Урок 03. Годичное движение Солнца по небу. Эклиптика. Движение и фазы Луны. Время и календарь.

Введение

Настоящая работа посвящена изучению диссидентского движения, которое получило наибольшее распространение в СССР в 1960-1980-х гг.

Хронологические рамки исследования охватывают период с середины 1960-х и до середины 1980-х гг. Нижней границей являются годы, когда в СССР обнаруживаются признаки организованного протестного движения, что связывается, в частности, с поддержкой поэта Иосифа Бродского во время суда над ним в 1964 году, акций в поддержку писателей А. Д. Синявского и Ю. М. Даниэля, рядом политических акций против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 г. и др. Верхний рубеж хронологических рамок определен снижением активной деятельности диссидентов к середине 1980-х гг. и началом в последующем политики «перестройки» и прекращением преследования диссидентов. Такой выбор временного периода объясняется тем, что он позволяет выявить основные тенденции развития диссидентства как политической формы протестного движения в СССР и представить его в полноценном виде.

Анализ такого крайне интересного явления как диссидентство – актуально. Деятельность диссидентского движения и результаты этой деятельности оцениваются крайне неоднозначно. Этому способствует неоднородность представителей диссидентства СССР, а также субъективный (зависящий от взглядов историка) подход и взгляд многих авторов, исследующих данное общественно-политическое явление.

Актуальность темы исследования определяется рядом проблем, связанных с развитием в Российской Федерации демократических институтов, которые являются неотъемлемой частью правового государства, которым формально объявлено российское государства (ст. 1 Конституции Российской Федерации). Однако, на деле мы имеем далеко не все признаки правового и демократического государства. Это касается, в частности, недостатков в развитии гражданского общества, а так же конкуренции в экономике. Одним из существенных признаков демократического развития общества является наличие реальной политической оппозиции, которая способствует наибольшей сбалансированности общественных отношений. Актуальность данного исследования обусловлена и тем, что диссидентское движение как форма инакомыслия не исчезло полностью вместе с отходом от тоталитаризма, а стало существовать в новых формах и приобрело новые направления и методы. В правовом государстве открытая оппозиция является нормальным явлением, в то время как в СССР она не могла открыто заявлять о себе, и существовала на уровне подпольных объединений.

Исследование диссидентского движение актуально с точки зрения его практического значения. Несмотря на то, что на сегодняшний день гражданские права закреплены и провозглашены Конституцией РФ, на практике они продолжают нарушаться, в первую очередь, государством. В связи с этим стоит отметить, что в современном мире вопрос о правах человека не является решенным полностью.

Публикации о диссидентских движениях (различного толка), изредка появляющиеся, сводятся или к доказательству диссидентского героизма (такие статьи и научные работы преобладали в годы перестройки и начале 90-х годов XX века), или к доказательству того, что правозащитное движение “беспочвенно” и “непрактично”. Даже терминология таких материалов остается расплывчатой и неоднозначной: так, термины «диссиденты», «инакомыслящие» и «правозащитники» употребляются практически в одинаковом смысле. Серьезные же научные публикации, содержащие богатый фактографический и документальный материал, можно встретить крайне редко.

Итак, для нашего современного этапа развития общества, общества XXI века, характерны попытки ухода от идеологических штампов в понимании взаимоотношений между властью и оппозицией. Заявка на создание в стране демократического общества (заявка, которая была, по крайней мере, в конце XX века) повышает актуальность осмысления проблемы противодействия власти (всех уровней) и оппозиционных движений, создавших своеобразную атмосферу “единства противоположностей”, продиктованных историческими особенностями России, сложившимися здесь неповторимыми обычаями и традициями. Диссидентство является крайне важным феноменом в политической истории СССР. Во время перестройки стали открытыми новые стороны истории диссидентского движения, так как в этот период общество заговорило о том, за что раньше человек мог подвергнуться тюремному наказанию. С периода перестройки (с 1985 года) и стали доступными новые материалы для исследований диссидентского движения.

В результате такого противоборства, политическое протестное движение централизировалось к середине 1960-х гг. в диссидентство, яркими представителями которого стали А.Д. Сахаров, Л.М. Алексеева, Ю.Ф. Орлов, Н.Е. Горбаневская, Е.Г. Боннэр, А.И. Солженицын, А.И. Гинзбург, П.Г. Григоренко, А.Д. Синявский, Ю.М. Даниэль, и др. В отличие от прежних времен (середины 1950-х годов, когда только начинает формироваться протестное движение) диссиденты находили активную поддержку из-за рубежа, их политические трактаты с критикой советской системы (в первую очередь за ограничения политических свобод и нарушения прав человека) распространялись и внутри СССР через “Самиздат”. О силе влияния диссидентов свидетельствует, например, тот факт, что вопросы борьбы с ними обсуждались на высшем политическом уровне страны – Политбюро ЦК КПСС, а Председатель КГБ СССР Юрий Андропов лично занимался мельчайшими деталями спецопераций по нейтрализации активных диссидентов, в частности, по организации и реализации решения о лишении советского гражданства и выдворении за пределы СССР А.И. Солженицына в 1974 году, решения о ссылке А.Д. Сахарова в 1980 году в г. Горький3. И вот этот мощный пласт общественных отношений, связанных с функционированием диссидентства как общественно- политического протестного движения в СССР, пока остается вне поля исследований историков права и государства.

Идеологические взгляды и воззрения диссидентов, несмотря на общность критики социалистической системы, не имели вполне определенной единой доктринальной концепции, поскольку включали в себя несколько разных идеологических течений – от «западников» (А.Д. Сахаров)4 до «русской самобытности, земства» (А.И. Солженицын)5 и «патриотов-почвенников» (И.Р. Шафаревич)6. Были и другие менее значимые идеологические течения («новые коммунисты», религиозные, национальные платформы). В основе своей представители различных диссидентских течений не ставили прямого вопроса о целесообразности изменения политического строя в СССР, полагая возможным добиться декларируемых изменений в его рамках. Такая позиция в немалой степени обуславливалась тем, что наиболее влиятельные диссиденты довольно долго позитивно взаимодействовали с советской властью, получая от нее условия работы, награды, премии и т.д. Кроме того, в целом позиции СССР как государства на международной арене были довольно весомыми, о чем свидетельствует, например, тот факт, что диссиденты не получили даже формального ответа ни на одно свое обращение в Комиссию по правам человека ООН о нарушениях прав человека в советском государстве. СССР являлся членом Совбеза ООН, одной из крупнейшей мировой державой, и отдельные нарушения прав человека не могли поколебать позиций СССР в ООН, и тем

более, если сигналы приходили от различных общественных организаций, находившихся на нелегальном положении.

Объект данного исследования – диссидентское движение, включающее в себя различные общественные, политические, социокультурные движения, имевшие различные цели, но объединенные общими требованиями о соблюдении прав человека и предоставлении демократических свобод.

Предмет данного исследования – политические, национальные, религиозные и др. течения диссидентского движения, которые выявились и оформились в 1960 – 1980 гг.

Целью исследования является обзор диссидентского движения в СССР в 1960-1980 годы как явления общественно- политической жизни страны.

Задачами данного исследования являются: выявление истоков диссидентства в СССР, рассмотрение основных течений диссидентского движения, определение целей диссидентского движения и его классификация, изучение практической деятельности этих течений, анализ политики советской власти по отношению к оппозиции, определение места и роли диссидентского движения в СССР в 1960 – 1980-х гг.

Данное исследование построено на принципах объективности и историзма. Для представления более четкой картины результатов данного исследования нами был выбран проблемно-хронологический подход. Методы исторического анализа, а именно, описательный и сравнительно-исторический, позволили наиболее ярко осветить многообразие течений диссидентского движения в СССР.

1.Историография истории диссидентского движения в СССР

Исследование явления диссидента в СССР стало актуальным уже со второй половины 1960-х гг. Одной из первых работ, посвященной рассматриваемой нами проблематике, стал очерк Андрея Амальрика под названием «Просуществует ли Советский союз до 1984 года?». Автор данной работы выделил 3 идеологических направления диссидентского движения. Андрей Амальрик выделил среди диссидентов сторонников марксизма-ленинизма, христианской идеологии и либералов. Выделенные автором данного очерка идеологические направления диссидентского движения поддерживаются историками и сегодня.

Л. М. Алексеева, автор фундаментальной работы по истории диссидентского движения в СССР «История инакомыслия в СССР», собрала и обработала большое количество фактов по данной проблематике, поэтому её труд является важнейшим для исследователей оппозиции в СССР в 1960 – 1970 гг.

