutaissoff,1951; Jasny, Kolkhozy,1951].
На рубеже 1947-1948 гг. появились первые монографические издания, в которых затрагивались проблемы послевоенного развития СССР. Их авторы пытались обобщить опыт развития советского государства, а в заключительных разделах давали описание текущей ситуации в Советском Союзе на момент выхода своих книг [Towster, Wright, 1948]. Специальные работы, посвященные «позднему сталинизму», носили научно-популярный или публицистический характер. Они преувеличивали масштаб борьбы за власть в сталинском окружении и делали упор в изложении материала на действиях представителей спецслужб [Nagy, 1948; Gouzenko, 1948].
Важно отметить, что среди авторов первых научно-популярных и публицистических работ, посвященных послевоенному СССР, было большое количество эмигрантов, бывших граждан Советского Союза и стран Восточной Европы. В связи с этим, в их работах зачастую присутствуют элементы субъективной оценки событий и процессов, происходивших в СССР. Ученые, которые профессионально изучали Советский Союз, публиковали более содержательные и сбалансированные работы, опирающиеся на анализ попавших за рубеж источников о функционировании партийно-государственного аппарата. Так, на основе фондов архива смоленского обкома ВКП(б), вывезенных немецкими войсками и после войны оказавшихся в США, исследователь М. Фэйнсод попытался определись сущностные особенности советской власти [Fainsod, 1953]. Также были предприняты первые попытки анализа официальной советской статистики. Например, экономист и специалист по аграрной истории Н.М. Ясный подготовил ряд исследований по экономике сельского хозяйства и принудительного труда в СССР [Jasny, 1949; Jasny, 1951]. Но наиболее известной работой в первый период развития историографии «позднего сталинизма» стала биография И.В. Сталина, подготовленная историком И. Дойчером. В ней автор критиковал главу советского государства с троцкистских позиций, но при этом отдавал ему должное за внесенный вклад в развитие социалистической системы в СССР [Deutscher, 1949].
В целом, источниковой базой для научных работ на первом этапе развития историографии «позднего
Симонов М.А.
сталинизма» служили интервью, беседы, а в отдельных случаях официальные документы, вывезенные из СССР во время войны. Поэтому, подготовленные исследования характеризовались крайне разнородным уровнем осмысления изучаемых проблем. Однако именно работы 1945-1953 гг. положили начало накоплению массива знаний о периоде позднего сталинизма, опираясь на который исследователи в дальнейшем развивали представления об изучаемом периоде.
ВТОРОЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ ИСТОРИОГРАФИИ
Второй этап изучения послевоенного развития СССР начался после смерти И.В. Сталина в 1953 г. и длился до конца 1960-х гг. В это время зарубежное академическое сообщество переключилось на изучение не менее актуальных тем, связанных с февральской и октябрьской революциями 1917 г., Гражданской и Великой Отечественной войнами, а так же реформами Н.С. Хрущева. Исследованиям послевоенной истории СССР было посвящено небольшое число работ, которые, в основном, продолжали наметившуюся в предыдущем этапе развития историографии тенденцию к объединению периода «позднего сталинизма» с другими периодами истории СССР. Только на этот раз не предшествовавшими, а следующим после него «хрущевским десятилетием» [Garthoff, 1957; Katkoff, 1961].
Параллельно с изучением конкретно-исторических вопросов, активно исследовались теоретические аспекты послевоенного развития. Прежде всего, ученые были сосредоточены на исследовании сущности сталинского режима в рамках, набиравшей популярность теории тоталитаризма. В ее основе лежало сравнение политических режимов А. Гитлера в Германии, Б. Муссолини в Италии и И.В. Сталина в СССР. Первым попытку такого сравнения предпринял К. Поппер, который в своей работе [Popper, 1945] прямо противопоставил либеральную демократию и тоталитарные режимы. Более развернутая и обоснованная теория функционирования советского общества была представлена Х. Арендт, которая утверждала, что сталинский режим основывал свое доминирование на разрушении социальных связей и атомизации общества. По мнению исследовательницы, это позволяло высшему руководству с помощью идеологии мобилизовать граждан для решения задачи форсированного развития страны и достижения гегемонии на мировой арене [Arendt, 1951]. В последующем К. Фридрих и З. Бжезинский выделили ряд признаков тоталитарного государства, основными из которых они считали наличие всеобъемлющей идеологии и существование только одной партии, которая сливается с государством и аппаратом насилия [Friedrich, Brzezinski, 1965].
Таким образом, ключевым моментом второго этапа развития историографии является создание новой теоретической модели сущности советского строя, которая была основана на сравнении широко известных фактов о жизни в СССР с историей Германии и Италии 1920-1940-х гг. Такой подход позволила по-новому осмыслить сталинский период «позднего сталинизма».
ТРЕТИЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ ИСТОРИОГРАФИИ
Новый, третий этап развития зарубежной историографии, был связан с постепенным возобновлением интереса к теме послевоенного развития СССР в конце 1960-х гг. Возвращение ученых к исследованию проблем «позднего сталинизма» было связано с окончанием бурного времени хрущевских преобразований и относительной стабилизацией отношений между СССР и западными странами.
Основной упор в этот период был сделан на изучение различных аспектов внешней политики Советского Союза. Прежде всего, ученых интересовал генезис холодной войны [Feis, 1970.; Theoharis, 1970; Gaddis, 1972; Paterson, 1979], а также роль советской стороны в важнейших международных событиях, таких как создание государства Израиль [Ro’i, 1980] и война на Корейском полуострове [Warner, 1980]. На этом фоне в западную историографию вошла тема насильственных депортаций во время Второй мировой войны и первые послевоенные годы [Epstein, 1973; Bethell, 1974]. Ее активно разрабатывали эмигранты из СССР А.Г. Авторханов и А.М. Некрич, исследования которых основывались на рассказах очевидцев и содержали большое количество сведений фактологического характера [Авторха-нов, 1952; Nekrich, 1978].
Также исследователи осмысляли события и процессы, происходившие не только во внешней, но и во внутренней политике. Это было связано, прежде всего, с изучением массива доступных зарубежным исследователям источников, которые носили официальный характер – речей вождей, программные статьи в центральных советских изданиях и т.д. Поэтому ученые обратили пристальное внимание на массовые идеологические компании и попытались создать теоретические модели функционирования пропагандисткой машины в период «позднего сталинизма» [Hahn, 1982; Joravsky, 1970]. Большое внимание уделялось фигуре секретаря ЦК и начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) А.А. Жданова, который был ответственен за идеологическое направление работы коммунистической партии. Исследователи характеризовали политику, которая проводилась под руководством А.А. Жданова в области идеологии, как крайне реакционную [Ra’anan, 1983]. Также, из-за многолетнего руководства ленинградской партийной организацией, деятельность А.А. Жданова стали напрямую связывать с «ленинградским делом» [Ruble, 1983]. В то же время, не менее влиятельные сподвижники И.В. Сталина, такие как Л.П. Берия и Г.М. Маленков остались вне широкого поля зрения ученых из-за того, что их деятельность практически не освещалась в отрытой печати.
Отдельно стоит отметить появление в западной исторической науке нового направления исследований, противопоставлявшего себя теории тоталитаризма. В историографии оно закрепилось под названием «ревизионизм». Ученые, причисляемые к нему – В. Дан-хем, В. Линн, Ш. Фицпатрик, Д. Гетти и ряд других, сосредоточили свои исследования не на центральных институтах власти и их руководителях, а наоборот, попытались найти границы этой власти [Fitzpatrick, 1979;
Dunham, 1990]. Развивая эту мысль, ряд ревизионистов полностью отказались от работы в сфере политической истории и полностью сосредоточились на изучении социальной сферы, т.к. считали, что общество само по себе является самодостаточным объектом исследования и создает рамку, в которой функционирует политический режим.
Однако исследования большинства историков-ревизионистов были посвящены довоенной истории СССР 1920-х-1930-х гг., а вопросы военного и послевоенного развития находились за пределами их сферы интересов. Но все же, работы этих авторов повлияли на анализ экономистами макроэкономических показателей послевоенного СССР и позволил пересмотреть более ранние представления о сверхцентрализации и контроле, как неотъемлемой черте советского варианта командной экономики. Вместо них в зарубежной исторической науке был выдвинут тезис о постепенно усиливающейся зависимости советской экономики «позднего сталинизма» от ведомственных интересов [Dunmore, 1980].
Также, зарубежные историки активно поднимался вопрос о возможностях реформирования и развития советской модели экономики. В научных работах было дано описание советского аппарата планирования и перечень основных проблем, с которыми сталкивались советские экономисты в своей работе [Bernard, 1966]. Особое внимание уделялось изучению вопросов, связанных с различными видами перспективного планирования в СССР [Bergson, 1964; Bernard, 1966; Ellman, 1973]. Разработка указанной проблематики позволила поставить вопрос об эффективности советских послевоенных преобразований [Koropeckyj, 1970].
В течение третьего этапа развития историографии увеличилось количества работ по проблематике «позднего сталинизма». Их авторы опирались на ранее недостаточно вводимые в научный оборот источники -периодику и пропагандистские издания. Разработка новых методов работы с официальной советской статистикой позволила делать более обоснованные предположения о характере экономики СССР. Все это позволило ряду наиболее перспективных исследователей перенести акценты в изучения периода «позднего сталинизма» с действий политического руководства на состояние общества в целом.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, можно констатировать, что к моменту распада СССР в 1991 г. зарубежная историография «позднего сталинизма» прошла ряд этапов, каждый из которых внес существенный вклад в понимание сущности проходивших общественно-политических процессов. Но в целом исследовательский интерес к периоду «позднего сталинизма» определялся приобретенным СССР после Второй мировой войны статусом сверхдержавы и необходимостью для академического сообщества давать экспертную оценку действий Советского Союза для политической и экономической элиты западного мира.
