Возникновение земледелия
История не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, а только наказывает
за незнание уроков.
В. О. Ключевский
История человечества включает два периода – первобытный и период существования сложно организованных классовых обществ. В первобытное время человек становится действительно человеком в прямом смысле этого слова, возникает его культура. Коллективы людей были небольшими и просто организованными, с примитивным бытом, поэтому называются первичными или первобытными.
Сначала люди, для того чтобы добыть пищу, занимались собирательством и охотой, пользовались каменными орудиями. Потом начали выращивать нужные растения, строить жилища, создавать поселения. Люди в первобытных общинах были равными по положению, имели одинаковые права и обязанности, среди них не было богатых и бедных. Отношения между семьями и людьми определялись родственными связями, где нормой была помощь и взаимная поддержка.
По материалам, из которых люди изготавливали орудия, археологи делят историю на три века: каменный, бронзовый и железный. Самый продолжительный каменный век – он начался около 2,5 млн. лет тому назад, а закончился за III тыс. лет до и. э. Бронзовый век длился более 2,5 тыс. лет, а в середине II тыс. до н. э. наступил железный век, в котором мы живем. Каменный век делят на несколько эпох: древний каменный век, или палеолит (2,5 млн. лет – 12 тыс. лет тому назад), средний каменный век, или мезолит (12-8 тыс. лет до н. э.), новый каменный век, или неолит (8-3 тыс. лет до и. э.).
Тысячелетиями человек жил как охотник-собиратель. Источником его существования была охота на дикого зверя и птиц, ловля рыбы, сбор съедобных плодов и кореньев. Одним из неудобных свойств съедобных растений является их сезонность. Даже в тропиках можно собирать плоды лишь летом. Первобытный человек, питающийся растениями, испытывал перебои с пищей. Особенно это отмечается в горах или северных местностях, где долгое время лежит снег, мешает поискам корней и клубней, деревья сбрасывают плоды и листву.
Наступление зимы вызвало потребность у первобытного человека делать запасы пищи. Н.М. Пржевальский дает сведения об использовании дикорастущих растений монголами Центральной Азии.
Мелкие семена солянкового растения «сульхир» составляли продукт питания. Его собирали, обмолачивали, семена поджаривали, мололи ручными жерновами и получали муку, которой питались круглый год.
Совершенствование орудий охоты и рост населения привел к уничтожению естественных богатств природы, запасов пищи, что заставило первобытных людей искать другие источники существования, они начинают переходить к новым формам хозяйства. Одни из них, приручив животных, становятся кочевниками-скотоводами, другие переходят к земледелию: сбору растений, затем к их выращиванию.
Люди среднего каменного века внимание уделяли сбору съедобных растений, причем не всех подряд, а которые давали больше плодов и легче собирались. Среди них прародители современных злаков – пшеницы, ячменя, риса, которые в Азии произрастали на больших площадях. В Америке внимание людей привлекли маис (кукуруза), бобы, картофель, томаты. Обитателей Тихого океана – съедобные клубни ямса (многолетнее травянистое субтропическое и тропическое растение со съедобными подземными крахмалистыми клубнями массой от 4 до 8 кг) и таро (многолетнее субтропическое и тропическое травянистое растение, на концах корневища которого образуются крахмалосодержащие клубни массой до 4 кг).
Полезными оказались злаки. Зерна содержали все питательные вещества и насыщали организм. Их можно было дробить, при добавлении воды они размягчались и становились похожими на кашу. Зерна растирали между двумя камнями и получали муку, которую смешивали с водой, а из полученной массы на раскаленном камне выпекали лепешки. Их можно было запасать в прок.
Зная, где находились злаки, когда они созревают, общины охотников с женами и детьми стали приходить туда. Зерна из колосьев стряхивали в мешки и корзины. Срезали стебли, для этого пользовались прямым жатвенным ножом – предшественником серпа. Его основа была костяной или деревянной, лезвием служили несколько закрепленных в ней острых каменных пластинок.