Первый этап исследований диссидентского движения в СССР охватывает 1980-е – 1991 гг. На данном этапе историками политическая оппозиция 1960 – 1980-х гг. в СССР была выделена в особую эпоху истории СССР, которую предлагали изучать в университетах. Таким образом, первые спецкурсы по истории диссидентского движения в СССР проводились в Российском Государственном Гуманитарном Университете, в архивах которого хранились документы представителей диссидентского движения, и где была проведена одна из первых конференций, посвященных рассматриваемой проблематике. По итогам этой конференции в 1993 году Л. Богораз и А. Ю. Даниэль выпустили статью «В поисках несуществующей науки (диссидентство как историческая проблема)».

Исследования по истории инакомыслия в СССР проводились и в региональных исследовательских и образовательных учреждениях. Данной проблематике посвящены множество публикаций в периодической печати10, монографии как российских исследователей, так и зарубежных. Второй этап изучения истории диссидентского движения в СССР отмечен появлением диссертационных исследований на соискание степени кандидата исторических наук.

Несмотря на не очень богатую источниковую базу по истории диссидентского движения в СССР, исследования конца 1980 – 1990-х гг. показали, что в истории СССР можно выделить особый этап (диссидентское движение), который заслуживает пристального внимания исследователей, как и вся история СССР.

Среди основных источников можно выделить: информационный бюллетень «Хроника текущих событий», это первый в Советском Союзе неподцензурный правозащитный информационный бюллетень, который распространялся через самиздат. Первый номер увидел свет 30 апреля 1968 года. Назывался он иначе: «Год прав человека в Советском Союзе», а «Хроника текущих событий» (по названию передачи на радио Би-би-би) – это был подзаголовок. Но вскоре подзаголовок стал названием, которое в быту сократили и стали говорить просто о «Хронике».

В самиздате вышло 63 номера (по нумерации – 64) бюллетеня. 59-й номер не появился, так как был перехвачен КГБ 20 февраля 1981 года. Последний, 64-й номер датирован 30 июня 1982 года. Итого бюллетень продержался четырнадцать лет. Был подготовлен и 65-й номер, но его так и не распространили.

год был объявлен ООН годом прав человека, в честь двадцатой годовщины принятия ООН Всеобщей Декларации прав человека. В СССР этот год начался с судебного процесса над А. Гинзбургом, Ю. Галансковым, А. Добровольским и В. Лашковой – одного из самых громких политических дел брежневской эпохи, что и подтолкнуло авторов издать неподцензурный бюллетень.

Первые два номера подготовила Наталья Горбаневская. Третий, вышедший после демонстрации на Красной площади, – детище Юлия Кима, Петра Якира и Ильи Габая. Составители ХТС не объявляли открыто своих имён.

Структура бюллетеня начала определяться уже в первых его выпусках.

«Хроника» делилась на две части. Первая – содержала подробное изложение главных, на взгляд составителей, событий, произошедших между датой, которой был помечен предыдущий выпуск, и датой нынешнего номера. Вторая состояла из постоянных рубрик, составленных по тематическому и, даже отчасти, жанровому признаку: «аресты, обыски, допросы», «Внесудебные преследования», «В тюрьмах и лагерях», «Новости Самиздата», «Краткие сообщения», «Исправления и дополнения». Первоначальная рубрикация, увеличивалась и усложнялась за счёт новых проблем, попадавших в поле зрения правозащитников. Так, вскоре появились рубрики «Преследования верующих», «Преследования крымских татар», «Репрессии на Украине».

«Хроника текущих событий» занимает особое место в истории диссидентского движения не только из-за того, что выходила так долго. Продукт своего времени, этот бюллетень был первым и единственным, – писавшим исключительно о гонениях сначала на интеллигенцию вообще (преимущественно в Москве), потом – на участников различных национальных, религиозных и эмиграционных движений по всему Советскому Союзу. Он стремился узнать и сообщить людям обо всем, что происходило в стране и что власти пытались скрыть. На его страницах излагались, по возможности сдержанно и спокойно, только факты без всяких (за редким исключением) комментариев, толкований и оценочных суждений. «Хроника» служила источником информации для большей части других самиздатских журналов.

Впоследствии по ее образцу стали издаваться два других бюллетеня. Первый из них, «Бюллетень В», начал выходить в 1980 году. В 1983 году он уточнил вою специфику: здесь накапливается информация, готовятся материалы и черновые наброски, которые могут пригодиться для других публикаций.

Так же стоит отметить «Бюллетень» Инициативной группы защиты прав инвалидов в СССР. Прямо в день возникновения, 20 мая 1978 года, Инициативная группа защиты прав инвалидов в СССР выпустила первый номер самиздатского

«Бюллетеня», на первой странице которого были указаны персональные данные главного редактора – Валерия Фефелова. Всего появилось четырнадцать номеров: восемь – между 20 мая 1978 года и 20 февраля 1980 (то есть за двадцать один месяц) и еще шесть, с девятого по четырнадцатый, – за двадцать один месяц, до июня 1982 года.

В «Бюллетене» рассказывалось главным образом о трудностях, с которыми сталкивались инвалиды в СССР, и публиковались документы Группы. Кроме того, в журнале печатались письма, с которыми правозащитники обращались к советским и зарубежным адресатам. Журнал был в полном смысле слова рупором Группы.

Так же среди значимых источников можно выделить: мемуары Л. М. Алексеевой «Поколение оттепели», в этой книге Людмила Михайловна рассказывает о своей жизни (начиная с раннего детства), о времени в котором ей и ее друзьям-правозащитникам довелось жить и сделать свой выбор. Надо отметить, что впервые эта книга вышла на английском языке в США (Издательство Литтл Браун) в 1990 году. В русском издании, вышедшем в 2006 году, есть дополнение – дано слово самим шестидесятникам. Собеседниками стали Яков Михайлович Бергер и Сергей Адамович Ковалев. Они оба достойно представляют поколение оттепели. В беседе они обсуждают кого само поколение шестидесятников считает шестидесятниками, чем отличается это поколение от предшествовавших и последующих и каков вклад шестидесятников в российскую историю и современность. Расшифровка магнитофонной записи этой беседы составила заключительную главу вместе с заметками на эти же темы известного экономиста Евгения Григорьевича Ясина.

Так же можно отметить мемуары Андрея Амальрика «Записки диссидента». Первое издание этой книги вышло в издательстве “Ардис” уже после гибели автора в автокатастрофе осенью 1980 года. В книге хорошо описаны будни советских лагерей, изложен опыт общения с иностранными журналистами (Амальрик наиболее активно из всех диссидентов общался с иностранными корреспондентами), описана история создания сборника

«Процесса четырех», который он написал вместе с Павлом Литвиновым (о суде над Александром Гинзбургом, Юрием Галансковым, Алексеем Добровольским и Верой Лашковой).

Так же важна работа Александра Подрабинека «Карательная медицина» (1977), в которой собраны материалы о политических злоупотреблениях психиатрией в СССР, преданы огласке списки людей, насильно помещенных в психиатрические больницы. Подрабинек приводит имена двухсот человек, ставших жертвами злоупотреблений. Он очень точно объясняет, почему столько людей предпочитают не верить, «что здоровых людей калечат в сумасшедших домах за инакомыслие; используют пытки, физические истязания под прикрытием белого халата».

Книга дала толчок, и с 1977 года такие списки начинает, в свою очередь, публиковать Информационный бюллетень Комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях. Там приводятся конкретные случаи, имена, подробности жизни и деятельности; таким образом, таким образом, люди и факты выходят из безвестности.

Международная общественность все больше осознает происходящее. VI Всемирный психиатрический конгресс четко ообозначает переворот в

общественном мнении. Конгресс начинается 28 августа 1977 года в Гонолулу, и на него собирается более четырех тысяч психиатров из семидесяти стран, в том числе и из СССР. Незадолго до открытия Рабочая комиссия Александра Подрабинека призывает участников осудить использование психиатрии в политических целях.

Информации более чем достаточно и результат налицо. Единогласно принятая Гавайская декларация определяет этические нормы работы психиатров и требует от них не уступать государственным органам, если это входит в противоречие с медицинской этикой. Как подчеркивает Рабочая комиссия по психиатрии, «впервые такая многочисленная и представительная организация, как Международная ассоциация психиатров, прямо и недвусмысленно указала Советскому Союзу на недопустимость использования психиатрии в политических целях».

На сегодняшний день историография истории диссидентского движения в СССР ещё не до конца сформировалась. Во времена советской власти изучение политической оппозиции 1960 – 1980-х годов не могло существовать. Первые работы, посвященные диссидентскому движению в СССР стали появляться во второй половине 1980-х гг. Поэтому первый период в истории исследований диссидентского движения в СССР охватывает 1980 – 1991 гг.