Основное направление развития историографии «позднего сталинизма» в 1945-1991 гг. можно определить следующим образом. До смерти И.В. Сталина
в 1953 г. шел процесс накопления эмпирических знаний о послевоенном СССР. Затем, во второй половине 1950-х – начале 1960-х, произошло концептуальное осмысление как всего сталинского периода, так и периода «позднего сталинизма», в рамках теории тоталитаризма. Это подготовило почву для появления новых конкретно-исторических работ и переосмысления теории тоталитаризма новым поколением ученых, ряд из которых перешли на позиции «ревизионизма».
Важно отметить, что существующую зарубежную историографию «позднего сталинизма» до распада Советского Союза объединяет отсутствие прямого доступа к советским делопроизводственным документам. Принципиально эта ситуация изменилась только с «архивной революцией» [Козлов, Локтева, 1997, с. 115], когда указом Президента РСФСР Б. Н. Ельцина были изменены правила доступа исследователей к архивным материалам. Это стало мощным толчком как для зарубежных, так и для отечественных историков к изучению традиционных направлений исследований, а также к разработке новых тем в рамках изучения «позднего сталинизма».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. ArendtH. The origins of totalitarianism. New York, 1951. 704 p.
2. Bergson A. The economics of Soviet planning. New Haven, 1964. 394 p.
3. Bernard P.J. Planning in the Soviet Union. London-New York, 1966. 309 p.
4. Bethell N. The last secret: The delivery to Stalin of over two million Russians by Britain and the United States. New York, 1974. 224 p.
5. Brown J.A. Public opinion in the Soviet Union. The Russian Review. 1950. № 1. P. 37-44.
6. Chamberlin W.H. U. S. S. R. and U. N. // The Russian Review. 1947. № 2. P. 37-43.
7. Childs J.L., Counts G.S. America, Russia, and the Communist party in the postwar world. New York, 1943. 92 p.
8. Dallin D.J. Russia and postwar Europe. New Haven. 1943. 230 p.
9. Deutscher I. Stalin, a political biography. London. 1949. 600 p.
10. Dunham V. In Stalin’s Time: Middleclass values in Soviet fiction. Durham, 1990. 320 p.
11. Dunmore T. The Stalinist command economy: The Soviet State apparatus and economic policy 1945-1953. New York, 1980. 176 p.
12. Ellman M.J. Planning problems in the USSR: The contribution of mathematical methods to their solution. Cambridge, 1973. 394 p.
13. Epstein J. Operation Keelhaul; The story of forced repatriation from 1944 to the present. 1973. 255 p.
14. FainsodM. How Russia is ruled. Cambridge, 1953. 575 p.
15. Feis H. From trust to terror: The onset of the cold war, 19451950. New York, 1970. 428 p.
16. Fitzpatrick S. Education and social mobility in the Soviet Union 1921-1934. New York, 1979. 366 p.
17. Friedrich C.J., Brzezinski B. Totalitarian dictatorship and autocracy. Cambridge, 1965. 438 p.
18. Gaddis J. L. The United States and the origins of the cold war, 1941-1947. New York, 1972. 382 p.
19. Garthoff R.L. The role of the military in recent Soviet politics. The Russian Review. 1957. № 2. P. 15-24.
20. Gouzenko I. The iron curtain: Inside Stalin’s spy ring. New York. 1948. 279 p.
21. Hahn W. Postwar Soviet politics: the fall of Zhdanov and the defeat of moderation, 1946-1953. London, 1982. 243 p.
22. Jasny N. Kolkhozy, the achilles’ heel of the Soviet regime. Soviet Studies. 1951. № 2. P. 150-163.
23. Jasny N. Labor and output in Soviet concentration camps. Journal of Political Economy. 1951. № 59. P. 405-419.
Симонов М.А.
24. Jasny N. The socialized agriculture of the USSR: Plans and performance. Stanford. 1949. 837 p.
25. Joravsky D. The Lysenko affair reprint edition. Chicago, 1970. 474 p.
26. Katkoff V. Soviet economy 1940-1965. Baltimore, 1961. 375 p.
27. Koropeckyj I.S. Industrial location policy in the U.S.S.R. during the postwar period // Economic performance and the military burden in the Soviet Union a compendium of papers submitted to the subcommittee on foreign economic policy of the joint economic committee Congress of the United States. Washington, 1970. P. 232-301.
28. Koutaissoff E. Literacy and the place of Russian in the Non-Slav Republics of the USSR. Soviet Studies. 1951. № 2. P. 150-163.
29. MansvetovF.S. Tannu-Tuva the Soviet “Atom city”? The Russian Review. 1947. № 2. P. 9-19.
30. Nagy F. The struggle behind the iron curtain. New York. 1948. 461 p.
31. Nekrich A.M. The punished peoples: The deportation and fate of Soviet minorities at the end of the Second world war. New York, 1978. 238 p.
32. NicolaevskyB.I. The new Soviet campaign against the peasants. The Russian Review. 1951. № 2. P. 81-98.
33. Paterson T.G. On every front: The making of the cold war. New York, 1979. 210 p.
34. Popper K. The open society and its enemies. London, 1945. 361 p.
35. Ra’anan G.D. International policy formation in the USSR: factional “Debates” during the zhdanovshchina. Hamden. 1983. 248 p.
36. Ro’i Y. Soviet decision making in practice: The USSR and Israel 1947-1954. London, 1980. 540 p.
37. Ruble B.A. The Leningrad affair and the provincialization of Leningrad. The Russian Rewie. 1983. № 3. P. 301-320.
38. Theoharis A.G. The Yalta myths: An Issue in U.S. Politics, 1945-1955. Columbia, 1970. 263 p.
39. TowsterJ., WrightQ. Political power in the U.S.S.R., 1917-1947: The theory and structure of government in the Soviet State. New York. 1948. 443 p.
40. Warner G. The Korean War. International affairs. New Jersey, 1980. P. 484.
41. Авторханов А.Г. Народоубийство в СССР. Убийство чеченского народа. Мюнхен, 1952. 72 с.
42. Козлов В.А., Локтева O.K. Архивная революция в России (1991-1996) // Свободная мысль. 1997. № 1. С. 113-121.
43. Романовский Н.В. Социология позднего сталинизма // Социологические исследования. 1997. № 2. С. 69-76.
HISTORIOGRAPHY, SOURCE STUDIES, AND METHODS OF HISTORICAL RESEARCH
07.00.09
РЕЦЕНЗИЯ
на статью М.А. Симонова «Обзор зарубежной историографии “позднего сталинизма” в 1945-1991 гг.»
Настоящая статья посвящена анализу представлений о периоде «позднего сталинизма» в зарубежных исследованиях времен «холодной войны». Особую значимость работе придает тот факт, что приведенная историография в недостаточной степени известна русскоязычным исследователям.
Статья обладает необходимой степенью актуальности, поскольку в настоящее время историки все больше обращаются к сюжетам, хронологически связанными с последними годами жизни И.В. Сталина. Для наиболее полного анализа событий и учета всех точек зрения исследователи вынуждены обращаться не только к современной иностранной научной литературе, но и работам, написанным ранее. Это позволяет проследить эволюцию представлений зарубежного научного сообщества на развитие СССР после войны.
Достоинством статьи является представленная автором периодизация развития зарубежной историографии времен холодной войны. При ее анализе ста-
новится ясно, что мнение исторического сообщества не было монолитным и изменялось под влиянием текущей политической конъюнктуры, смены исследовательских подходов в гуманитарных науках, общекультурной ситуации в западных обществах и т.д.
В качестве перспективы для дальнейшей разработки темы автору можно указать на исследования различий в подходах ученых в рамках одного выделяемого периода. Интересна разница во взглядах между исследователями советской политики и экономики, а также представителями разных советологических школ и направлений.
Представленная к рецензии статья содержит научную новизну, использованный в ней материал имеет ярко выраженную авторскую составляющую и хорошо структурирован.
Работу М.А. Симонова рекомендую к публикации в журнале «История и современное мировоззрение».
Доцент кафедры истории России Уральского федерального университета им. Б.Н. Ельцина
С.В. Горшков (специальность 07.00.02)
REVIEW OF FOREIGN HISTORIOGRAPHY OF “LATE STALINISM” IN 1945-1991
SimonovMaxim Anatol’evich, researcher at the Laboratory of interdisciplinary humanitarian studies of the Institute of history and archaeology of Ural Branch of the Russian Academy of Sciences. Yekaterinburg, Russian Federation. E-mail: m.a.simonov1@yandex.ru
Abstract. The article analyzes the evolution of foreign historical thought about the period of “late Stalinism” from the end of the World War II to the collapse of the Soviet Union in 1991. The author presents the periodization of historiography, which allows to reveal the change in the points of view of foreign scientists for this period of Russian history. It is concluded that in 1945-1991 the main body of information was accumulated, which became the basis for the development of modern studies of the period of “late Stalinism”.
Key words: historiography, foreign historiography, late Stalinism, I.V. Stalin.
LIST OF REFERENCES
1. Arendt H. The origins of totalitarianism. New York, 1951. 704 p.
2. Bergson A. The economics of Soviet planning. New Haven, 1964. 394 p.
3. Bernard P.J. Planning in the Soviet Union. London-New York, 1966. 309 p.
4. Bethell N. The last secret: The delivery to Stalin of over two million Russians by Britain and the United States. New York, 1974. 224 p.