Древние признаки сбора диких злаков обнаружены в горах Кармел на территории Палестины (область в Западной Азии, на которой расположены Израиль и автономные палестинские территории – западный сектор реки Иордан и сектор Газа). Они относятся к IX-VIII тыс. до н. э. Здесь в эпоху мезолита жили охотники и рыболовы из группы племен, культура которых называется натуфийской. Они не кочевали, а проводили время на одном месте, то есть оседло, что не характерно для бродячих охотников и собирателей. Эти племена жили в пещерах и гротах, основывали постоянные поселения на берегах рек и озер, состоящих из небольших круглых домов. Занимались охотой, рыболовством и систематическим сбором дикорастущих злаков – эммера (дикая тетраплоидная пшеница-двузернянка) и ячменя, не исключены и первые попытки их возделывания. Обладали совершенными для ранней эпохи кремневыми серпами, состоящими из вкладышей в костяной резной рукоятке, изображавшей форму оленьей головы. Степень изношенности кремневых вкладышей серпов указывает на собирание злаковых растений в значительных масштабах. Они выдалбливали в скале у жилища углубления, служившие ступами, края которых были выше уровня площадки. Использовали песты из базальта. Возраст натуфийской культуры определяется в 9-8 тыс. лет до н. э.
Постепенно люди поняли, что можно не ходить далеко к полям дикой пшеницы или ячменя. Их зерна прорастали в земле около поселения. Разрыхлив почву заостренной палкой, с обожженным концом, вручную делались мелкие углубления для того, чтобы присыпать землей посаженные семена. Эта палка позже изготавливалась с уступом для нажима ногой. Посевы можно было выращивать, защищать от диких зверей и птиц. Работа не была тяжелой, ее могли выполнять женщины, старики и дети. Так люди становились земледельцами.
Первые попытки земледелия приурочены к лесистым горным долинам. Открытые степи, лишенные убежищ, деревьев как материала для изготовления орудий, бедные водой и требующие преодоления больших пространств, были освоены позднее, с приручением домашних животных, среди которых была лошадь, которая давала возможность передвигаться. В горных долинах пещеры давали убежище, деревья – топливо и материал для поделок. Древнейшие люди не знали обработки металлов, пользовались каменными орудиями. Период, когда люди изготавливали ножи, топоры, скребки из кремня или твердых камней, называется делювиальной эпохой.
Из трех веществ, необходимых для жизни человека, углеводов, жиров и протеинов (белков), в питании преобладали и преобладают углеводы. Они содержатся во многих растениях, среди которых есть виды, дающие легко усвояемые организмом крахмалистые вещества. Эти растения употребляются в пищу с древности. Но не все растения, могут рассматриваться как культурные. Их делят на четыре группы:
- 1) дикорастущие виды, используемые в диком состоянии путем сбора корней, плодов, зерен, стеблей;
- 2) «культивируемые» или малоизмененные виды;
- 3) культурные виды, не встречающиеся в диком состоянии в природе, но связь их с дикорастущим миром может быть прослежена;
- 4) культурные растения, давно утратившие связь со своими дикими предками (кукуруза, пшеница, лен, дыня).
В эпоху неолита, или нового каменного века, появилось первое примитивное орудие – мотыга. Она позволила приступить к возделыванию почвы, то есть рыхлению для уничтожения дикой растительности и заделки посеянных разбросным способом семян хлебных или овощных растений. Возникло мотыжное земледелие. До появления плуга полевые работы выполнялись мускульной силой человека.
Земледелие и животноводство возникли в эпоху первобытнообщинного строя и явились главным фактором, способствовавшим росту производительности труда и накоплению богатств человеком, что привело в последствии к крушению этого строя.
В основе деятельности человека, при полуоседлом образе жизни, лежало стремление использовать естественное плодородие почвы. В то время не могло быть даже речи о зачатках научных основ земледелия. Лишь в более поздний период у оседлого человека появилась забота о повышении плодородия почв. С этим процессом связано зарождение земледелия. Развитие его определялось накоплением человеком знаний об условиях жизни сельскохозяйственных растений.
С появлением земледелия увеличились возможности ведения хозяйства. Теперь предусматривали сроки созревания и размеры урожая. Земледелие явилось экономической основой развитых культур и цивилизаций. Хозяйство древних племен и народов основывалось на земледелии и скотоводстве. Эти два «кита» древней экономики сопутствовали друг другу и были тесно взаимосвязаны.
Для перехода к земледелию необходимы предпосылки. Первая (что учтено в схеме Н.И. Вавилова) – благоприятный геоботанический фон, наличие растений, пригодных для культивации и подходящие физико-географические условия для возделывания растений с соответствующими почвами и климатом. Второй предпосылкой является наличие человеческих коллективов с высоким уровнем развития техники, что связано с накоплением положительных знаний. Имеющиеся археологические материалы показывают, что первые земледельческие центры складываются там, где коллективы людей стояли на высокой ступени развития и исчерпали возможность собирательства.