На первом этапе изучения истории инакомыслия в СССР были намечены и выделены основные направления исследований по данной проблематике. В 1980- 1991 гг. в историографии диссидентского движения в СССР были сформированы два аспекта или ветви: официальная и альтернативная18. Ярким представителем первой ветви считается Н. Н. Яковлев. Его работа (заказанная органами КГБ) является исследованием по истории диссиденства в СССР, в котором собраны сведения, целью которых было стремление обозначить диссидентское движение в СССР как чужеродное и внедренное в результате деятельности ЦРУ.

Сам Н. Н. Яковлев не считает политическую оппозицию 1960 – 1980-х гг. именно движением, не уделяет внимание причинам возникновения инакомыслия в СССР, а диссидентское движение он называет операцией «Права человека», автором которой является ЦРУ.

В подобном ключе была создана работа А. О. Белова и А. А. Шилкина «Диверсия без динамита», в которой авторы говорят о том, что в СССР в 1960 – 1980-хх гг. действовала разведка империалистических держав, целью которой была осуществление подрывной работы против СССР.

Авторы работы «Диверсия без динамита» делали попытки донести до читателя, что Запад ведет антисоветскую психологическую войну, тем самым выступали против представителей религиозного направления диссидентского движения и их сторонников-правозащитников. По их мнению, свобода церкви не была ограничена советской властью, а диссиденты религиозного направления диссидентского движения преследовали меркантильные цели, потому что объективных причин для возникновения инакомыслия в СССР авторы работы не находили19. Вывод авторов о том, что свобода церкви не была ограничена, мягко говоря, не соответствует действительности. Когда Хрущёв сошел с политической сцены, Совет по делам РПЦ был заменен Советом по делам религий при Совете министров СССР. Представление о деятельности этого органа дает просочившийся на Запад документ, подзаголовок которого говорит сам за себя:

«Церковные кадры и меры по ограничению их деятельности рамками закона». После смерти Алексия ЦК, основываясь на мнении Совета по делам религий и КГБ, одобряет избрание патриархом Пимена. Совет контролирует работу Синода, назначает его членов, руководит набором студентов в духовные семинарии. Совет «добивается формирования у слушателей духовных школ патриотизма». Словом, Совет, управлял всей церковной жизнью, а вся деятельность церкви должна была сводиться к формальному отправлению треб. Альтернативная ветвь исследований диссидентского движения в СССР начинается с работы Л. А. Алексеевой, в которой автором представлено систематизированное описание истории диссидентского движения в СССР.

Вторая половина 1980-х гг. отмечена в истории СССР демократизацией и гласностью политики М. С. Горбачева. В общественно-политической сфере в те годы наблюдались следующие изменения: постепенное возрастание значения средств массовой информации, переоценка ценностей, а также утрата КПСС монополии на политическую власть23. В связи с этими процессами в научном мире приобрели актуальность исследования диссидентского движения в СССР. Имена и события, связанные с диссидентством, стали упоминаться в печатных изданиях вместе с возникновением необходимости восстановить справедливость по отношению к незаконно репрессированным политическим деятелям и простым гражданам.

Проблематика диссидентского движения в отечественной истории приобрела в 1980-х гг. сложный и дискуссионный характер. Оценки диссидентского движения в СССР были противоположными, некоторые историки считали инакомыслие негативной стороной общественной мысли, а другие считали диссидентов героями и мучениками. В одной из работ В. П. Соловьева и Е. М. Клепиковой можно встретить утверждение, что диссидентство в СССР являлось западным мифов, а не русской реальностью. Со схожей точкой зрения выступала Е. Ю. Зубкова. Она высказывает мнение, что в диссидентских кругах преобладает нигилистическая направленность, разоблачительный пафос оказывается выше позитивных идей, что создало вокруг диссидентов атмосферу общественного вакуума, и не дало ему получить поддержку широких слоев общества.

Участники диссидентского движения Л. Д. Богораз и С. А. Ковалев считали диссидентов зачинщиками радикальных преобразований в 1960 – 1980-х гг. А В. П. Белецкая в своей работе «Судьба и совесть», посвященной судьбе ученых физиков А. Д. Сахарова и Ю. Ф. Орлова, характеризует диссидентов как общественных героев, а не как врагов народа.

Один из организаторов «Комитета прав человека» В. И. Чализде в своей работе «Заря правовой реформы (апрель – июнь 1989)» характеризует начальный этап перестройки, советское право и его соотношение с правами человека.

Определение терминов «диссидент» и «правозащитники» можно встретить в материалах сборника «Диссиденты, 50/50. Опыт словаря нового мышления», авторами которого являются Л. Д. Богораз, А. Ю. Даниэль и М. П. Окутурье. Они провели подробный анализ диссидентского движения со стороны самих его представителей и противников. Авторы работы считают диссидентское движение положительным феноменом в истории СССР.

Борьбе диссидентов за соблюдение прав человека посвящена работа М. М. Мейера, вышедшая в 1990 году.

Первый этап исследований истории диссидентского движения в СССР завершает работа Л. Богораза и А. Ю. Даниэля «В поисках несуществующей науки (диссидентство как историческая проблема)»26 1993 г. В данной статье, опубликованной в журнале «проблемы Восточной Европы», рассматривались такие явления, как диссидентское движение, инакомыслие в СССР, проблема их взаимоотношений, периодизация истории диссидентского движения и его хронология, формы диссидентской активности и социальный состав. Авторы выделяют три формы диссидентского протеста:

Первая: речь идет о специфических акциях протеста, связанных, с правозащитной проблематикой: петиции властям, «открытые письма», предающие гласности факты нарушения прав человека в СССР27.

Вторая: любая деятельность, соответствующая определенным принципам; гласность, ненасилие, апелляция к праву. Мотивация и внешняя направленность этой деятельности могут быть самыми разнообразными: от распространения учения Кришны до свободы эмиграции для советских евреев28.

Третья: диссидентсвом является любое скрытое или явное противодействие тоталитаризму во всех сферах, независимо от того, влечет ли оно за собой репрессии, или нет. Таким образом, к диссидентской активности относится, в сущности, любое проявление общественной жизни.

Все эти проблемы остаются актуальными в истории СССР и на сегодняшний день. Авторы статьи «В поисках несуществующей науки (диссидентство как историческая проблема)» подводят итог первого этапа исследований диссидентского (поиск корней диссиденства) движения в СССР и ставят проблемы второго этапа изучения данного явления. Подводя итог, авторы приходят к мысли, что правозащитная активность родилась, главным образом, из культурного нонконформизма (недаром свобода творчества и свобода слова была главным тезисом, которые отстаивали первые правозащитники).

В 1990-х гг. начался второй, постсоветский этап историографии диссидентского движения в СССР. С этого времени наблюдались возрастание интереса к правозащитному движению и увеличение количества опубликованных исследовательских работ, посвященных диссидентству. Исследователи данного явления стали работать в коллективах для создания монографии. Одна из таких коллективных монографий называется «Наше отечество. Опыт политической истории» под редакцией С. В. Кулешова и посвящена не только изучению политических движений, партий и организаций, но и сопротивлению тоталитарному режиму.

Развитие историографии диссидентского движения показало, что фундаментальными и наиболее важными для исследования данной проблематики являются работы самих участников правозащитного движения, но не их мемуары, а их исследовательские работы в области истории и правоведения. Одними из таких наиболее значимых работ являются не только монография Л. А. Алексеевой, но и статья Л. Д. Богораза, В. А. Голицына, С. А. Ковалева, где авторы дают характеристику диссидентского движения, говорят о его целях, способах взаимодействия с властями и общественностью, о правовой основе этого движения и т. д. В этой работе правозащитное движение характеризуется как наиважнейшее проявление общественной активности, но не как метод политической борьбы.

Проблеме взаимоотношений советской власти и представителе диссидентского движения посвящена монография Р. А. Медведевой, где автор уделяет внимание деятельности КГБ при Ю. В. Андропове.

Одной из ярких работ, опубликованных в постсоветское время по данной проблематике, является статья Ю. Ф. Лукина об особенностях развития диссидентского движения, которое представляет собой, по мнению автора, духовно-нравственную оппозицию тоталитарному режиму.

Обзор важнейших документов, связанных с историей диссидентского движения в СССР, представлен в работе А. Б. Безбородова, М. М. Мейера, Е. И. Пивоварова. Авторы учебного пособия подробно описывают события в жизни общества 1960 – 1080-х гг., выделяют и характеризуют этапы диссидентского движения, называют диссидентов людьми, открыто конфликтующими с властями по поводу установок в различных сферах общественной жизни. В этой работе отмечено, что центральной силой диссидентов и точкой пересечения всех связанных с ними движений (политических, религиозных и др.) являются правозащитники.