5. Brown J.A. Public opinion in the Soviet Union. The Russian Review. 1950. № 1. P. 37-44.
6. Chamberlin W.H. U. S. S. R. and U. N. The Russian Review. 1947. № 2. P. 37-43.
7. Childs J.L., Counts G.S. America, Russia, and the Communist party in the postwar world. New York, 1943. 92 p.
8. Dallin D.J. Russia and postwar Europe. New Haven. 1943. 230 p.
9. Deutscher I. Stalin, a political biography. London. 1949. 600 p.
10. Dunham V. In Stalin’s Time: Middleclass values in Soviet fiction. Durham, 1990. 320 p.
11. Dunmore T. The Stalinist command economy: The Soviet State apparatus and economic policy 1945-1953. New York, 1980. 176 p.
12. Ellman M.J. Planning problems in the USSR: The contribution of mathematical methods to their solution. Cambridge, 1973. 394 p.
13. Epstein J. Operation Keelhaul; The story of forced repatriation from 1944 to the present. 1973. 255 p.
REVIEW OF FOREIGN HISTORIOGRAPHY OF “LATE STALINISM” IN 1945-1991
Simonov M.A.
14. Fainsod M. How Russia is ruled. Cambridge, 1953. 575 p.
15. Feis H. From trust to terror: The onset of the cold war, 1945-1950. New York, 1970. 428 p.
16. Fitzpatrick S. Education and social mobility in the Soviet Union 1921-1934. New York, 1979. 366 p.
17. Friedrich C.J., Brzezinski B. Totalitarian dictatorship and autocracy. Cambridge, 1965. 438 p.
18. Gaddis J.L. The United States and the origins of the cold war, 1941-1947. New York, 1972. 382 p.
19. Garthoff R.L. The Role of the Military in Recent Soviet Politics. The Russian Review. 1957. № 2. P. 15-24.
20. Gouzenko I. The Iron Curtain: Inside Stalin’s Spy Ring. New York. 1948. 279 p.
21. Hahn W. Postwar Soviet politics: the fall of Zhdanov and the defeat of moderation, 1946-1953. London, 1982. 243 p.
22. Jasny N. Kolkhozy, the achilles’ heel of the Soviet regime. Soviet Studies. 1951. № 2. P. 150-163.
23. Jasny N. Labor and output in Soviet concentration camps. Journal of Political Economy. 1951. № 59. P. 405-419.
24. Jasny N. The socialized agriculture of the USSR: Plans and performance. Stanford. 1949. 837 p.
25. Joravsky D. The Lysenko affair reprint edition. Chicago, 1970. 474 p.
26. Katkoff V. Soviet economy 1940-1965. Baltimore, 1961. 375 p.
27. Koropeckyj I.S. Industrial location policy in the U.S.S.R. during the postwar period // Economic performance and the military burden in the Soviet Union a compendium of papers submitted to the subcommittee on foreign economic policy of the joint economic committee Congress of the United States. Washington, 1970. P. 232-301.
28. Koutaissoff E. Literacy and the place of Russian in the Non-Slav Republics of the USSR. Soviet Studies. 1951. № 2. P. 150-163.
29. Mansvetov F.S. Tannu-Tuva the Soviet “Atom city”? The Russian Review. 1947. № 2. P. 9-19.
30. Nagy F. The struggle behind the iron curtain. New York. 1948. 461 p.
31. Nekrich A.M. The punished peoples: The deportation and fate of Soviet minorities at the end of the Second world war. New York, 1978. 238 p.
32. Nicolaevsky B.I. The new Soviet campaign against the peasants. The Russian Review. 1951. № 2. P. 81-98.
33. Paterson T.G. On every front: The making of the cold war. New York, 1979. 210 p.
34. Popper K. The open society and its enemies. London, 1945. 361 p.
35. Ra’anan G.D. International policy formation in the USSR: factional “Debates” during the zhdanovshchina. Hamden. 1983. 248 p.
36. Ro’i Y. Soviet decision making in practice: The USSR and Israel 1947-1954. London, 1980. 540 p.
37. Ruble B.A. The Leningrad affair and the provincialization of Leningrad. The Russian Rewie. 1983. № 3. P. 301-320.
38. Theoharis A.G. The Yalta myths: An Issue in U.S. Politics, 1945-1955. Columbia, 1970. 263 p.
39. Towster J., Wright O. Political power in the U.S.S.R., 1917-1947: The theory and structure of government in the Soviet State. New York. 1948. 443 p.
40. Warner G. The Korean War. International affairs. New Jersey, 1980. P. 484.
41. Avtorkhanov A.G. The homicide in the USSR: The murder of the Chechen people. Munich, 1952. 72 p.
42. Kozlov V.A., Lokteva O.K. Archival revolution in Russia (1991-1996). Svobodnaya mysl’. 1997. № 1. P. 113-121.
43. Romanovsky N.V. Sociology of late Stalinism. Sociologicheskie issledovaniya. 1997. № 2. P. 69-76.
Реферат: ссср в послевоенный период (1945-1953)
Добавлено: 2021.10.22
Просмотров: 21631
Кафедра истории Отечества и культурологии
Контрольная работа
по отечественной истории.
СССР в послевоенный период (1945 – 1953 г)
План контрольной работы
Введение
1. Трудности в послевоенной жизни страны
2. Восстановление народного хозяйства: источники и темпы
3. Поздний сталинизм. Послевоенные идеологические кампании и репрессии
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Великая Отечественная война 1941-1945 — справедливая, освободительная война советского народа за свободу и независимость Родины против фашистской Германии и ее союзников. Война носила всенародный характер. Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз вызвало в широких народных стремление всеми силами отстоять свободу и независимость Родины. На защиту Отечества поднялись все народы многонационального советского государства. Нерушимое морально-политическое единство советского общества предопределило невиданную в истории сплоченность народа и армии, небывалый масштаб и подлинно всенародный характер борьбы с агрессором. Это была Великая Отечественная война всего советского народа против немецко-фашистских захватчиков.
В соответствии с освободительными целями и справедливым характером Великой Отечественной войны советскому народу и его Вооруженным Силам пришлось решать исключительно ответственные задачи:
– отразить вероломное вооруженное нашествие главной ударной силы мирового империализма на нашу Родину, защитить, сохранить и упрочить Советский Союз — первое в мире государство рабочих и крестьян, оплот и базу мирового социализма;
– разгромить вторгшиеся на территорию нашей страны войска гитлеровской Германии и ее сателлитов, освободить временно оккупированную фашистскими захватчиками территорию СССР;
– помочь народам Европы освободиться от фашистского рабства, ликвидировать так называемый “фашистский новый порядок”, содействовать другим странам и народам в восстановлении их национальной независимости, спасти мировую цивилизацию от фашистских агрессоров.
Великая Отечественная война была самой тяжелой из всех войн, когда-либо пережитых нашей Родиной. По масштабам ведения боевых действий, участию людских масс, применению огромного количества техники, напряжению и ожесточенности она превосходила все войны прошлого. Чрезвычайно тяжелым был путь советских воинов по дорогам войны. Четыре долгих года, почти полторы тысячи дней и ночей, героически боролись советский народ и его доблестные Вооруженные Силы за победу.
Война принесла советскому народу неслыханные потери и разрушения. В годы войны погибло более 27 млн. людей. Советский Союз понес огромный материальный ущерб: было уничтожено 30% национального богатства страны, разрушено более половины городского жилого фонда, 30% домов сельских жителей, производство зерна упало в 2 раза, мяса – на 45%. К концу 1945 г. в СССР добывалось 90% угля, 62% нефти, выплавлялось 59% чугуна, 67% стали, выпускался 41% тканей по сравнению с довоенным уровнем. Посевные площади сократились со 150,6 млн. га в 1940 г. до 113,6 млн. га, поголовье скота уменьшилось соответственно с 54,5 млн. до 47,4 млн. голов.
Каковы же были последствия?
1. Трудности в послевоенной жизни страны
У Великой Победы была и Великая Цена. Война унесла 27 млн. человеческих жизней. Хозяйство страны, особенно на территории, подвергшейся оккупации, было основательно подорвано: полностью или частично разрушено 1710 городов и городских поселков, более 70 тысяч сел и деревень, около 32 тысяч промышленных предприятий, 65 тысяч км железнодорожных путей, 75 млн. человек лишились крова. Концентрация усилий на военном производстве, необходимая для достижения победы, привела к значительному оскудению ресурсов населения и к снижению производства товаров народного потребления. Во время войны резко сократилось и до того незначительное строительство жилья, в то время как жилищный фонд страны был частично разрушен. Позднее в действие вступили неблагоприятные экономические и социальные факторы: низкая заработная плата, острый жилищный кризис, вовлечение все большего числа женщин в производство и прочее.
После войны начал снижаться уровень рождаемости. В 50-х годах он составлял 25 (на 1000), а до войны 31. В 1971- 1972 годах на 1000 женщин в возрасте 15—49 лет приходилось в два раза меньше детей, родившихся за год, чем в 1938-1939 годах. В первые послевоенные годы существенно ниже довоенной была также численность населения СССР в трудоспособном возрасте. Имеются сведения на начало 1950 года в СССР было 178,5 млн. населения, то есть на 15,6 млн. меньше, чем было в 1930 г. – 194,1 млн. человек. В 60-е годы произошло еще большее снижение.
Падение рождаемости в первые послевоенные годы было связано с гибелью целых возрастных групп мужчин. Гибель значительной части мужского населения страны во время войны создала для миллионов семей тяжелую, часто катастрофическую ситуацию. Появилась многочисленная категория вдовы семей и матерей-одиночек. На женщину легли двойные обязанности: материальная поддержка семьи и забота о самой семье и о воспитании детей. Хотя государство и взяло на себя, особенно в крупных промышленных центрах, часть заботы о детях, создав сеть яслей и детских садов, но их было недостаточно. Спасал в некотором мере институт «бабушек».