Первым регионом, где люди начали выращивать растения, разводить домашних животных и переходить к оседлому образу жизни, стал Ближний Восток. На территориях современного западного Ирана, Северного Ирака, части Сирии, юго-востока Турции, Палестины это произошло в VIII-VII тыс. до н. э. В VII-VI тыс. до н. э. земледелием начали заниматься в северо-западной части Индостана. В Юго- Восточной Азии первые признаки земледелия относятся к X тыс. до н. э., но шире оно распространяется к VI тыс. до н. э. В это время земледелие становится известным на территории современного Китая и Японии. Новые способы ведения хозяйства быстро распространялись. В Средней Азии земледелие стало известно в конце VII – начале VI тыс. до н. э. и пришло сюда из Ирана и Ирака. В VI-V тыс. до н. э. земледелие распространилось на территорию Южного Закавказья. В Египте собирательством диких растений занимались в среднем каменном веке, но земледелие появилось в V тыс. до н. э. Семена культурных растений проникли сюда из соседних районов Юго-Западной Азии. В южную Европу земледелие и скотоводство стали проникать в VI-V тыс. до н. э. Постепенно они распространились на север, хотя это было связано с большими трудностями из-за неблагоприятных почвенно-климатических условий региона. В Америке первые признаки земледелия появляются в начале VI тыс. до н. э. В это время в Центральной Америке стали выращивать кукурузу, амарант, бобы, агаву.
В настоящее время на основе новых археологических материалов выделяют четыре самостоятельных и древних очага сложения земледельческих культур, причем они выделены Н.И. Вавиловым.
Переднеазиатский очаг. Раскопки последних десятилетий открыли поселки оседлой культуры VII-VI тыс. до н. э., жители которых возделывали ячмень и пшеницу-однозернянку. С этим очагом связано распространение земледелия в Египте и Юго-Восточной Европе (средиземноморская зона по Н.И. Вавилову).
Китайский очаг. Речные долины горного и Восточного Китая, бассейн реки Хуанхэ. Здесь позднее, чем в Передней Азии (IV-III тыс. до н. э.), складывается оседло-земледельческая культура, где возделывают китайское просо (чумиза), рис, пшеницу, гаолян.
Мезоамериканский очаг. Располагался в Мексике и примыкающими к ней с юга странами. Здесь в V-IV тыс. до н. э. культивировали бобы, перец, агаву, а к III тысячелетию до н.э. – маис.
Перуанский очаг. Оседлые обитатели возделывали тыкву, перец, хлопок, бобы и клубни ачиры, датируются III тыс. до н. э. Появление маиса относится ко второй половине II тыс. до н. э., что, указывает на заимствование из областей Центральной Америки.
Отделение скотоводства от земледелия
С ростом земледельческого населения в предгорьях часть его стала уходить все далее в глубь степей. По мере того как подобные родо-племенные группы удалялись от районов более или менее обеспеченного дождевого или ручьевого орошения, в их хозяйстве все большее значение приобретал выпас скота, а посев ячменя и полбы, как экономически менее надежный, играл все более подсобную роль.
Однако, не одомашнив еще ни коня, ни верблюда, скотоводы не могли совершать далеких сезонных перекочевок, необходимых для восстановления травяного покрова на пастбищах, и вообще они не могли еще слишком далеко отходить от воды. Да и земледелие они обычно не совсем забрасывали.
Когда же в результате хищнического скармливания овцам и козам скудных южных степных пастбищ или после какого-либо периода катастрофических засух выпас скота в данном районе становился невозможным, скотоводы массами переселялись в другие места. Так в течение VI—III тыс. до н.э. совершалось расселение афразийских племен по Северной Африке, а также по степным районам Ближнего Востока (Аравии, Сирии, Месопотамии, где расселялась семитоязычная часть племен афразийской языковой семьи).
Здесь стоит ометить, что вопрос о прародине афразийских языков остается пока дискуссионным. А начиная с IV тыс. до н.э. из своей прародины (которую мы склонны помещать между Балканами и Дунаем, хотя предложены и другие локализации) расселялись на юго-восток, на юг, на восток и на запад племена индоевропейской языковой семьи.