Причины возникновения диссидентства и процесс его становления за весь период существования СССР раскрывается в работе А. А. Данилова, который внес огромный вклад в историографию диссидентского движения. А. А. Данилов раскрывает смысл понятий «диссидентство» и «инакомыслие», выделяет этапы истории правозащитного движения и его значение в отечественной истории. Автор в своей работе излагает краткую хронику событий диссидентского движения.

Одна из первых исследовательских работ, касающихся роли научно- технической интеллигенции в правозащитном движении принадлежит А. Б. Безбродову. По мнению профессора, кроме правозащитников, ядром диссидентского движения являлась также научная и творческая интеллигенция. Как считает автор, роль интеллигенции в диссидентском движении можно считать темой для исследовательских работ. Правозащитная активность научной интеллигенции, по мнению А. Б. Безбородова, тесно связана с событиями, происходившими в диссидентском движении. Автором в работе уделяется особое внимание общественно-политической деятельности А. Д. Сахарова, являвшегося «духовным лидером» диссидентов. А. Б. Безбородов в своем исследовании делает вывод о том, что не стоит высоко оценивать вклад диссидентского движения в политическую жизнь, но и преуменьшать их значимость в смене политического режима тоже не стоит. Оценка профессора А. Б. Безбородова мне наиболее близка. Диссиденство – это прежде всего борьба за неотъемлемые права личности. Борьба, в которой есть свои принципы: уважение к закону, отказ от насилия, прозрачность, – отличающие диссидентов от всех других противников власти. Все это – результат исторического процесса, который начался после смерти Сталина и оформился в середине 1960-х годов. Конечно, это узкий круг интеллигентов, но он, безусловно, повлиял на изменение общественно-политической обстановки в СССР.

Наиболее крупной работой зарубежных авторов по исследованию диссидентского движения в СССР, является монография коллектива авторов, подготовленная в Колумбийском университете под редакцией Р. Текеса32. В ней рассматриваются вопросы государственной политики и идеологии советского государства и альтернативная идейно-нравственная позиция диссидентов. По мнению авторов, борцы за гражданские права являются противниками советской власти, а само инакомыслие – продуктом советской политической системы, построенной на принудительном инакомыслии. Авторами довольно подробно рассмотрен самиздат, в частности, «Хроника текущих событий».

Как считает О. К. Антропов, среди представителей диссидентского движения особую активность проявляла творческая, научная, техническая интеллигенция. Большинство исследователей данной проблематики, в том числе и сами диссиденты, характеризовали диссидентское движение не как политическое, а как нравственное. Однако О. К. Антропов считал, что правозащитное движение имело политические цели, а методы борьбы за соблюдение прав человека и способы взаимодействия с властью и общественностью не политическими.

Причины возникновения диссидентского движения в СССР подробно представлены в монографии М. Я. Геллера и А. М. Некрича, хронологические рамки которой затрагивают период от времен Первой мировой войны до распада СССР и начала постсоветского периода. Проанализировав уникальные документальные источники, М. Я. Геллер и А. М. Некрич раскрывают процесс становления диссидентского движения в СССР и формирования оппозиции.

А. Ю. Даниэль посвятил одну из своих статей корням и истоками диссидентского движения в СССР. Исследователь уделил особое внимание культурно-историческому аспекта мнению А. Ю. Даниэля, именно критика культа И. В. Сталина положило начало возникновению правозащитного движения.

Из числа работ зарубежных исследователей диссидентского движения в СССР можно выделить труд К. Эндрю и О. Гордиевского. Их работа посвящена деятельности Андропова, связанной с подавлением диссидентского движения. К. Эндрю и О. Гордиевский отмечают, что Ю. В. Андропов использовал уточненные способы борьбы с диссидентами, а вовсе не сочувственно к ним относился. В работе авторы отмечают, что при Ю. В. Андропове диссидентов перестали судить, как Синявского и Даниэля, но начали отправлять на лечение в психиатрические больницы.

На основе представленного историографического обзора истории диссидентского движения в СССР можно отметить, что первый этап развития историографии данной проблематики связан с отменой цензуры во второй половине 1980-х гг., с появлением публикаций изъятых ранее из доступа документов и воспоминаний представителей диссидентского движения. Первый этап истории изучения диссидентства в СССР отмечен накоплением сведений о правозащитном движении.

В заключение можно отметить, что второй этап историографии диссидентского движения отмечен накоплением информации о диссидентском движении, и более глубоким и объективным её анализом, а также возрастанием интереса к различным направлениям правозащитного движения и введением новых источников в научный оборот.

.1 Истоки, формирование и тенденции развития диссидентского

движения в СССР

Явление «диссидентство» было активным в СССР в 1960 – 1980 гг. Диссидент с латыни означает «несогласный», «инакомыслящий». Сформировалось диссидентское движение на основе подпольных организаций, собраний и кружков. Основателями этих собраний, как правило, была молодежь, а зарождаться диссидентское движение начало после завершения Великой Отечественной войны. Сильно повлияли на формирование диссидентского движения проведение XX съезда КПСС, а также обсуждение вопроса о культе личности И. В. Сталина, что привело к критике всей общественной системы того времени.

Открытый и гласный характер диссидентское движение приобрело в 1960- х гг. Участниками и основателями диссидентского движения были такие категории населения, как интеллигенция, верующие слои населения некоторые национальные меньшинства.

Касаемо идеологии диссидентского движения в СССР, можно отметить отсутствие её единства. В литературе диссидентов связывают с интеллигенцией, имеющей либеральные взгляды и западнический настрой35. Несмотря на существование противоположности «западников», и «славянофилов», среди тех и других представителей русской общественной мысли наблюдались проявления диссидентского движения.

Диссидентское движение в СССР претерпело в своем развитии полный цикл – от зарождения (со второй половины 1950-х гг.) и до завершения нелегальной деятельности с одновременной трансформацией таковой в легитимные формы, что стало возможным на рубеже 1990 г., то есть в последние годы существования СССР. Обращаясь к истокам диссидентского движения, следует заметить, что после периода массовых политических репрессий 1930-х гг. в СССР на длительное время установился безальтерный политический курс развития страны – это путь строительства социализма и коммунизма при руководящей и единственной правящей партии – ВКП (б)-КПСС. В высшей властной элите конфликты возникали исключительно по локальным вопросам, что можно охарактеризовать как подковерную, внутрепартийную борьбу, в том числе за высшие руководящие посты. В этом контексте ситуация кардинально не изменилась и в первые годы после смерти Сталина. Новое руководство страны (Никита Сергеевич Хрущев и его сторонники) провозгласило курс на демократизацию жизни общества, что, собственно, и предопределило название «оттепели» как периода, заметно отличающегося от предшествующего сталинского периода по психолого-политическому состоянию советского общества. Особое внимание при этом было сосредоточено на необходимости укрепления законности. Так, уже 4 апреля 1953 г. прошла реабилитация по «делу врачей», в рамках которого предстояло выявить и, с большой долей вероятности, расстрелять еще одну группу «контрреволюционеров». С лета 1953 г. началась массовая реабилитация коммунистов (старых большевиков), привлеченных к ответственности в 1930-е – начало 1950-х гг. В 1954 г. были реабилитированы жертвы так называемого «ленинградского дела». Всего с начала 1954 г. до начала 1956 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР были реабилитированы 7679 человек, многие из которых – посмертно36 . В 1957 г. были реабилитированы осужденные в 1937 г. Тухачевский и ряд других военачальников. В сентябре 1953 г. были ликвидированы «Особое совещание» при МВД СССР и другие чрезвычайные внесудебные органы (так называемые «тройки» НКВД) и тем самым был отменен внесудебный порядок рассмотрения уголовно-политических дел. Устанавливалось, что дела о контрреволюционных и иных преступлениях рассматриваются в обычном процессуальном порядке. Реорганизации подверглись и правоохранительные органы. В марте 1954 г. за счет выведения из

МВД СССР соответствующих подразделений был образован Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Спустя некоторое время была устранена чрезмерная централизация руководства органами внутренних дел. Были расширены полномочия местных Советов депутатов трудящихся и их постоянных комиссий, которые ведали вопросами укрепления правопорядка на подведомственных Советам территориях. Этот процесс не смогла остановить и развернувшаяся борьба за личную власть в стране между бывшими «соратниками», работавшими рядом со Сталиным и в целом разделявшими новый курс. Новый пост-сталинский лидер Н.С. Хрущев сумел довольно быстро подмять под себя верхние эшелоны партийной бюрократии и получил простор для проявления собственной инициативы.