Трудности первых послевоенных лет усугублялись огромным ущербом, понесенным во время войны сельским хозяйством. Оккупанты разорили 98 тысяч колхозов и 1876 совхозов, забрали и зарезали многие миллионы голов скота, почти полностью лишили сельские местности оккупированных районов тягловой силы. В аграрных районах количество трудоспособных сократилось почти на одну треть. Оскудение людских ресурсов в деревне было также результатом естественного процесса роста городов. Деревня теряла за год в среднем до 2 млн. человек. Тяжелые условия жизни в деревнях заставляли молодежь уходить в города. Часть демобилизованных солдат осела после войны в городах и не пожелала возвратиться к сельскому хозяйству.
Во время войны во многих районах страны значительные площади принадлежавших колхозам земель были переданы предприятиям и городам, или незаконно захвачены ими. В других районах земля стала предметом купли-продажи. Еще в 1939 году было издано постановление ЦК ВК1Ц (6) и Совнаркома о мерах борьбы с разбазариванием колхозных земель. К началу 1947 года было обнаружено более 2 255 тысяч случаев присвоения или использования земли, в целом 4,7 млн. га. Между 1947 и маем 1949 года дополнительно было вскрыто использование 5,9 млн. га колхозных земель.Вышестоящее начальство, начинал от местного и кончая республиканским, нагло грабило колхозы, взимая с них под разными предлогами фактически натуральный оброк.
Задолженность разных организаций колхозам составляла к сентябрю 1946 года 383 млн. рублей.
В Акмолинской области Казахской СГР было взято у колхозов начальством в 1949 году 1500 голов скота, 3 тысячи центнеров зерна и продуктов на сумму около 2 млн. рублей. Расхитители, среди которых были руководящие партийные и советские работники, не были привлечены к ответственности.
Разбазаривание колхозных земель и добра, принадлежащего колхозам, вызвало большое возмущение колхозников. Например, на общих собраниях колхозников в Тюменской области (Сибирь), посвященных постановлению от 19 сентября 1946 года участвовало 90 тысяч колхозников, и активность была необычной: выступило 11 тысяч колхозников. В Кемеровской области на собраниях по выборам новых правлений были отведены кандидатуры 367 председателей колхозов, 2 250 членов правлении и 502 председателей ревизионных комиссия прежнего состава. Однако и новый состав правлений не мог добиться сколько-нибудь значительного перелома: государственная политика оставалась прежней. Поэтому выхода из тупика не было.
После окончания войны производство тракторов, сельскохозяйственных машин и инвентаря быстро налаживалось. Но, несмотря на улучшение снабжения сельского хозяйства машинами, тракторами, укрепления материально-технической базы совхозов и МТС, положение в сельском хозяйстве оставалось катастрофическим. Государство продолжало вкладывать в сельское хозяйство крайне незначительные средства — в послевоенной пятилетке всего 16% от всех ассигнований на народное хозяйство.
В 1946 году было засеяно только 76% посевной площади по сравнению с 1940 годом. Из-за засухи и других неурядиц урожай 1946 года был ниже даже по сравнению с полувоенным 1945 годом. «Фактически по производству зерна страна длительный период находилась на том уровне, который имела дореволюционная Россия», — признавал Н. С. Хрущев. В 1910—1914 годах валовой сбор зерна составлял 4380 млн. пудов, в 1949—1953 годах — 4942 млн. пудов.Урожайность зерновых была ниже урожайности 1913 года, несмотря на механизацию, удобрения и прочее.
Урожайность зерновых
1913 — 8,2 центнера с гектара
1925-1926 — 8,5 центнера с гектара
1926-1932 — 7,5 центнера с гектара
1933-1937 — 7,1 центнера с гектара
1949-1953 — 7,7 центнера с гектара
Соответственно меньше приходилось сельскохозяйственных продуктов и на душу населения. Принимая предколлективизационный период 1928-1929 годов за 100, производство в 1913 году составляло 90,3, в 1930- 1932 – 86,8, в 1938-1940 – 90,0, в 1950-1953 – 94.0. Как видно из таблицы, зерновая проблема обострилась, несмотря на снижение экспорта зерна (с 1913 по 1938 год в 4,5 раза), сокращение поголовья скота и, следовательно, расхода зерновых. Поголовье лошадей сократилось с 1928 по 1935 год на 25 млн. голов, что давало экономию более 10 млн. тонн зерновых 10— 15% от валового сбора зерновых того времени.
В 1916 году на территории России было 58,38 млн. крупного рогатого скота, на 1 января 1941 года его количество сократилось до 54,51 млн., а в 1951 году было 57,09 млн. голов, то есть все еще было ниже уровня 1916 года.Количество коров превысило уровень 1916 года лишь в 1955 году. В целом же, согласно официальным данным, с 1940 по 1952 год валовая продукция сельского хозяйства возросла (в сопоставимых ценах) всего на 10%!
Пленум ЦК ВКП(б) в феврале 1947 года потребовал еще большей централизации сельскохозяйственного производства, фактически лишив колхозы права решать не то что сколько, а что сеять. В машинно-тракторных станциях были восстановлены политотделы – пропаганда должна была заменить пищу вконец изголодавшимся и обнищавшим колхозникам. Колхозы были обязаны помимо выполнения государственных поставок, засыпать семенные фонды, отложить часть урожая в неделимый фонд, а лишь после этого выдавать колхозникам деньги на трудодни. Государственные поставки по-прежнему планировались из центра, перспективы урожая определялись на глазок, а реальный урожай был часто намного ниже запланированного. Первая заповедь колхозников «сначала отдай государству» должна была быть выполнена любым способом. Местные партийные и советские организации часто заставляли более успевающие колхозы расплачиваться зерном и другими продуктами за своих оскудевших соседей, что в конечном счете вело к обнищанию и тех и других. Колхозники кормились главным образом за счет продуктов, выращенных на их карликовых приусадебных участках. Но для вывоза своих продуктов на рынок они нуждались в специальной справке, удостоверявшей, что они рассчитались с обязательными государственными поставками. В противном случае их считали дезертирами и спекулянтами, подвергали штрафам и даже тюремному заключению. Увеличились налоги на личные приусадебные участки колхозников. От колхозников требовали в виде натуральных поставок продукты, которые они часто не производили. Поэтому они были вынуждены приобретать эти продукты по рыночной цене и сдавать их государству бесплатно. Такого ужасного состояния русская деревня не знала даже во времена татарского ига.
В 1947 году значительную часть европейской территории страны постиг голод. Он возник после сильной засухи, охватившей основные сельскохозяйственные житницы европейской части СССР: значительную часть Украины, Молдавию, Нижнее Поволжье, центральные районы России, Крым. В предшествующие годы государство подчистую забирало урожай в счет государственных поставок, не оставляя иногда даже семенного фонда. Неурожай случился в ряде областей, подвергшихся немецкой оккупации, то есть много раз ограбленных и чужими и своими. В результате не было никаких запасов продовольствия, чтобы пережить тяжелое время. Советское же государство требовало от дочиста ограбленных крестьян все новые и новые миллионы пудов зерна. Например, в 1946 году, в год сильнейшей засухи, украинские колхозники должны были государству 400 млн. пудов (7,2 млн. тонн) зерна. Эта цифра, и большинство других плановых задании, произвольно была установлена и никак не соотносилась с действительными возможностями украинского сельского хозяйства.
Отчаявшиеся крестьяне слали письма украинскому правительству в Киев и союзному в Москву, умоляя прийти им на помощь и спасти от голодной смерти. Хрущев, который был в то время первым секретарем ЦК КП(б)У после долгих и мучительных колебаний (он опасался быть обвиненным в саботаже и потерять свое место) все же послал письмо Сталину, в котором просил разрешить временно ввести карточную систему и сохранить продовольствие для снабжения сельскохозяйственного населения. Сталин в ответной телеграмме грубо отверг просьбу украинского правительства. Теперь украинских крестьян ожидали голод и смерть. Народ начал умирать тысячами. Появились случаи каннибализма. Хрущев приводит в своих мемуарах письмо к нему секретаря Одесского областного комитета партии А.И. Кириченко, посетившего в зиму 1946-1947 года один из колхозов. Вот, что он сообщал: “Я увидел ужасную сцену. Женщина положила трупик своего собственного ребенка на стол и разрезала его на куски. Она безумолчно говорила, когда это делала: «Мы уже съели Манечку. Теперь мы засолим Ваничку. Это поддержит нас некоторое время». Можете Вы себе это представить? Женщина сошла с ума на почве голода и разрубила своих собственных детей на куски! Голод бушевал на Украине.
Однако Сталин и его ближайшие помощники не желали считаться с фактами. На Украину был послан беспощадный Каганович в качестве первого секретаря ЦК КП(б)У, а Хрущев временно впал в немилость, был перемешен на пост Председателя Совнаркома Украины. Но никакие перемещения не могли спасти положения: голод продолжался, и он унес около миллиона человеческих жизней.
В 1952 году государственные цены на поставки зерна, мяса и свинину были ниже, чем в 1940. Цены, уплачиваемые за картофель, были ниже расходов по транспортировке. Колхозам платили в среднем 8 рублей 63 копейки за центнер зерна. Совхозы же получали за центнер 29 рублей 70 копеек.
Для того, чтобы купить килограмм масла, колхозник должен был отработать… 60 трудодней, а чтобы приобрести весьма скромный костюм, нужен был годовой заработок.