Следует помнить, что население Земли тогда было очень редким, а передвижение племен приводило, по данным исторической лингвистики, не столько к уничтожению или вытеснению коренных племен, сколько к ассимиляции пришлого населения с коренным, так что в этническом (но не в языковом) отношении волна дальнейшего передвижения могла совершенно отличаться от первоначальной.
Люди, принесшие в VI—V тыс. до н.э. афразийские (семито-хамитские) языки в глубь Африки, и люди, с которыми во II—I тыс. до н.э. индоевропейские языки пришли к берегам Бенгальского залива (современный Бангладеш), нисколько не походили по внешнему облику и культуре на тех, которые дали первый толчок распространению земледельческо-скотоводческих племен — и вместе с тем их языков — в Африке и Западной Азии (вероятно, в VII—VI тыс. до н.э.)
и в Европе (вероятно, в IV—III тыс. до н.э.). Хотя эти относительно подвижные скотоводческо-земледельческие племена еще не были истинными кочевниками, мы вправе все же говорить об отделении земледельцев, сидевших на орошенных землях, от скотоводов-полуземледельцев степей как о первом великом разделении труда.
Между земледельцами и скотоводами уже тогда установился обмен; впрочем, он был необходим и раньше — ведь уже в позднекаменном веке ни одна группа людей не могла обеспечить себя всем необходимым ей без обмена, предметом которого был, например, камень, годный для изготовления орудий (кремень, обсидиан). Такой камень на земле относительно редок.
С открытием первых металлов (золота, меди, серебра) начался также и обмен металлов на различные ремесленные изделия, например ткани, причем обмен шел из рук в руки на незначительные расстояния.
Появление номовой системы
Важно отметить, что если на поздней ступени развития первобытного строя иногда создаются обширные племенные объединения (союзы племен, конфедерации), то первые государства всегда и всюду бывают мелкими, охватывая одну территориальную общину или несколько тесно связанных между собой общин.
Такое государство, чтобы быть устойчивым, должно было по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину, море, омывающее остров или полуостров, пустыню, окружающую орошенное одним магистральным каналом пространство, и т.п.
Такой четко различимый район сложения государственности мы будем условно называть номом. Ном обычно имел центр в виде храма главного местного божества; вокруг селилась администрация, сооружались продовольственные и материальные склады, склады оружия; тут же были сосредоточены важнейшие мастерские ремесленников; все это для безопасности обносилось стеной, и образовывался город как центр маленького первичного государства.
Назначением этого центра, его основной функцией (как и вообще города в классовом обществе) является сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Все остальные функции города (военная, политическая, культурная и т.д.) — производные от основной.
Естественно, что процесс образования городов хронологически более или менее совпадает с возникновением классового общества и государства, вследствие чего в западной науке момент перехода от первобытнообщинного строя к классовому нередко именуют «городской революцией».
Термин этот неприемлем, так как основан лишь на признаке развития ремесленно промышленных центров и не отмечает самого главного, что отличает последний этап первобытного общества (варварства) от цивилизации, т.е. общества граждан. Именно оно дает ключ к пониманию дальнейшей истории древнего общества.
Классовое расслоение общества впервые в мире произошло в Египте и на юге Месопотамии, т.е. в Шумере. В обоих регионах этот процесс имел свои особенности, которые определили всю дальнейшую историю египетской и шумерской цивилизаций — их специфические пути развития в пределах одного и того же способа производства.
Первый из различных путей развития древнего общества на его ранних этапах лучше всего изучен именно на материале Шумера. В экономическом отношении общество Шумера разделялось на сектора. В один входили крупные хозяйства, которыми владели храмы и верхушка должностных лиц нарождающегося государства; эти хозяйства в течение первых столетий письменной истории постепенно вышли из ведения общинных органов самоуправления.
В другой же сектор входили земли, свободное население которых участвовало в органах общинного самоуправления; этими землями в пределах территориальных общин владели домашние большесемейные общины во главе со своими патриархами. На третьем-четвергом поколении домашняя община обыкновенно разделялась, но вновь возникающие домашние общины продолжали считаться родственными, могли иметь общий культ предков, обычаи взаимопомощи и т.п.
В дальнейшем хозяйства первого сектора стали собственностью государства, хозяйства же второго сектора остались в верховной собственности территориальных общин и во владении глав семей; практически владения последних отличались от полной собственности лишь тем, что пользоваться и распоряжаться землей могли только члены территориальных общин под контролем этих общин. Общинники, т.е. свободные члены хозяйства второго (общинно-частного) сектора, как правило, работали на земле сами и с помощью только членов своей семьи.