Хрущев избрал путь умеренной (минимальной) либерализации. Были определены ее пределы: реформы должны были подтолкнуть развитие производства, особенно в разоренном аграрном секторе экономики; снять явное перенапряжение и усталость общества от искусственно подстегиваемой «мобилизационной готовности» и отражения происков все новых «внутренних и внешних врагов» и в конечном итоге несколько улучшить жизнь простых советских людей. Упор при этом был сделан на активное использование достижений научно-технического прогресса, развитии промышленности, улучшении качества выпускаемой продукции. Вместе с тем в целом народное хозяйство продолжалось двигаться по привычному экстенсивному пути. Все принимавшиеся меры носили характер государственных мобилизационных программ и никак не затрагивали самого хозяйственного механизма.

Как мне кажется, данное обстоятельство послужило почвой, на которой позже станут произрастать ростки критики и недовольства существующей социально-политической системой, которые, однако, как будет показано, тогда, в середине 1950-х гг., имели очаговый характер, критика касалась отдельных сторон жизни общества, а носителями этих только-только зарождающихся настроений становились представители творческой и научной интеллигенции. Здесь следует подчеркнуть, что еще недавно победоносно завершилась Великая Отечественная война, достаточно активно восстанавливалось народное хозяйство, и даже имеющиеся недостатки общественного развития еще не давали оснований ставить вопрос о смене политической системы (в полной мере диссиденты поставят такой вопрос значительно позже, уже после кризиса в начале и возрождения в конце 1980-х гг.)

Очевидно, что эта прослойка общества (наиболее активная, неравнодушная интеллигенция) возлагала определенные надежды на позитивные изменения в обществе как следствие решений XX съезда КПСС. И действительно, нельзя не признать, что Советский Союз становился все более открытым для мира, учащались культурные международные контакты38. В 1957 г. в Москве был проведен Международный фестиваль молодежи и студентов. Была в некоторой степени расширена гласность. В частности, возникли новые журналы «Юность», «Молодая гвардия», «Москва», «Наш современник». Усилились позиции демократически настроенной интеллигенции. После появления повести Солженицына многие стремятся опубликовать свои воспоминания. Начиная с декабря 1962 года редакции журналов и издательства получают огромное количество рукописей: это рассказы, дневники, романы о репрессиях, лагерях и коллективизации. Каждый хочет дополнить, расширить, развить тему, лично поучаствовать в этой, как оказалось, жизненно необходимой работе памяти. Появилось даже что-то вроде жанрового определения «лагерной литературы», которая созвучная издавна существующей в России традиции и не имеет ничего общего в казенным социалистическим реализмом. Особую роль сыграл журнал «Новый мир», возглавляемый Александром Твардовским. Именно здесь была опубликована повесть тогда еще приласканного властями писателя, будущего диссидента Александра Исаевича Солженицына «Один день Ивана Денисовича», приподнявшая завесу молчания над историей ГУЛАГа. Проблема разоблачения сталинизма была поднята, в частности, А. Твардовским в поэме «За далью даль» и др. Начали публиковаться молодые поэты: Б. Ахмадулина, А. Вознесенский, Б. Окуджава, Е. Евтушенко, Р. Рождественский, чьи стихи впоследствии завоевали большую известность. Активизировалась деятельность театральных режиссеров: А. Лобанова – в Ленинградском театре комедии; О. Ефремова – в Московском театре им. Ермоловой. О. Ефремов организовал студию молодых актеров, ставшую впоследствии театром «Современник». После XX съезда начался подъем в кинематографическом искусстве. Был создан ряд выдающихся фильмов, вошедших в сокровищницу мирового киноискусства: «Летят журавли», «Тихий Дон», «Сорок первый»,

«Весна на Заречной улице» и др. В мире литературы и искусства реабилитированы ряд имен: Ю. Тынянов, М. Булгаков, И. Бабель. Однако, эти тенденции проходили по верхним слоям общественно-политической системы и отражали стремление власти отмежеваться от недавнего во многом мрачного сталинского прошлого; глубинные же процессы в советском обществе оставались неизменными – так, его политическая и экономическая основа оставалась незыблемой – это касалось, прежде всего, принятой еще при Сталине Конституции СССР 1936 г. (власть принадлежит Советам депутатов трудящихся при руководящей роли КПСС) и закрепленной в ней государственной собственности на средства производства. По этим позициям хрущевская «оттепель» практически ничего не изменила. Еще в мае 1957 года Хрущёв и Политбюро критиковали писателей и художников за то, что они слишком много себе позволяют, прикрываясь решениями XX съезда. В конце 1962-го года, сразу после публикации повести Солженицына, гайки закручиваются еще жёстче. 1 декабря Н. С. Хрущёв, посетив выставку художников – авангардистов, обругал их «педерастами» и назвал себя сталинистом в области искусства. Через несколько дней, во время встречи с представителями творческой интеллигенции, он в своей не слишком изысканной манере, недвусмысленно заявил: «надо, чтобы мы вас поддерживали и вы нас. А кто не хочет, паспорт дадим!» На новой встрече в марте он высказывается еще резче и, кажется, кладет конец десталинизации: «Сталин был деспот. Но деспотизм свой использовал в интересах партии». Не изменился и принципиальный подход к духовной сфере. Общественные науки, литература, искусство по-прежнему должны были быть проводниками идеологического курса партии, опираться на «партийность», классовый подход, социалистический реализм. КПСС четко обозначала допустимые границы критического осмысления прошлого и настоящего. Так, в ответ на призывы общественности отменить постановления ЦК по идеологическим вопросам (1946-1948 гг.) было категорически заявлено, что они «сыграли огромную роль в развитии художественного творчества по пути социалистического реализма» и в своем «основном содержании сохраняют актуальное значение».

И довольно скоро после непродолжительного периода относительно более свободного творчества для творческой интеллигенции стали наступать не лучшие времена. Так, систематически разносной критике за «идеологическую сомнительность», «недооценки руководящей роли партии», «ревизионистские настроения и формализм» подверглись писатели и поэты (А. Солженицын, Ю. Гроссман, Д. Гранин, В. Дудинцев, А. Вознесенский), режиссеры (М. Хуциев и др.), ученые-гуманитарии. Пределы так называемой «десталинизации» наглядно показало «дело Пастернака». В 1955 г. Б. Пастернак написал роман «Доктор Живаго». Советские литературные журналы сочли роман не пригодным к публикации. Роман вышел за границей и был удостоен Нобелевской премии. Это вызвало недовольство властей. Бориса Пастернака заставили отказаться от премии и он был исключен из Союза писателей. Личная неуравновешенность Н. С. Хрущева, сочетающаяся с его очень слабым и поверхностным пониманием специфических вопросов культуры, приводила к эксцессам, сильно снижавшим его авторитет. В этом контексте следует заметить, что отношение властной элиты к лицам, «посягающим» на советский государственный строй, также оставалось крайне отрицательным. Так, 14 декабря 1956 г. на Президиуме ЦК КПСС был обсужден проект письма ЦК КПСС к партийным организациям с красноречивым названием: «Об усилении работы партийных организаций по пресечению вылазок антисоветских, враждебных элементов». Это письмо, решение о подготовке которого было принято после известных событий в Венгрии, составляла комиссия Президиума ЦК КПСС, в составе секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Президиума ЦК Л. И. Брежнев (председатель комиссии), Г. К. Маленков – заместитель председателя Совмина СССР, член Президиума ЦК, А. А. Аристов – секретарь ЦК, Н. И. Беляев секретарь ЦК, И. А. Серов – председатель КГБ СССР, Р. А. Руденко – генеральный прокурор СССР. Проект письма был одобрен, немного подредактировано название – в окончательном виде оно выглядело так: «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов».

декабря 1956 г. (стоит обратить внимание, что это все проходит уже после XX съезда КПСС) было принято решение разослать это письмо во все союзные республики, в крайкомы, обкомы, горкомы и райкомы партии для обсуждения во всех первичных партийных организациях. Этот партийный документ во многом характеризует позицию власти в части подхода к деятельности по противодействию «антисоветским проявлениям». В письме, в частности, указывается: «Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза считает необходимым обратиться ко всем парторганизациям… для того, чтобы привлечь внимание партии и мобилизовать коммунистов на усиление политической работы в массах, на решительную борьбу по пресечению вылазок антисоветских элементов, которые в последнее время, в связи с некоторым обострением международной обстановки, активизировали свою враждебную деятельность против Коммунистической партии и Советского государства». Далее констатируется об имеющей место за последнее время «активизации деятельности антисоветских и враждебных элементов». Прежде всего – это «контрреволюционный заговор против венгерского народа», задуманный под вывеской «фальшивых лозунгов свободы и демократии» с использованием «недовольства значительной части населения, вызванное вызванного тяжелыми ошибками, допущенными бывшим государственным и партийным руководством Венгрии». В письме недвусмысленно признавалось непосредственное воздействие венгерских событий на ситуацию в стране и даже в партии.