В большинстве колхозов и совхозов страны в начале 50-х годов собирали крайне низкие урожаи. Даже в таких благодатных областях России, как Центрально-Черноземная область, Поволжье и Казахстан урожаи оставались крайне низкими, ибо центр бесконечно предписывал им, что сеять и как сеять. Дело, однако, заключалось не только в глупых приказах сверху и недостаточной материально-технической базе. На протяжении многих лет из крестьян выколачивали любовь к своей работе, к земле. Когда-то земля вознаграждала за затраченный труд, за их преданность своему крестьянскому делу иногда щедро, иногда скудно. Теперь этот стимул, получивший официальное название «стимул материальной заинтересованности» исчез. Работа на земле превращалась в бесплатный или малодоходный принудительный труд.
Многие колхозники голодали, другие систематически недоедали. Спасали приусадебные участки. Особенно тяжелое положение было в европейской части СССР. Гораздо лучше обстояло дело в Средней Азии, где были высокие заготовительные цены на хлопок — основную сельскохозяйственную культуру, и на юге, специализировавшемся на овощеводстве, производстве фруктов и виноделии.
В 1950 году началось укрупнение колхозов. Их количество сократилось с 237 тысяч до 93 тысяч в 1953 году. Укрупнение колхозов могло способствовать их экономическому укреплению. Однако недостаточные капиталовложения, обязательный поставки и низкие заготовительные цены, отсутствие достаточного количества подготовленных специалистов и механизаторов и, наконец, ограничение наложенные государством на личные приусадебные хозяйства колхозников лишали их стимула к работе, разрушали надежды выбиться из тисков нужды. 33 миллиона колхозников, кормивших своим тяжелым трудом 200-миллионное население страны, оставалось вслед за зэками самым нищим, самым обиженным слоем советского общества.
Посмотрим теперь, каково было положение рабочего класса и других городских слоев населения в это время.
Как известно, одним из первых актов Временного правительства после Февральской революции было введение 8-часового рабочего дня. До этого рабочие России работали по 10, а иногда и по 12 часов в день. Что касается колхозников, то их рабочий день, как и в дореволюционные годы, оставался ненормированным. В 1940 году возвратились к 8-часовому.
Согласно официальной советской статистике средняя заработная плата советского рабочего возросла более чем в 11 раз в период между началом индустриализации (1928) и концом эры Сталина (1954). Но это не дает представления о реальной заработной плате. Советские источники дают фантастические выкладки, которые ничего общего с реальностью не имеют. Западные исследователи подсчитали, что в указанный период стоимость жизни, по самым консервативным подсчетам, увеличилась в период 1928-1954 годов в 9-10 раз. Однако рабочий в Советском Союзе имеет помимо официальной заработной платы, получаемой на руки, дополнительную, в виде социальных услуг, оказываемых ему государством. Оно возвращает трудящимся в виде бесплатного медицинского обслуживании, образования и прочего часть заработка, отчуждаемого государством.
Согласно подсчетам крупнейшего американского специалиста по советской экономике Жанет Чепмен дополнительные прибавки к заработной плате рабочих и служащих с учетом происшедших изменений в ценах, после 1927 года составляли: в 1928 году – 15% в 1937 – 22,1%; в 194О – 20,7%; в 1948 – 29,6%; в 1952 – 22,2%; 1954 – 21,5%. Стоимость жизни в те же годы росла следующим образом, принимая 1928 год за 100:
| 1937 | 1940 | 1944 | 1948 | 1952 | 1954 |
| 478 | 679 | 952 | 1565 | 1053 | 900 |
Таким образом, стоимость жизни к концу сталинской эры возросла в 9—10 раз по сравнению с периодом перед коллективизацией.
Реальная заработная плата за го же период, исключая налоги и подписку на заем, но включая прибавку к заработной плате на социальные нужды, была:
| 1920 | 1937 | 1940 | 1944 | 1948 | 1952 | 1954 |
| 100 | 86 | 78 | 64 | 59 | 94 | 119 |
Из этой таблицы видно, что рост заработной платы советских рабочих и служащих был ниже роста стоимости жизни. Например, к 1948 году заработная плата в денежном выражении удвоилась по сравнению с 1937 годом, но стоимость жизни выросла более чем три раза. Падение реальной заработной платы было связано также с увеличением суммы подписки на заем и налогообложения. Значительное повышение реальной заработной платы к 1952 году все же было ниже уровня 1928 года, хотя и превышало уровень реальной заработной платы предвоенных 1937 и 1940 годов.
Чтобы составить правильное представление о положении советского рабочего по сравнению с его заграничными собратьями, сравним, сколько продуктов можно было купить за 1 час затраченной работы. Приняв исходные данные часовой заработной платы советского рабочего за 100, мы получим такую сравнительную таблицу:
| 1928 | 1936-1938 | 1950 | 1951-1952 | |
| СССР | 100 | 100 | 100 | 100 |
| Франция | 112 | 283 | 221 | 200 |
| Германия | 142 | 213 | 271 | 233 |
| Великобритания | 200 | 192 | 443 | 361 |
| США | 370 | 470 | 714 | 556 |
Картина разительная: за одно и то же затраченное время английский рабочий мог приобрести в 1952 году более чем в 3,5 раза большее продуктов, а американский рабочий в 5,6 больше продуктов, чем советский рабочий.
У советских людей, особенно старших поколений, укоренилось мнение, что, мол, при Сталине ежегодно снижали цены, а при Хрущеве и после него цены постоянно росли Отсюда происходит даже некоторая ностальгия по сталинским временам
Секрет понижения цен чрезвычайно прост – он основан, во-первых, на огромном взлете цен после начала коллективизации. В самом деле, если принять цены 1937 года за 100. то окажется, что иены на печеный ржаной хлеб возросли с 1928 по 1937 год в 10,5 раза, а к 1952 году почти в 19 раз. Цены на говядину 1 сорта возросли с 1928 по 1937 год в 15,7, а к 1952 году – в 17 раз: на свинину соответственно в 10,5 и в 20,5 раза. Цена на сельдь выросла к 1952 году почти в 15 раз. Стоимость сахара поднялась к 1937 году в 6 раз, а к 1952 году в 15 раз. Цена на подсолнечное масло поднялась с 1928 по 1937 та в 28 раз, а с 1928 до 1952 – в 34 раза. Цены на яйца возросли с 1928 по 1937 в 11.3 раза, а к 1952 году в 19,3 раза. И, наконец, цены на картофель поднялись с 1928 по 1937 год в 5 раз, а в 1952 году были в 11 раз выше уровня цены 1928 года
Все эти данные взяты из советских ценников за разные года.
Подняв один раз цены на 1500-2500 процентов, потом было уже довольно несложно устраивать трюк с ежегодным понижением цен. Во-вторых, снижение цен происходило за счет ограбления колхозников, то есть чрезвычайно низких государственных сдаточных и закупочных цен. Еще в 1953 году заготовительные цены на картофель в Московской и Ленинградской областях равнялись… 2,5 – 3 копейкам за килограмм. Наконец, большинство населения вообще не ощущало разницы в ценах, так как государственное снабжение было очень плохим, во многих областях годами не завозили в магазины мясо, жиры и другие продукты.
Таков “секрет” ежегодного снижения цен в сталинские времена.
Рабочий в СССР спустя 25 лет после революции продолжал питаться хуже, чем западный рабочий.
Обострился жилищный кризис. По сравнению с дореволюционным временем, когда проблема жилья в густонаселенных городах была нелегкой (1913 год – 7 кв. метров на 1 человека), в послереволюционные годы, особенно в период коллективизации, жилищная проблема необычайно обострилась. Массы сельских жителей хлынули в города, ища спасения от голода или в поисках работы. Гражданское жилищное строительство в сталинские времена было необычайно ограничено. Квартиры в городах получали ответственные работники партийного и государственного аппарата. В Москве, например, в начале 30-х годов был выстроен огромный жилой комплекс на Берсеневской набережной – Дом Правительства с большими комфортабельными квартирами. В нескольких ста метрах от Дома Правительства находится другой жилой комплекс — бывшая богадельня, превращенная в коммунальные квартиры, где на 20—З0 человек была одна кухня и I-2 туалета.
До революции большинство рабочих жило неподалеку от предприятий а казармах, после революции казармы назвали общежитиями. Крупные предприятия выстраивали новые общежития дли своих рабочих, квартиры для инженерно-технического и административного аппарата, но решить жилищную проблему было все равно невозможно, так как львиная доля ассигнований расходовалась на развитие индустрии, военной промышленности, энергетической системы.
Жилищные условия для подавляющего большинства городского населения ухудшались в годы правления Сталина с каждым годом: темпы роста населения значительно превышали темпы гражданского жилищного строительства.
В 1928 году жилищная площадь на 1 городского жителя составляла 5.8 кв. метров, в 1932 году 4,9 кв. метров, в 1937 году — 4,6 кв. метров.
План 1-й пятилетки предусматривал строительство новых 62.5 млн. кв. метров жилой площади, выстроено же было лишь 23,5 млн. кв. метров. По 2-му пятилетнему плану планировалось вы строить 72,5 млн. кв. метров, было выстроено в 2,8 раза меньше 26,8 млн. кв. метров.
В 1940 году жилищная площадь на I городского жителя составляла 4,5 кв. метров.
Через два года после смерти Сталина, когда началось массовое жилищное строительство, на 1 городского жителя приходилось 5,1 кв. метров. Для того, чтобы отдать себе отчет, в какой скученности люди жили, следует упомянуть, что даже официальная советская жилищная норма составляет 9 кв. метров на одного человека (в Чехословакии – 17 кв. метров). Многие семьи ютились на площади в 6 кв. метров. Жили не семьями, но кланами – по два-три поколения в одной комнате.