Однако в пределах домашних общин и в особенности между родственными домашними общинами существовало имущественное неравенство. Оно зависело от социального положения глав отдельных семей (так, некоторые общинники были жрецами, старейшинами и т.п.), от случайной удачи или неудачи, от умения отдельных членов распорядиться своими средствами, так как движимое имущество в отличие от дома, поля или финиковой плантации принадлежало лично каждому члену семьи в отдельности.
Люди, расселенные на землях, составивших впоследствии государственный сектор, владели землей условно — она выдавалась им для пропитания и как плата за службу или работу на храм или вождя-правителя и т.п.; при этом земля выдавалась за службу или работу индивидуально, на малую, а не на большую семью, т.е. сыновья и внуки несли службу отдельно и снабжались земельными наделами отдельно от своих отцов и дедов.
Размер же прибавочного продукта был, вероятно, примерно равен арендной плате с данного участка земли. У каждого из них земля могла быть отобрана или заменена на другую по усмотрению администрации. Многие работники государственного сектора земли вообще не получали, а получали только паек.
Однако и среди занятых в государственном секторе людей были состоятельные по тем временам лица, пользовавшиеся чужим трудом и имевшие рабынь и рабов. Это были чиновники, верхушка воинов, квалифицированные ремесленники. Им выделялась также некоторая часть продукта, созданного земледельческими работниками храмового или правительского хозяйства.
Они могли иной раз подняться очень высоко по служебной лестнице, именно из их числа в основном пополнялся административный аппарат; некоторые из них хотя и не имели государственной земли в формальной собственности, зато фактически управляли хозяйством государственного сектора. Но среди людей государственного сектора были и собственно рабы и особенно рабыни, которых можно было покупать и продавать.
Ритуал, как неотъемлемая часть мировоззрения
Миф нельзя отделить от обряда (ритуала). Свои действия первобытный человек осмысляет так же чувственно-ассоциативно, а не абстрактно-логически, как и явления мира. Некоторые практические действия (например, технические трудовые приемы) он при этом осмысляет вполне правильно, так как действие здесь очевидно зависит от зримо проявляемой человеческой воли.
Другие, ритуальные действия человека были обусловлены предположительными причинами явлений мира, заключающимися в воле божеств; божества же и их деяния воссоздавались в мифах (как мы уже видели) по ассоциациям, не имеющим строго логического характера, ассоциациям образно-эмоциональным.
Например, если имя — материальная часть божества, то называющий это имя разве не овладевает в какой-то мере самим богом? Не способствует ли половой акт с женщиной, воплощающей (как «актриса») богиню, оплодотворению самой богини, а также плодородию земли, которою эта богиня не только ведает, но которой сама и является? Обряд тем более действен, что для первобытного человека как бы нет абстрактного физического времени.
Современные люди, конечно, знают, что физическое время разворачивается равномерно, всегда в одном направлении; но в ощущении мы воспринимаем не время, а только наполняющие его события или их ожидание. Если того и другого много, кажется, что прошло много времени; если ничего не происходит, время кажется протекшим быстро.
Так же ощущал время и первобытный человек — в той мере, в какой он мог соотносить его с событиями собственной жизни. Потому что в древности не было ни постоянной эры для отсчета лет, ни постоянных подразделений суток; дневное время просто делилось на утро, полдень и вечер, а ночь — на несколько «страж» (дежурств воинов) в зависимости от гарнизонных обычаев.
А мифологические события, скажем рождение солнца богиней или рождение другой богиней хлебов на земле, и вовсе не имеют определенной точки во времени, к которой можно было бы их привязать, потому что солнце ведь восходит каждый день и хлеба всходят ежегодно; поэтому обряд, совершаемый сегодня, вполне может считаться воздействующим на мифологические события, происходившие некогда, во всяком случае содействующим их регулярному повторению.
В этом мифологическом мироощущении, которое нельзя еще назвать философией и неизвестно, можно ли назвать религией, присутствует и своя протоэтика: из сюжета мифа видно, что хорошо и что плохо. Однако эта протоэтика носит несколько автоматический характер: она не строится в виде логической системы; просто то, что полезно для своей общины, сотоварищей, детей, — хорошо, а так как за гранью своей общины все люди враги, то перехитрить или убить их — безусловно хорошо.