В этой связи, в частности, указывалось: «Под воздействием международной реакции жалкие остатки антисоветских элементов в нашей стране, будучи враждебно настроены против социалистического строя, пытаются использовать в своих гнусных целях все еще имеющиеся у нас трудности… При этом они умело используют политическую беспечность и обывательское благодушие некоторых коммунистов и руководителей партийных организаций, вражеские действия прикрывают фальшивыми словами о критике и самокритике, лозунгами борьбы “за демократию”… Конечно, носители таких чуждых взглядов составляют ничтожную долю среди многих миллионов советских людей. Между тем, есть немало примеров, когда коммунисты и партийные руководители решительно не пресекают антисоветскую пропаганду, не дают отпора вражеским вылазкам. Более того, есть и такие “коммунисты”, которые, прикрываясь партийностью, под флагом борьбы с последствиями культа личности, скатываются сами на антипартийные позиции, допускают демагогические выпады против партии, подвергают сомнению правильность ее линии. Опасно и недопустимо, когда партийные организации ведут себя пассивно, нередко проходят мимо этих фактов … не дают организованного отпора антипартийным и демагогическим выступлениям и не принимают решительных мер к пресечению деятельности антисоветских, враждебных элементов. Надо прямо сказать, что партийные организации в ряде случаев забывают о том, что против антисоветских, враждебных элементов партия всегда вела и впредь будет вести непримиримую и самую решительную борьбу».

В письме сообщалось о многочисленных примерах распространения

«расширительной» критики культа личности – критики не только личности Сталина, но и порядков, приведших к появлению того, что было названо

«культом личности». Из письма следовало, что наиболее подверженным этим идеям оказалась молодежь, студенчество, а также творческая и научная интеллигенция (представители именно этих категорий населения и составят позже основу диссидентства). Отмечалось, что антисоветские выступления среди молодежи были в Москве, Свердловске, Каунасе, Таллине, Ереване. В качестве примера приводилось выступление на комсомольской конференции Уральского политехнического института в Свердловске студента Немелкова, которого поддержали участники конференции, а партийные руководители не смогли дать ему отпор, поддержка литовскими студентами венгерских

«повстанцев». И уже тогда партийное руководство во главе с Никитой Хрущевым стало все более открыто показывать свое недовольство интеллигенцией. Я полагаю, что основная причина этого заключалась не в особенностях вкуса самого Н. С. Хрущева, а именно в антисоветских настроениях, которые имели место среди данной прослойки советского общества. В этом смысле характерно следующее место рассматриваемого нами письма ЦК КПСС: «За последнее время среди отдельных работников литературы и искусства, сползающих с партийных позиций, политически незрелых и настроенных обывательски, появились попытки подвергнуть сомнению правильность линии партии в развитии советской литературы и искусства, отойти от принципов социалистического реализма на позиции безыдейного искусства, стали выдвигать требования «освободить» литературу и искусство от партийного руководства, обеспечить «свободу творчества», понимаемую в буржуазно-анархистском, индивидуалистическом духе». В качестве примера приводилось выступление К. Паустовского в защиту книги В. Дудинцева «Не хлебом единым», негативное мнение О. Берггольц по поводу постановлений ЦК КПСС по вопросам литературы и искусства, принятых в 1946-1948 гг., критиковались и редколлегии журналов «Вопросы истории», «Вопросы философии», где якобы «искажались» вопросы социально-политической истории страны и общественной мысли.

Отчеты с мест об итогах обсуждения этого письма ЦК КПСС полны примеров открытого проявления недовольства, в том числе и среди самих членов коммунистической партии, причем это недовольство было делом далеко небезопасным, хотя, разумеется, о прежних карательных мерах речи уже не было, но вектор отношения власти к этому недовольству оставался прежним. Примерами как таких выступлений, так и карательных акций, было полно, например, отчет секретаря Ленинградского горкома Ф. Р. Козлова, где указывалось, в частности, что исключен из комсомола и из нефтяного института студент 4 курса Бро, «клеветавший на советский строй». Исключены были также из институтов студенты: Военно-механического – Карелин, иностранных языков Нестеров, аспирант Стильве. За распространение антисоветских высказываний (от простого выступления на собрании до рассылки писем) были арестованы доцент Технологического института Голованов, сотрудник одного из институтов АН СССР Рудаков, студент Ленинградского университета Красильников. Немало проблем для партийного руководства Ленинграда создавали старые большевики, вернувшиеся из лагерей после своей реабилитации. В отчете указывалось, что «со стороны некоторых их них имеют место … антисоветские высказывания, тлетворно влияющие на поведение некоторой части молодежи». Ф. Р. Козлов упоминал здесь члена КПСС(ВКП(б))

с 1915 г. М. И. Черняк, Степанова, члена партии с 1920 г., О. Я. Брейтщтрауса, члена партии с 1932 г., систематически критиковавших политику партии и правительства. Позиция партийного руководства Ленинграда была традиционна исключить из партии и выселить из Ленинграда. Однако не правильно было бы считать, что среди критиков политики партии и Советского правительства были в основном представители интеллигенции. В том же Ленинграде было отмечено недовольство рабочих заводов «Ленводпуть», «Металлист», «им. Калинина». Такие общественные настроения воспринимались в высших эшелонах власти крайне болезненно – ведь вот только что, казалось бы, новое руководство, проявив немалое политическое мужество, смогло сбросить оковы сталинского страха, и ожидало благодарности от тех, кого этот страх мог коснуться, но проявления благодарности очернялись, и сильно, проявлениями недовольства – как будто и не было перемен после смерти Сталина.

В феврале 1957 г. Отдел партийных органов ЦК КПСС по РСФСР подводил итог обсуждению в парторганизациях РСФСР письма ЦК. Так появился документ под названием «Об антипартийных выступлениях отдельных коммунистов на собраниях некоторых партийных организаций при обсуждении письма ЦК КПСС “Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов”», датированный 12 февраля 1957 г. и дополнение к нему от 21 февраля того же года. Этот документ любопытен прежде всего тем, что содержит сведения о реакции на письмо ЦК КПСС прежде всего в производственных коллективах, в среде рабочих, служащих, инженеров, реакции в провинциальных городах России всеми сторонами деятельности государственного аппарата. Он показывает, что к тому времени значительно утратили свою былую значимость такие ведомства, как Министерство внутренних дел, Министерство обороны, КГБ СССР, о чем свидетельствуют сравнительно свободные высказывания в дискуссиях на партийных собраниях, то есть на официальных форумах – представить себе такое еще несколько лет назад вряд ли было возможным. И в этом смысле, конечно, перемены в общественной психологии произошли – люди стали меньше бояться начальства разного уровня, в том числе высшего.

В этом же контексте следует отметить и резкое снижение масштабов уголовно-политического преследования. Сочетание указанных факторов меньшая боязнь высказывания своего мнения, в том числе критического, и по факту осуществленная властями некоторая демократизация общественной жизни наряду с провозглашенным отказом от закрытых репрессивных процессов, способствовала тому, что творческо-научная интеллигенция почувствовала себя значительно более свободной. На мой взгляд, власть была поставлена перед выбором – либо дальше продолжать следовать политике, которая вытекает из осуждения культа личности Сталина на XX съезде КПСС, то есть по пути дальнейшей демократизации, либо применять к начавшейся все громче подавать критический и инакомыслящий голос интеллигенции меры репрессий. И действительно, интеллигенция уже не хотела сидеть молча. Так, в конце 1956 – начале 1957 гг. на историческом факультете МГУ сложилась группа молодых марксистов под руководством Л.Н. Краснопевцева. Ее участники пытались создать новую концепцию истории КПСС и новую идеологию. В 1956- 1957 гг. в Ленинграде был создан и действовал кружок молодого ленинградского математика Р.И. Пименова. Его участники устанавливали связи другими молодежными кружками в Ленинграде, Москве, Курске, пытались солидаризировать их деятельность. В октябре 1958 г. была пресечена деятельность группы выпускников ленинградского университета во главе с М.М. Молоствовым. Они были арестованы за содержание переписки, которую вели между собой, за обсуждение возможности создания организации и рукописи о путях реформирования социализма в СССР. С этих людей, собственно, и начиналось диссидентское движение, однако тогда его представители