Семья уборщицы крупного московского предприятия в 13 челе век А-вой жил в общежитии в комнате площадью в 20 кв. метров. Сама уборщица была вдовой коменданта пограничной заставы погибшего в начале германо-советский войны. В комнате было всего семь стационарных спальных мест. Остальные шесть человек — взрослые и дети раскладывались на ночь на полу. Сексуальные отношения происходили почти на виду, к этому привыкли и не обращали внимания. В течение 15 лет три семьи, проживавшие в комнате, безуспешно добивались расселения. Лишь в начале 60-х годов их расселили.
В таких условиях жили сотни тысяч, если не миллионы жителей Советского Союза в послевоенное время. Таково было наследие сталинской эпохи.
2. Восстановление народного хозяйства:источники и темпы
К восстановлению хозяйства страна приступила еще в год войны, когда в 1943г. было принято специальное партийно-правительственное постановление “О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации”. Колоссальными усилиями советских людей к концу войны в этих районах удалось восстановить промышленное производство на треть от уровня 1940 г. Освобожденные районы в 1944 г. дали свыше половины общегосударственных заготовок зерна, четверть скота и птицы, около трети молочных продуктов.
Однако как центральная задача восстановления встала перед страной лишь после окончания войны. По плану четвертой пятилетки 40% капитальных вложений (115 млрд. руб.) было выделено для восстановления разрушенного или пострадавшего от войны хозяйства. Восстановление нормальной жизни в стране происходило в сложных условиях обнищания населения, голода на юге страны и повстанческого движения на присоединенных к СССР землях.
Восстановление народного хозяйства начали с тяжелой промышленности. Восстановление промышленности проходило в очень тяжелых условиях. В первые послевоенные годы труд советских людей мало чем отличался от военной чрезвычайщины. Постоянная нехватка продуктов (карточная система была отменена лишь в 1947 г.), тяжелейшие условия труда и быта, высокий уровень заболеваемости и смертности объясняли населению тем, что долгожданный мир только наступил и жизнь вот-вот наладится. В 1948 г. объем промышленного производства достиг довоенного уровня, и в целом восстановление промышленности было закончено в конце 1950 года. Этому способствовали самоотверженный труд людей, а также максимальная концентрация ресурсов, достигнутая за счет “экономии” на сельском хозяйстве, легкой промышленности и социальной сфере. Немалую роль сыграли и репарации с Германии (4,3 млрд. долларов).
В 1949 г. в максимально короткие сроки в СССР была создана атомная бомба, а в 1953 г. — водородная.
Успехи в промышленности и в военном деле базировались на жестком нажиме на деревню, на выкачивании из нее средств. Доходы от колхоза составляли в среднем лишь 20,3 % денежных доходов семьи крестьянина, 22,4 % колхозов в 1950 г. вообще не выдавали денег на трудодни. Жили крестьяне главным образом за счет своего приусадебного участка. Они не имели паспортов, поэтому не могли покинуть деревню. За невыполнение нормы трудодней им грозила судебная ответственность. Поэтому не случайно к 1950 г. деревня только приблизилась к довоенному уровню. Избранный в СССР вариант форсированного восстановления с опорой на внутренние ресурсы (а Западная Европа получила по плану Маршалла от США 13 млрд. долларов) и сверхконцентрация средств в тяжелой промышленности замедлили повышение жизненного уровня. К тому же в 1946 г. в результате сильной засухи страну постиг голод. Отмена карточной системы в 1947 г. и денежная реформа серьезно ударили по широким массам. Многие товары продавались по коммерческим ценам и были для них недоступны.
Впервые за долгие годы после войны наметилась тенденция к более широкому использованию научно-технических разработок на производстве, однако она проявилась в основном лишь на предприятиях военно-промышленного комплекса (ВПК), где в условиях начавшейся “холодной войны” шел процесс разработки ядерного и термоядерного оружия, новых ракетных систем, новых образцов танковой и авиационной техники. Наряду с приоритетным развитием ВПК преимущество отдавалось также машиностроению, металлургии, топливной, энергетической промышленности, на развитие которых уходило 88% капиталовложений в промышленность. Легкая же и пищевая промышленности, как и прежде, финансировались по остаточному принципу (12%) и, естественно, не удовлетворяли даже минимальных потребностей населения.
Всего за годы 4-й пятилетки (1946-1950 гг.) было восстановлено и вновь построено 6200 крупных предприятий. В 1950г., по официальным данным, промышленное производство превысило довоенные показатели на 73% (а в новых союзных республиках – Литве, Латвии, Эстонии и Молдавии – в 2-3 раза). Значительно возросло, по сравнению с довоенным, производство стали, проката стали и нефти. Были построены новые металлургические предприятия в Прибалтике, в Закавказье, в Средней Азии и в Казахстане.
Главным творцом этих несомненных успехов стал советский народ. Его невероятными усилиями и жертвами, а также высокими мобилизационными возможностями директивной модели экономики были достигнуты, казалось, невозможные экономические результаты. Вместе с тем свою роль сыграла также традиционная политика перераспределения средств из легкой и пищевой промышленности, сельского хозяйства и социальной сферы в пользу тяжелой промышленности. Значительную помощь оказали и полученные с Германии репарации (4,3 млрд. долларов), обеспечившие до половины объема установленного в эти годы промышленного оборудования. Кроме того, бесплатным, но весьма эффективным был труд почти 9 млн. советских заключенных и около 2 млн. немецких и японских военнопленных, также внесших свой вклад в послевоенное восстановление.
Еще более ослабленным из войны вышло сельское хозяйство страны, валовая продукция которого в 1945 г. не превышала 60% от довоенного уровня. Еще более ухудшилось положение в нем в связи с засухой 1946г., вызвавшей сильный голод.
Тем не менее, неэквивалентный товарообмен между городом и деревней продолжался и после этого. Через госзакупки колхозы компенсировали лишь пятую часть расходов на производстве молока, десятую часть – зерна, двадцатую – мяса. Крестьяне, работая в колхозе, практически ничего не получали. Спасало лишь подсобное хозяйство. Однако и по нему государством был нанесен значительный удар. За период с 1946-1949 гг. в пользу колхозов были прирезаны 10,6 млн. га земли из крестьянских приусадебных участков. Были значительно повышены налоги с доходов от продаж на рынке. Сама рыночная торговля разрешалась лишь тем крестьянам, колхозы которых выполнили государственные поставки. Каждое крестьянское хозяйство было обязано сдавать государству в качестве налога за земельный участок мясо, молоко, яйца, шерсть. В 1948 г. колхозникам было “рекомендовано” продать государству мелкий скот (держать который было разрешено колхозным уставом), что вызвало массовый забой по стране свиней, овец, коз (до 2-х млн. голов).
Сохранялись нормы довоенного времени, ограничивавшие свободу передвижения колхозников: они были фактически лишены возможности иметь паспорта, на них не распространялась плата по временной нетрудоспособности, они были лишены пенсионного обеспечения. Денежная реформа 1947 г. также больнее всего ударила по крестьянству, хранившему свои сбережения дома.
К концу 4-й пятилетки бедственное экономическое положение колхозов потребовало очередного их реформирования. Однако власти видели его суть не в материальном стимулировании производителя, а в очередной структурной перестройке. Вместо звена (небольшой сельскохозяйственной структурной единицы, состоявшей, как правило, из членов одной семьи, а потому и более эффективной) было рекомендовано развивать бригадную форму работы. Это вызвало новую волну недовольства крестьян и дезорганизацию сельхозработ. В марте 1951 г. появились проекты создания “агрогородов”, которые в итоге могли привести к уничтожению крестьянства как такового.
С помощью принятых волевых мер и ценой огромных усилий крестьянства в начале 50 гг. удалось добиться выведения сельского хозяйства страны на довоенный уровень производства. Однако лишение крестьян еще сохранявшихся стимулов к труду вплотную подвело сельское хозяйство страны к небывалому кризису и заставило правительство принять чрезвычайные меры для снабжения продовольствием городов и армии.
Курс на дальнейшее “закручивание гаек” в экономике получил теоретическое обоснование в опубликованной в 1952 г. сталинской работе “Экономические проблемы социализма в СССР”. В ней он отстаивал идеи преимущественного развития тяжелой промышленности, ускорения полного огосударствления собственности и форм организации труда в сельском хозяйстве, выступал против любых попыток реанимации рыночных отношений. Говорилось в ней и о том, что при социализме растущие потребности населения всегда будут обгонять возможности производства. Это положение “объясняло” населению господство дефицитной экономики и оправдывало ее существование.
Таким образом, возврат СССР к довоенной модели экономического развития вызвал значительное ухудшение хозяйственных показателей в послевоенный период, что явилось закономерным итогом реализации взятого в конце 20-х гг. курса.
Значительные средства были вложены государством в развитие здравоохранения в стране. В городах улучшилось амбулаторное лечение, но в больницах положение было очень плохим – не хватало коек, обслуживающего персонала, необходимых медикаментов. Медицинский персонал: врачи, сестры, не говоря уже о технических работниках, – оставались одной из самых низкооплачиваемых категорий.
Дальнейшее развитее народного хозяйства страны упиралось, как и прежде, в органическую порочность системы советского социализма. Все вопросы экономики, большие и малые, решались в центре. Инициатива местных хозяйственных органов была ограничена до предела. Планы и необходимые материальные фонды для их выполнения “спускались” сверху. В Москве заранее определялся план для каждого предприятия, часто без правильного учета специфических особенностей. Заводы-изготовители находились в постоянной зависимости от своевременной подачи сырья и получения деталей от смежников. Транспорт не справлялся с перевозками. Абсурдность централизованного управления приводила к тому, что коммуникации между поставщиками, производителями и смежниками растягивались на тысячи километров. Нередко с Дальнего Востока везли в центральные районы страны сырье, которое находилось под боком, но принадлежало другому ведомству. Бесхозяйственность и неразбериха порождали простои на производстве, штурмовщину и вели к огромным материальным издержкам.