А то, что плохо, большей частью магически заворожено, табуировано; сделаешь запретное — умрешь, даже не потому, что за это убьют, а от страха перед самим табу. Здесь этика неотделима от первобытной магии. Так, пролитие крови (помимо поля брани) оскверняет в силу магических свойств крови, независимо от того, благо или зло убийство; а съесть запретную пищу, или присутствовать при запретном ритуале, или сожительствовать с женщиной запретной степени родства может оказаться гораздо большим грехом, чем грех убийства, который можно снять — с помощью выкупа и очистительного обряда.
Сложность механизма сложения цивилизаций
Вот с каким идейным наследием подошло человечество к грани цивилизации. Если к этому прибавить ненадежность урожаев, беззащитность против болезней и стихийных бедствий, несовершенство жилья, одежды и утвари, отсутствие гигиенических представлений, то станет ясно, насколько трудно было жить в тогдашнем мире.
Не нужно при этом думать, что какой-нибудь гений-одиночка был способен объяснить людям ошибочность тех или иных их воззрений и увлечь за собою: в эпоху развития, которое, с нашей точки зрения, было необычайно постепенным и медленным, вес имел только коллективный опыт предков, как раз и воплощенный в мифах и ритуалах.
Однако едва ли следует смотреть свысока на древних людей с их мифотворчеством: в жизни сегодняшнего человечества также есть множество живучих, ни на какой логике не основанных заблуждений, предрассудков, например в оценке чужих наций, в приметах и т.п., которые являются самыми настоящими мифами, тоже сложившимися не логическим, а эмоционально ассоциативным путем.
Многие ошибочные научные гипотезы также мало отличаются от мифов. Кроме того, мифологический в целом характер мышления первобытного человека допускал возможность вполне здравых обобщений там, где его коллективного опыта хватало для усмотрения действительных причин явлений и проверки истинности умозаключений.
Рассматривая основные черты раннего периода древней истории, мы остановились на своеобразном типе мышления людей того времени, так как иначе трудно было бы объяснить, почему в эту эпоху развития человечества такую огромную роль играли религия, храм, обряд, миф, жречество. Почему именно жречеству доставалась львиная доля впервые создавшегося прибавочного продукта?
Конечно, наивно объяснение рационалистов XVIII в., да и многих антирелигиозников XX в., которые видели причину прежде всего в сознательном обмане народа жрецами. Нет сомнения, что жрецы ни в какие времена не забывали о собственных интересах и по большей части ставили их впереди интересов других верующих.
Но следует учитывать, что верующими в те времена были все без малейшего исключения, и, конечно, жрецы в том числе. Особо важная общественная роль, которую с самого начала стали играть профессиональные исполнители религиозных обрядов, объясняется прежде всего тем, что сами эти обряды рассматривались всем населением как важнейшее средство обеспечения благополучия общины.
Вспомним также о том, что складывающееся классовое общество было тогда явлением прогрессивным, способствовавшим ускоренному развитию производительных сил и повышению жизненного уровня наибольшего возможного в ту эпоху числа людей, а первобытное общество, несмотря на господствующее в нем равенство людей, превращалось в отсталый строй.
Между тем именно о возвращении первобытного прошлого мечтало тогда угнетенное человечество. Народные массы все еще жили мифами и обрядами, унаследованными от первобытности. Коллективный опыт предков, выраженный в этих мифах и обрядах, все еще во многом определял мировоззрение и социальную психологию людей.
Это мировоззрение, независимо от политического строя каждого отдельного общества, имело авторитарный характер. Лишь во второй период древности — в Греции и в некоторых передовых обществах Востока — авторитарное мышление стало терять власть над умами; ничто не принималось на веру, каждое положение надо было доказывать.
Но и тогда, когда по истечении 2500 лет истории древнего классового общества наряду с религиозным мировоззрением начали появляться научное мировоззрение и философия, философия эта была идеологией господствующего класса; широким народным массам она оставалась чужда.
Создание ирригационных систем великих рек
Достигнуто это было разными путями. В долине Нила разлив начинается в июне и держится до октября. Люди научились разгораживать заливаемые поля земляными валами; отстаиваясь между ними, нильская вода отлагала плодородный ил, затем воду спускали, а ил между валов сохранял такое количество влаги, что ее хватало не только на период посева, но и на период выращивания злаков; к тому же ил был прекрасным удобрением.
В долине нижнего Евфрата река довольно нерегулярно разливалась весной; воды ее отводили в специальные водохранилища, откуда их можно было несколько раз в течение вегетационного периода подавать на поля. Собственные методы укрощения рек были найдены и для Керхе, Каруна и Инда (для последнего — позже всего, лишь в середине III тыс. до н.э.).