действовали индивидуально, не организовано, очень разрознено, в связи с чем такого рода проявления в историографии не относят к собственно диссидентству. Нужно также иметь в виду, что инакомыслящие тех лет не были известны широким слоям общества, а их деятельность еще не имела такого широкого международного резонанса, как деятельность поздних диссидентов. В итоге во властных кругах была выработана позиция, которая заключалась в следующем: сохранялся тотальный контроль власти за общественной жизнью. Пределы дозволенного в области различных мнений, вкусов и даже поступков слегка раздвинулись; но само деление гражданской и культурной инициативы, не говоря уже о политике, на «дозволенную» и «недозволенную», сохранилось в полном объеме. На самом деле, почти любая самостоятельная инициатива, даже вполне лояльная по отношению к господствующей идеологии, почти всегда подпадала под подозрение, просто в силу того, что она является инициативой, а не выполнением предписаний начальства. Система предписаний и запретов, диктуемая властью, отнюдь не совпадала не только с представлениями о правах человека, принятых в демократических странах, но и с действующим советским законодательством. Предполагалось, что для советского человека законом являются идеологические установки партии и правительства, причем эти установки далеко не всегда проговаривались вслух, хотя бы в передовицах газеты «Правда». Предполагалось, что советскому человеку и без дополнительных разъяснений должно быть понятно: общаться с иностранцами без дозволения начальства – по меньшей мере предосудительно; слушать зарубежное радио – нелояльно и опасно; писать картины в манере, отличной от социалистического реализма, а тем более, выставлять их на выставках и в галереях – акт «идеологической диверсии»50; публиковаться за границей без спроса – преступление. Несоблюдение этих норм и правил грозило нарушителю очень крупными неприятностями, а если нарушение было особо злостным или нарушитель особо упорствовал в своих «заблуждениях», его могли и арестовать.

Власть, по-видимому, искренне, не считала свои действия по отношению к «отщепенцам и хулиганам» вполне обоснованными – ведь в отличие от сталинских времен, они исключали из творческих союзов, высылали и лишали свободы не случайных людей, которые были совершенно ни в чем не виновны, как это было нередко ранее, а так называемых «настоящих» нарушителей, то есть «ни за что» уже не преследовали, и любой, кто вел себя достаточно «разумно» и «правильно», то есть не проявлял собственной инициативы, мог быть уверен в своем будущем. Находились, однако, такие люди, которые, не нарушая букву закона, открыто отказывались соблюдать общепринятые правила поведения. Эти люди, по большей части, были не глупее основной «массы» населения и отлично понимали, чем может быть чреват подобный нон-конформизм для них лично. Далеко не все из них считали себя политическими оппонентами действующей власти – просто собственную личную, профессиональную и гражданскую независимость и свободу они ценили выше, чем благополучие и карьеру, готовы были платить за эту независимость очень высокую цену, вплоть до лагерей и тюрьмы. Поначалу таких нон-конформистов было немного, однако, благодаря тому, что в СССР провозглашенные на партсобраниях громкие слова и цели расходились с действительностью, не без влияния зарубежного радиовещания, а также с учетом расширенной гласности их имена становились широко известны, и все больше людей следовало их примеру.

Власть пыталась, однако, показать, что оснований для принципиальной критики фундаментальной ценностей советского общества не имеется. На этой волне происходило обсуждение проекта новой редакции Программы КПСС, где интеллигенция приняла достаточно активное участие. В результате в прежних конституционных рамках Н. С. Хрущёву удалось создать новый мощный толчок развития советского общества, в большей мере ориентированный на интересы простых людей и основанный на идее скорого построения в СССР коммунистического общества – в соответствии с новой редакцией Программы КПСС, принятой на XXII съезде КПСС52. В этом документе указывалось, в частности, что «построение коммунистического общества стало непосредственной практической задачей советского народа. Решение задач строительства коммунизма осуществляется последовательными этапами. В ближайшее десятилетие (1961-1970 гг.) Советский Союз, создавая материально- техническую базу коммунизма, превзойдет по производству продукции на душу населения наиболее мощную и богатую страну капитализма – США (догнать и перегнать Америку); значительно поднимется материальное благосостояние и культурно-технический уровень трудящихся масс, всем будет обеспечен хороший материальный достаток: все колхозы и совхозы превратятся в высокопроизводительные и высокодоходные хозяйства; в основном будут удовлетворены потребности советских людей в благоустроенных жилищах; исчезнет тяжелый физический труд; СССР станет страной самого короткого рабочего дня. В итоге второго десятилетия (1971-1980 гг.) будет создана материально-техническая база коммунизма, обеспечивающая изобилие материальных и культурных благ для всего населения; советское общество вплотную подойдет к осуществлению принципа распределения по потребностям, произойдет постепенный переход к единой общенародной собственности. Таким образом, в СССР будет в скором построено коммунистическое общество. Полностью построение коммунистического общества завершится в последующий период».

При этом, однако, еще раз следует заметить, что власть никоим образом не отклонялась от намеченного политико-идеологического курса. И более того, указанные направления развития советского общества вполне вписывалось в рамки сталинской Конституции СССР 1936 г., где среди прочего провозглашались политические свободы (которые, однако, допускались в той мере, в какой это нужно было находящейся у власти политической элите).

Однако этот крупнейший политический проект Хрущёва (принятие новой редакции Программы КПСС) в итоге обернулся против него же (в его лице и всей советской власти), поскольку заявленные и протранслированные на весь мир в Программе КПСС задачи были явно утопическими, и реальная жизнь очень скоро подтвердила это. Но отступать от Программы КПСС было не к лицу власти, ведь тогда получалось, что этот выбор был ошибочным, и идея социализма-коммунизма себя не оправдывала. А с другой стороны формальное следование программному курсу, под который подгонялись все необходимые для этого показатели общественно-политического и социально-экономического курса, при фактически ином, заметно более негативном положении, с неизбежностью вели в «показухе», припискам, фальсификациям, и как следствие, к раздражению советских граждан.

На всем этом фоне инакомыслию просто нельзя было не расширяться. На общественную сцену выдвинулись в те годы писатели и литературные критики. Событиями огромной политической важности стали роман В. Дудинцева «Не хлебом единым», повесть И. Эренбурга «Оттепель», очерки В. Овечкина о сельской жизни, альманахи «Литературная Москва» и «Тарусские страницы», но более всего – ежемесячный литературно-публицистический журнал «Новый мир». Главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский собрал вокруг журнала все талантливое и честное, что было в русской литературе. «Новый мир» способствовал не только распространению идей «либерализма», но и сплочению его приверженцев: опознавательным знаком единомышленников стал «торчащий из кармана» очередной выпуск «Нового мира». Высшим достижением А. Твардовского было добытое им с огромным трудом разрешение на публикацию повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1962 г.). Однако уже в феврале 1970 г. Твардовский был отстранен от руководства

«Новым миром». Расправа с «Новым миром» произошла в общем русле ужесточения цензуры и вообще контроля над обществом. Но общество не

погрузилось в прежнюю духовную и умственную прострацию и застой. Краткосрочного ослабления давления и расширения пределов дозволенного знания оказалось достаточным для необратимых изменений в умах людей и общественной жизни. За эти годы произошло частичное сгруппирование атомов, на которые прежде распадалось общество. Эта консолидация породила демократические устремления на правовой основе в Москве, на Украине, среди депортированных народов (крымских татар, месхов, немцев и др.), привело в движение религиозные (баптистские) общины. Эти общности были разрознены, но цементирование каждой из них сделалось возможным с помощью счастливо найденного способа неподконтрольного распространения идей и информации, теперь известного под названием «Самиздат»: «сам сочиняю, сам цензуирую, сам издаю, сам распространяю, сам и отсиживаю за это», как писал об этом известный диссидент Владимир Константинович Буковский.

.2 Самиздат и тамиздат

Первыми в конце пятидесятых годов стали распространяться в машинописном виде в основном стихи поэтов серебряного века: Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака. Из-за цензуры большая часть их произведений, включая самые лучшие, не публиковалась. Произведения этих поэтов, ставших олицетворением нравственного сопротивления и внутренней свободы, всегда составляли значительную часть самиздата, без них не обходилась ни одна приличная домашняя библиотека. С начала шестидесятых, вероятно, главным из них был «Реквием» Анны Ахматовой. Напечатанная только в годы перестройки, эта поэма стоит в одном ряду с книгами Солженицына и Гроссмана, которые открывают глаза на долго замалчивавшееся прошлое и выносят приговор сталинизму. С конца пятидесятых в самиздате появляются переводные сочинения: Франц Кафка, «Письмо заложнику» Антуан де Сент-Экзюпери, Эрнест Хэмингуэй, «1984» Джорджа Оруэлла.

В начале шестидесятых в самиздат попадают сборники статей русских философов «Вехи» (1909) и «Из глубин» (1918). Семь авторов «Вех», анализируя события революции 1905 года, говорили об их разрушительности и пытались извлечь из них урок. Они предлагали вернуться к «национальной идее», призывали интеллигенцию покаяться, порвать с марксизмом и проникнуться религиозным сознанием. Авторы второго сборника, «Из глубин», видя, что общество не прислушалось к предупреждению веховцев, пожелали еще раз высказаться на ту же тему.