Сосредоточение всех решений в центре привело к разбуханию центрального бюрократического аппарата. Появилось множество ненужных центральных инспекций. Предприятия изнывали под напором комиссий, обследований и расследований. Огромная армия “толкачей”, то есть специальных уполномоченных предприятий по доставанию сырья, добыче дефицитных материалов, моторов и прочего наводнила заводы, фабрики, министерства. Взяточничество стало обычной формой деловых отношений.
Власть пыталась бороться с коррупцией, но была бессильна справиться с этим злом, ибо коррупция стала неотъемлемой частью системы.
Другой частью системы стала “показуха”, то есть заведомое введение в заблуждение вышестоящих инстанций относительно выполнения плана, состояния производства и так далее. Руководители предприятий часто боялись сказать правду о положении на производстве и предпочитали слать победные реляции о выполнении и перевыполнении планов, росте производительности труда, шли на всевозможные ухищрения, лишь бы не попасть в число “отстающих”. Поэтому официальные статистические данные следует воспринимать с большой осторожностью, многие из них, как позднее было официально установлено, были просто недостоверными.
Ложь стала образом жизни. Врали все снизу доверху и сверху донизу. Предприятия обманывали министерства. Райкомы вводили в заблуждение обкомы партии, те. в свою очередь, ЦК, ЦК же, и особенно его лидеры, лгали народу, самим себе, всему прогрессивному и регрессивному человечеству.
В 50-е годы начались работы по сооружению гидроэнергетических узлов по Днепру и Волге. В 1952 юлу был выстроен руками заключенных Волго-Донской канал, протяженностью в 101 км, соединивший в одну систему Белое, Каспийское, Азовское и Черное моря.
Каналы, предприятия, гидротехнические сооружения, местные “моря” создавались, как правило, без учета влияния искусственного изменения природных условий на окружающую среду, В результате бассейны рек оказались на значительном протяжении отравлены ядовитыми отходами производства Вымирала речная фауна. Рыбное хозяйство по Волге, ее притокам, которым Россия издавна славилась, захирело. Во многих местах оказались под водой лесные угодья, пашни, произошло заболачивание почвы вокруг. Так случилось, например, в районе “Рыбинского моря”, во многих других местах. Попытки ученых, местных властей, населения остановить это беспощадное уничтожение природных ресурсов ни к чему не приводили: планы, утвержденные союзным правительством, не подлежали изменению.
В целом развитие основных отраслей народного хозяйства было динамичным. Темпы развития промышленности составили 10—15 %, удвоились основные промышленные фонды. Но вместе с тем снизились темпы развития легкой и пищевой промышленности. Это было связано с отставанием сельского хозяйства. Сыграли роль нарушение принципа материальной заинтересованности колхозников, ограничение подсобного хозяйства, волюнтаризм в управлении. Объем капиталовложений, составивших в конце 40-х – начале 50-х гг. 22 % национального дохода, вместо 17 % в довоенный период, намного превысили плановые показатели.
3. Поздний сталинизм. Послевоенные идеологические кампании и репрессии
Одна из главных характерных черт советского режима — это постоянная идеологическая борьба, неважно против чего или против кого, важен сам процесс борьбы, в которую можно втянуть массу людей, превратив их таким образом в соучастников.
Основным содержанием идеологической борьбы в период позднего сталинизма было утверждение советско-русского патриотизма. В специфических условиях того времени советско-русский национализм получил антисемитскую окраску. Антисемитская политика советского государства, начало которой относится еще к 20-м годам, получила свое быстрое развитие в годы советско-нацистской дружбы, когда государственный аппарат, особенно в ведомствах внешних сношений и государственной безопасности, был почти полностью очищен от лиц еврейской национальности, а оставшиеся переведены на второстепенные должности.
В 1941 году были расстреляны находившиеся в СССР польские социалисты еврейского происхождения Г. Эрлих и В. Альтер по обвинению в шпионаже. Никакого шпионажа, разумеется, не было.То было очередное проявление государственного антисемитизма в самой его крайней форме. В 1943 году начались массовые перемещения евреев, занимавших высокие должности в политическом аппарате армии, на низшие должности и замена их русскими. После войны такая же политика проводилась и по отношению к евреям, занимавших командные должности.
С 1948 г. возобновляются массовые репрессии, открытые процессы, чистки (“Ленинградское дело”, “дело врачей” и др.). Цель репрессий — поставить на место военное поколение, задушить ростки демократизма, подавить выросшее за годы войны чувство самоуважения народа.
Суть происшедшего поворота заключалась в возвращении тоталитарно-бюрократической системы к нормальному для нее состоянию. В целом тоталитарно-бюрократическая система в конце 40-х — начале 50-х гг. еще более укрепилась и окончательно оформилась. Культ Сталина достиг своего апогея.
Кампания за очищение советского общества от “антипатриотов” была начата спустя несколько месяцев после выступления Сталина на собрании избирателей 9 февраля 1946 года. В своей речи Сталин ни разу не упомянул ни о социализме, ни о коммунизме. Государство, советский общественный строй, величие родины были доминантом в его речи.
28 июня 1946 года вышел в свет новый ежедекадный партийный орган, издаваемый Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП (б), газета “Культура и Жизнь”. То, что отдел пропаганды был превращен в управление, свидетельствовало об усилении роли идеологии в партийно-государственной системе. Вскоре развернулось широкое наступление против любых “отклонений” в идеологической области. Под обстрел были взяты все без исключения области творчества, культуры, науки.
В области литературы и истории контроль партии был особенно жестким, ибо и то, и другое оказывают огромное влияние на формирование человеческой личности. Это особенно верно для России, ибо нигде в мире так много не читали и не читают, как здесь. Достаточно взглянуть на тиражи произведений классиков, на очереди, которые выстраиваются для подписки, чтобы убедиться в этом. Вероятно, все поколения, родившиеся до Второй мировой войны были воспитаны на классической литературе. У большинства был прочно устоявшийся консервативный вкус. Несмотря на попытки внедрить новую, пролетарскую литературу: “Цемент” Ф Гладкова, Железный поток” А. Серафимовича, “Бруски” Ф. Панферова, “Виринея” Л. Сейфуллиной и другое, — партийное руководство, в конце концов, поняло, что его сила заключается в том, чтобы поддерживать консервативный вкус у публики и поощрять произведения тех молодых писателей, которые следуют классическим образцам, но с новым содержанием: произведения, прославляющие революцию, социализм и советский патриотизм. После окончания войны с Германией появилась “Молодая гвардия” А. Фадеева о героях-комсомольцах, подпольщиках шахтерского городка Краснодон, попавшего под немецкую оккупацию. Герои этого произведения могли бы войти в обойму классических героев советской литературы (Павка Корчагин, Тимур), но получилась осечка, так как член ЦК ВКП(б) и глава Союза советских писателей А. А. Фадеев как-то “забыл” выпятить руководящую роль партии в организации подпольного движения против немцев и сам в 1947 году стал объектом партийной критики. Под ее влиянием, как верный сын партии, он передал свое произведение, значительно ухудшив его.
Война родила новых героев. Они появились в произведениях Василия Гроссмана, Виктора Некрасова, Бориса Полевого, Константина Симонова и других. Это были герои войны. Многие из них, отражали реальность только что закончившейся войны. Тема войны определила затем главную линию советской литературы на долгие годы.
Но потребовался новый герой, герой послевоенного восстановительного периода, “маяк”, организатор социалистического строительства и социалистического соревнования, вожак, ведущий своих односельчан к счастливой, зажиточной жизни. Такой герой был крайне необходим. И он появился, этот выдуманный хрестоматийный; Козьма Крючков социалистической деревни в образе Кавалера Золотой Звезды из произведения Бабаевского. Эта и другие подобные книги начали издаваться миллионными тиражами, критика воскуривала им фимиам, их авторы награждались сталинскими премиями, но читатель почему-то не хотел эти книги покупать и читать. Они были слишком примитивны и уж очень неправдивы.
В то же время появилась опасность со стороны подросшего молодого поколения прозаиков и поэтов, умудренных опытом войны, стремившихся переосмыслить мир, в котором им приходилось жить. А всякое стремление к переосмыслению и есть самая худшая крамола в глазах партии. Новые веяния захватили буквально все духовные сферы общества.
Против этой опасности и выступили партийные идеологи, правильно усмотрев в этом признаки эрозии советской идеологии, а, следовательно, и подрыва советского режима. Партия выступила широко по всему фронту, не забывая ни о какой области. А если бы и забыла, то ей бы напомнили. Было кому напоминать. В каждой области творчества имеется значительная категория людей, неспособных к созиданию, но готовых немедленно судить и рядить о произведениях других и, конечно, громить и произведения, и их авторов. Их ненависть ко всему, что выходит за пределы доступного их пониманию, беспредельна. Каждую такую попытку они воспринимают не только как личное оскорбление, но и как угрозу собственному существованию (“хотят быть умнее других”, “славы ему захотелось”). Эти люди и есть главный резерв партии. Партии нужно было только дать сигнал, а затем вести дело по одному ей понятному руслу, все остальное делалось само собой, подобно селю в горах, когда грязные потоки, скопившиеся в ущельях, обрушиваются на селения, людей и скот, сметая все на своем пути. Иногда даже скалы рушатся от селя. Идеологический поход возглавляли последовательно в 1946-1948 годах секретарь ЦК А.А. Жданов, а после его смерти секретарь ЦК М. А. Суслов. Но, в отличие от Жданова, который любил выступать перед большими аудиториями и поучать, Суслов предпочитал держаться в тени, действуя через аппарат, и давал возможность другим делать черную работу.