Не следует думать, что создавалась система ирригации и мелиорации для всей реки: на самом деле возникали только местные системы, какие были под силу объединению немногих общин, но и это было огромным достижением, которым жители долин были обязаны своей организованности и кооперации.
Применение в широких масштабах организованного труда многих работников, действующих по единому плану, — одно из важнейших достижений, которые были подарены человечеству первыми цивилизациями. Как именно организовывалась работа, мы не знаем, потому что в то время еще не было письменности и никаких записей до нас не дошло.
Но замечено, что там, где для создания продуктивного земледелия требовалась кооперация общин, уже в самые ранние периоды цивилизации выделялись своим могуществом и богатством храмы и культовые вожди, в гораздо большей мере, чем там, где земледелие основывалось на дождевом или ручьевом орошении и больших общих работ не требовалось.
Освоение речной ирригации на том уровне развития производительных сил (медно-каменный век) было возможно только там, где почва была достаточно мягкой, берега рек не слишком круты и каменисты, течение не слишком быстрое. Поэтому даже в пределах субтропической, пустынностепной, степной и лесостепной зон многие реки, в том числе соседний с Евфратом Тигр, Араке и Кура, Сырдарья и Амударья и др., для создания на их базе ирригационных цивилизаций еще не годились; их воды стали использоваться человеком гораздо позже.
Но там, где организованная речная ирригация оказалась возможна и где почва была образована из плодородного наносного ила, урожаи стали быстро расти, чему способствовало также введение плужной вспашки, наряду с мотыжной (сначала на ослах, а потом и на волах), и общее усовершенствование техники обработки земли.
Эта техника сохранялась потом почти без изменений тысячелетиями. В Египте и в Шумере уже к концу IV тыс. до н.э. посевы легко давали, по-видимому, десятикратные, двадцатикратные и большие урожаи. А это значит, что каждый человек стал производить значительно больше, чем было нужно для его собственного пропитания.
Третий путь развития обществ ранней древности
На землях, не обладавших благодатным плодородием наносного ила великих речных долин, классовое общество складывается по точно тем же законам, какие были нами описаны выше для первого пути развития обществ речной ирригации. Но,
- Во-первых, для достижения того более высокого технологического уровня, при котором и здесь в сельском хозяйстве стал возможен прибавочный продукт, на таких землях понадобилось значительно больше времени. При этом наряду с освоением зерновых культур здесь обычно играли роль и другие факторы: так, скотоводство, культура винограда, оливок, добыча металлов позволяли через обмен принять участие в извлечении прибавочного продукта в собственно земледельческих странах.
- Во-вторых, здесь не было необходимости в создании и поддержании трудоемких и обширных ирригационно-мелиорационных систем. Соответственно храмы и вождь-жрец играли несравненно меньшую роль и общинно-частный сектор был гораздо важнее государственного. Правда, из-за того что эти общества достигали уровня классового общества и цивилизации позже, Египет и Нижняя Месопотамия успели оказать на них могучее культурное влияние, направленное, между прочим, как раз на усиление авторитета храмов и царской власти.
Поэтому древнейшие общества третьего пути развития дают разнообразную картину соотношений между государственным и общинно-частным секторами: где сильнее один, а где — другой. Здешние «державы» (Ахейская, Хеттская, Митаннийская, Среднеассирийская, египетская «империя» в Сирии времени Нового царства) имели характер скорее военных союзов, в которых более слабые городские или «номовые» государства обязаны были данью и военной помощью более сильному, центральному государству.
К третьему пути развития древнейшего классового общества относились в III и главным образом во II тыс. до н.э. все общества Малой и Передней Азии (за исключением Нижней Месопотамии и долин Керхе и Каруна), а также общества вокруг Эгейского моря в Восточном Средиземноморье.
В I тыс. до н.э. этот путь развития разделяется на два резко различных варианта, главным образом в связи с уровнем развития товарно-денежного хозяйства и международного обмена. Один из вариантов превращается в особый, античный путь развития; здесь возникает особый вид общинно-частного экономического сектора — полисная собственность и экономика, в то время как государственный сектор отходит надолго на задний план.
Так было в Греции, Италии. Но в огромном большинстве остальных стран общинно-частный сектор сохраняется только в городах, а почти все оседлое население оказывается в результате завоеваний в пределах царского земельного фонда. Это полностью меняет весь характер экономики большинства стран Азии и отчасти Африки.
Эксплуатация зависимого населения и рабов
В состав этого эксплуатируемого класса входили и рабы, не только лишенные собственности на средства производства, но и сами являвшиеся собственностью эксплуатирующих, бывшие как бы живым орудием труда. Производительность рабского труда при постоянном наблюдении за ним и при тогдашних крайне примитивных орудиях труда существенно не отличалась от производительности труда крестьянина-общинника, но раб не мог иметь семью, а те члены внеэкономически эксплуатируемого класса, которые не являлись собственно рабами, должны были содержать и семью на свой паек или на урожай с надела.
Однако в ранней древности максимальная «классическая» эксплуатация рабов была, как правило, неосуществимой по ряду причин. Обратить члена своей общины в полного раба было нельзя, потому что он был связан родственными и культовыми узами с другими общинниками и они приходили ему на помощь.
Общинники добивались периодически освобождения всех своих сообщинников, попавших в рабство за долги, а также выкупа пленных сообщинников. Чужеземные же рабы поначалу находились как бы на положении младших (несовершеннолетних) членов семьи. Но в IV— III тыс. до н.э. обычно пленных воинов сразу же убивали, а угоняли в рабство женщин и тех детей, которые были способны перенести угон; остальных тоже убивали.
В частных хозяйствах общинников не было возможности выделять пленным особое хозяйство, не было и возможности держать пленных рабов под охраной на полевой работе. Поэтому здесь могло существовать только патриархальное рабство. Это значит, что из пригнанного полона в дом брали либо девушек и молодых женщин (с которыми рабовладельцы приживали детей), либо мальчиков, которые были в таком возрасте, что могли привыкнуть к дому и почувствовать себя принадлежащими к нему.
Рабыням и рабам поручали преимущественно тяжелую работу в самом доме (лепить горшки, ухаживать за скотом, прясть и ткать, варить пищу, молоть зерно между двух камней — это был особенно тяжелый труд — и т.п.). В поле мальчикам-рабам поручалась подсобная работа вместе с членами семьи — погонять волов, полоть, жать, вязать снопы, но пахота и сев им не доверялись.
Труд рабов в доме спорился не только потому, что они были под постоянным наблюдением хозяев, но и потому, что они участвовали с хозяевами в общем производственном процессе; немаловажным было и фактическое родство многих рабов со своими хозяевами, а также отсутствие большой разницы в бытовых условиях между хозяевами (кроме, разумеется, верхушки общества) и рабами: сами хозяева тоже питались скудно, одевались более чем скромно.
Мы уже упоминали, что иное положение складывалось в собственно государственном секторе, например на храмовой земле. Здесь работников требовалось много; держать на полевых работах отряды рабов было невозможно — не хватило бы надзирателей, не было и хозяйской семьи, которая могла бы сама пахать и сеять.
Поэтому в рабском положении тут держали обычно только женщин, а мужчин-пленных и детей рабынь приравнивали к остальному трудящемуся персоналу больших хозяйств; те могли происходить из числа младших братьев в обедневших домашних общинах, из беглецов, искавших убежища под защитой храма или соседнего вождя — либо при разгроме их родного города, либо в случае катастрофической засухи или наводнения у них на родине и т.п.
Не исключена возможность, что когда-то община, выделяя земли храмам и вождям, одновременно обязывала часть своих членов работать в храмовых и государственных хозяйствах. Таким образом, получали ли работники государственного сектора только паек или еще и земельный надел, они (хотя и подвергались эксплуатации путем внеэкономического принуждения и были лишены собственности на средства производства) все же были не совсем в рабском положении.
Они не обязательно происходили из пленных, даже чаще из местных жителей. Им разрешалось иметь движимое имущество, а нередко свой дом и семью и даже скот. Так как им не разрешалось покидать имение, в котором они работали, то их нередко обозначают как крепостных.
Но поскольку они не имели собственности на средства производства, они отличались от средневековых зависимых крестьян, так как подвергались все-таки фактически рабовладельческой эксплуатации; поэтому во избежание путаницы мы будем здесь и далее называть их тем термином, которым в Греции называли государственных рабов, посаженных на землю и своим трудом кормивших членов господствующего класса, но имевших в собственности хозяйства: илоты. Илоты — эквивалент патриархальных рабов в пределах государственного сектора.