В ряде своих речей 1946—1948 годов Жданов требовал полного и безусловного искоренения влияния западной культуры. Независимо от того, к кому были обращены его речи, к ленинградским ли писателям, к философам или к композиторам, он настаивал на решительном осуждении любых отклонений от марксизма-ленинизма, от линии партии в области культуры и творчества. Жданов умело выбирал мишени для уничтожающей критики. В литературе он выбрал советского сатирика Михаила Зошенко, чьи произведения были популярны среди самых различных слоев населения. В одном из своих рассказов, “Приключения обезьяны”, послужившем поводом для выступления Жданова, Зошенко вывел в качестве героя обезьяну, которая, сбежав из зоопарка и пожив немного в обыкновенных советских условиях, решила, что никакой разницы нет, и осталась жить с людьми.
Другой удар был нанесен Ждановым по русской поэтессе Анне Ахматовой, пользовавшейся уважением и любовью русской интеллигенции. В музыке, мишенью Жданова стал Дмитрий Шостакович. Как правило, Жданов отбирал для шельмования самых талантливых представителей искусства, ибо независимый талант был и всегда будет постоянной угрозой любому тоталитарному режиму, в том числе и советскому.
Прежде всего, принялись за писателей. В августе 1946 года по указанию ЦК ВКП(б) было сменено руководство Союзом советских писателей. Заместителями стали В.В. Вишневский, А.Е. Корнейчук, К.М. Симонов. В том же месяце последовали погромные постановления ВКП(б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград’ , “О репертуарах драматических театров”, а в сентябре 1946 года “О кинофильме “Большая жизнь”.
Затем развернулись идеологические кампании в союзных республиках, краях и областях. Руководство творческих союзов, а не только местные партийные органы, были обязаны отныне следить, проверять и вовремя сигнализировать, как обстоит дело в области идеологии у писателей, художников, артистов и даже акынов (сказителей, народных певцов). Специальные пленумы творческих союзов проводились в Москве или на местах.
На одном из таких пленумов (писателей) в декабре 1948 года в Москве секретари местных союзов признавали ошибки, каялись идеализации прошлого народов, забвении классовой борьбы, неумении создавать произведения о социалистическом строительстве, и, наконец, в провале попыток взять под контроль работу писателей. Представители руководства ССП Симонов, Горбатов, Сурков вскрывали такие “отрицательные явления” в местных литературах, помимо идеализации прошлого, как формализм и эстетизм, буржуазный либерализм, неумение пользоваться метод социалистического реализма, подпадание под влияние западных писателей. Против казахских писателей было просто выдвину политическое обвинение – неумение отличать в их произведениях эксплуататорскую сущность царизма от освободительной роли Советской России. Эти наладки были предвестником кампании против фольклорных эпических произведений среднеазиатских народов и особенно народов монгольского происхождения, похода достигшего своего апогея в 1951 году.
На пленуме писателей 1948 года партийные чиновники от культуры: заместитель министра культуры Щербина и министр по дела кинематографии Большаков – объясняли писателям, что от них требуется: прославление героического труда рабочих, колхозника и интеллигенции. В соответствии с установками ЦК ВКП(б) о том кого и за что можно подвергать сатирическому осмеянию — национальным писателям внушалось, что можно осмеивать все, что не входит в нашу концепцию морали и советского образа жизни, в особенности же “низкопоклонство перед буржуазной культурой”. Специальное внимание присутствующих было обращено на необходимость бороться с американской культурой. В качестве: примера Щербина приводил голливудский фильм “Железный занавес” и призывал кинематографистов ответить “ударом на удар” Вскоре таковой последовал со стороны Ильи Эренбурга, опубликовавшего в “Культуре и жизнь” статью об этом фильме, в которой он использовал полный набор уничижительных эпитетов, столь характерных для стиля сталинской эпохи.
Нечто подобное происходило на пленуме Союза композиторов, руководитель которого Тихон Хренников прославился подобно Анастасу Микояну тем, что был любезен всякой власти. На этот раз нападению подвергся Сергей Прокофьев, замечательный русский композитор. Отчаявшийся Прокофьев прислал пленуму покаянное письмо. Поминали недобрым словом Хачатуряна, Мурадели, Мясковского за их “неповоротливость” при перестройке и чуть-чуть похвалили Дмитрия Шостаковича за музыку к кинофильму “Молодая гвардия”. Так происходила деперсонификация писателей и артистов. Их пытались выстроить в один ряд и заставить слушаться команды паргфельдфебелей от культуры. Но, странное дело, они послушно поднимали руки, голосуя за осуждение своих коллег, за одобрение мракобесных постановлений ЦК ВКП (б) , отмечали скорбной минутой молчания кончину своего высокого гонителя А. А Жданова поддерживали власть Но когда они возвращались к себе домой, их руки начинали извлекать те звуки, которые отвечали их подлинному мироощущению и их новые произведения опять оказывались несозвучными “героическим свершениям советского народа”. Так они своим особым путем сопротивлялись власти.
В первой половине 1949 года война против так называемых космополитов была в полном зените. Она шла повсеместно: в литературе, в театре, в области изобразительных искусств, в музыковедении, в кинематографии. Масло в огонь подливалось газетой “Правда”, опубликовавшей редакционную статью против антипатриотической группы театральных критиков. В отличие от других выступлений в печати против космополитов, эта статья отличалась исключительной грубостью, откровенным хамством, неприкрытым антисемитизмом и, что не менее важно, предъявлением “безродным космополитам” обвинений, которые по советскому закону могли быть истолкованы как умышленное преступление. Вскоре после этого на собрании московских критиков Константин Симонов обличал заговорщический характер антисоветской активности “безродных космополитов”. Ему вторили другие обличители. А. Софронов, например: говоря о театральных критиках, утверждал, что они использовали опыт антисоветского подполья. Некоторые из обвиняемых в отчаянии наговаривали на себя Бог знает что, включая желание нанести вред советской драматургии, сознательный заговор и прочее.
Одним из важнейших результатов войны с Германией было ужесточение политики партии и государства по отношению к нерусским народам, проживающим в приграничных районах. Массовые депортации кавказских народов и крымских татар в 1943- 1944 годах были дополнены после войны возобновившейся депортацией прибалтов, греков, турок, подготовкой депортации абхазов.
Начался пересмотр взглядов на национально-освободительную борьбу нерусских народов в царской России. В 1947 году возникла дискуссия о характере движения кавказских горцев под руководством Шамиля в 1-й половине XIX века. Эта дискуссия происходила в Институте истории Академии наук СССР, но постепенно обсуждение приняло характер идеологического похода против установившейся ортодоксально-марксистской точки зрения на это движение как прогрессивное. В итоге дискуссии, продолжавшейся чуть ли не пять лет, Шамиль был объявлен агентом английской разведки, а его движение реакционным. Переоценка колониальной политики царского самодержавия на Кавказе, а затем в Средней Азии,. привела к объявлению почти всех антиколониальных движений на захваченных царской Россией землях реакционными. Заодно были объявлены реакционными и национальные эпосы этих народов.
Ряд историков и литературоведов Казахстана, Азербайджана, Киргизии, Якутии, Дагестана были исключены из партии, изгнаны с работы, лишены ученых степеней и званий, а некоторые даже арестованы.
Дискуссия постепенно превратилась в идеологический погром, быстро принявший антисемитскую окраску. Был обвинен в космополитизме и в идеологическом вредительстве академик И. И. Минц и его ученики, хотя вряд ли можно было найти более преданного ВКП (б) историка, чем Минц: на протяжении всей своей научной карьеры он был в первых рядах идеологических борцов партии и вносил свою немалую лепту в фальсификацию истории СССР.
Кампания против космополитизма в исторической науке, против буржуазного объективизма, обеления американского империализма и прочего продолжалась в исторической науке почти все послевоенные годы вплоть до смерти Сталина в марте 1953 года.
Аналогичные кампании проводились у философов, юристов, экономистов, языковедов, литературоведов.
Заключение
Таким образом, в послевоенный период с 1945 по 1953 года СССР прошел сложный исторический путь. Человечество пережило большие трудности. Физически уничтожены, заморены голодом или погибли насильственной смертью миллионы людей. Речь идет о подлинной демографической катастрофе, невиданной в истории России на протяжении ее многовековой истории.
Вторая половина XX в. в истории Отчества — это время, когда победа над фашизмом дала импульс к демократическому обновлению системы. Это проявлялось то в попытках реформ, то чередовалось с периодами “закручивания гаек”, общественной апатии. Эти явления сопровождали советское, общество на протяжении всей его послевоенной истории. В рассматриваемый период страна прошла путь от окончательного оформления тоталитарно-бюрократической системы до ее разложения и краха.
Список использованной литературы
1. М.Я. Геллер, А.М. Некрич «История России 1917 – 1995» М.: Издательство «МИК», издательство «Агар», 1996 г.
2. М.М. Горинов, А.А. Данилов, В.П. Дмитриенко История России. Часть III ХХ век: выбор моделей общественного развития.
3. Зубкова Е.Ю. Общество и реформы (1945-1964) М., 1993.
4. История Отечества. Часть II (середина XIX – конец XX вв.). – Уфа: Изд-во УГАТУ, 1995.
При использовании материалов сайта, активная ссылка на GREAT-VICTORY.RU обязательна!