Были в самиздате и изданные на Западе политические произведения:

«Технология власти» Авторханова, «Новый класс» Милована Джиласа, в прошлом видного деятеля югославской коммунистической партии, посаженного при Тито в тюрьму. Особое место занимали мемуары, в которых под другим углом освещались события прошлого, в том числе Революция 1917 года, Гражданская война и Большой террор. Когда попала под запрет лагерная литература, самиздат вобрал и ее. Самыми читаемыми были «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург,«Воспоминания» Надежды Мандельштам, жены замученного в лагерях поэта.

Немало было и литературы советского времени, некоторые из этих произведений никогда не публиковались в СССР: «Доктор Живаго» Пастернака,

«Мы» Евгения Замятина. С 1968 года самиздат стал все больше обогащаться социологическими и политическими документами. Он превратился в канал, дающий доступ к информации, отличной от той, которую очень выборочно предоставляли официальные СМИ, и позволяющий распространять воззрения, которые не потерпела бы цензура.

Когда в конце 1960-х начале 1970-х годов стали общедоступными магнитофоны, параллельно с самиздатом начал развиваться еще и «магнитиздат». На всю страну прозвучали и прославились Булат Окуджава,

Александр Галич, позднее Владимир Высоцкий. Окуджава, официально работавший в «Литературной газете», пел о войне, но не в героической, а в трагической тональности, о старой Москве своего детства. Их песни, в которых не так много чисто «антисоветского», зато и нет «советского», слушали в каждом доме, любили и знали наизусть многие советские граждане.

Помимо «Самиздата» литературные произведения, содержащие критику советского строя, публиковались и за границей, что расценивалось властью как особая дерзость. Так, Синявский и Даниэль тайно публиковали свои произведения за границей – Синявский под псевдонимом «Абрам Терц», Даниэль – под псевдонимом «Николай Аржак» в этих произведениях были усмотрены признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 70 УК РСФСР. Самих подсудимых в советской прессе именовали «перевертышами», а их произведениях – «пасквилями»58 (это будет типичной терминологией в отношении диссидентов). Даниэль был переводчиком, а Синявский – кандидат филологических наук – научным сотрудником Института мировой литературы им. Горького (ИМЛИ). Выяснилось, что оба в течение десяти лет вели двойную жизнь: жили «как все советские люди», но при этом тайно писали произведения, отличающиеся по темам и стилю от официально разрешенных в СССР. В отличие от своих предшественников, Синявский и Даниэль получали поддержку из-за рубежа, причем не только от общественных правозащитных организаций, но и от структур, близко связанных с правительствами зарубежных, в основном западных стран, что было неудивительно, если учесть, что с рубежа 1960-х гг. в мире уже активно велась холодная война. Так, дочь бывшего французского военно-морского атташе в СССР Элен Замойская (Пельтье) тайно переправляла рукописи за границу, где, как отмечалось в обвинительном заключении, «антисоветскую стряпню, направленную против нашей Родины, охотно печатали буржуазные издательства». Как отмечает М. Золотоносов, власти СССР испугались: «получалось, что как волка ни корми, он благоустроенной клеткой недоволен и хочет жить сам по себе, а не лизать хромовый сапог конвоира». Писателям, кроме «буржуазной» агитации и пропаганды, вменялось в вину сатирическое изображение советской действительности в нелегально опубликованных произведениях.

Так, Синявского привлекали к уголовной ответственности за повести «Суд идет» (написана в 1956 г., опубликована в 1960 г.) и «Любимов» (написана в 1961-1962 гг., опубликована в 1964-1965 гг.) и статью «Что такое социалистический реализм?» (написана в 1956 г., опубликована в 1959 г.). Книги «Фантастические повести» (1963 г.) и «Мысли врасплох» (1965 г.) к делу не имели отношения, но активно цитировались обвинителями. В повести «Любимов», Синявский изобразил социалистическое общество, как противоречащее природе человека, как профанацию. Советская власть показана в повести как нищая и пьяная, а народ изображен как безразличная и апатичная масса. В повести содержатся нападки против Ленина. В повести «Суд идет» Синявский осмеивает советский строй и положения марксизма-ленинизма, злобно «клевещет» на теорию марксизма и будущее человечества. Статья Синявского «Что такое социалистический реализм?» была направлена против руководящей роли КПСС в советской литературе, все стороны советской жизни рассматривает как насилие над личностью. Даниэля судили за повесть «Говорит Москва» (написана в 1960 -1961 гг., опубликована в 1961 г.) и рассказы «Человек из МИНАПа» (написан и опубликован в 1961 г.), «Руки» (написан в 1956-1958 гг., опубликован в 1960 г.) и «Искупление» (написан и опубликован в 1963 г.)60.

Помимо литераторов, которые критику советского строя иносказательно, «между строк», проводили через свои произведения, в те годы (середина 1960-х г.) более активно стали проявлять себя и интеллектуалы, выдвигавшие вполне определенные политические идеи, не совпадающие с официальной идеологией, и которые, что не менее важно отметить, уже стали носить некоторый организационный характер (в виде кружков, а позже уже в более масштабных формах). Так например, осенью 1963 г. ставший диссидентом бывший генерал- майор П.Г. Григоренко, в дальнейшем видный участник правозащитного движения, и несколько его сторонников распространяли в Москве и Владимире листовки от имени «Союза борьбы за возрождение ленинизма». В 1962-1965 гг. в Ленинграде существовала подпольная марксистская «Лига коммунаров». Она руководствовалась программой «От диктатуры бюрократии – к диктатуре пролетариата», распространяла листовки с призывом к революционной борьбе с советской бюрократией, самиздатский журнал «Колокол». Достаточно многочисленной организацией (28 членов, 30 кандидатов) был ленинградский «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа» (1964-1967 гг., руководитель И. В. Огурцов), намеревавшийся предложить стране православно-почвеннические ценности с соответствующим государственным устройством.61 Подпольные кружки возникли и действовали также в Саратове («Группа революционного коммунизма», О.М. Сенин и др., 1966-1970 гг.), Рязани (группа Ю.В. Вудки, 1967-1969 гг.), Горьком (группа В.И. Жильцова, 1967-1970 гг.) и др. Их участники чаще всего вдохновлялись социал- демократическими идеалами, но в практической деятельности ориентировались на общедемократические и либеральные ценности, налаживали контакты с открыто действующим движением за права человека в Москве и других городах.

Эти и подобные им представители формирующегося диссидентского движения в обществе в целом поддержки не получали. В данном контексте сознание части советской интеллигенции, ориентирующейся на общемировые/общечеловеческие ценности, заметно отличалось от общего настроя. Как пишет С. Г. Кара-Мурза, «поскольку диссидентов была ничтожная кучка, то реально повлиять на массовое сознание они не могли». И далее: «никакого результата, полезного для нашего народа, от работы диссидентов я найти не могу – потому, что они очень быстро подчинили всю эту работу целям и задачам врага СССР в холодной войне. И те плоды поражения СССР, которые мы сегодня пожинаем, можно было вполне предвидеть уже в 70-е годы. На совести диссидентов – тяжелейшие страдания огромных масс людей и очень большая кровь». Однако мы не склонны преуменьшать влияние диссидентов и тем более обвинять их в «крови» – массовое сознание они, конечно, не могли изменить, но на мыслящую интеллигенцию влияние оказывали бесспорно. Наиболее остро воспринимающие отставание в демократическом развитии интеллигенты пополняли ряды диссидентского движения. И таких становилось все больше, равно как и их поддержка из-за рубежа постоянно расширялась. Мощным толчком в развитии диссидентского движения 1960-1970-х гг. послужили арест упомянутых выше Даниэля и Синявского осенью 1965 г. и официальная газетная кампания, сопровождавшая судебный процесс над ними в январе-феврале 1966 г. Синявский регулярно печатал критические статьи в «Новом мире», написал предисловие к большому однотомнику Пастернака. В 1953-1954 годах он подружился с Ю. Даниэлем, автором рассказов, ясно показывающих чудовищную дикость сталинских репрессий. Друзья встречались, читали друг другу и знакомым свои произведения, а некоторые из них отсылали на Запад, где они были опубликованы под псевдонимами.

Этот арест произвел большое впечатление на интеллигенцию: впервые за много лет писателей обвиняли в антисоветской деятельности63. Все только об этом и говорили, сочувствовали Синявскому и Даниэлю, гадали, что такого они могли написать. Повторялась та же ситуация, что и с процессом Бродского. Если двух авторов судили за высказывания в художественном тексте, значит, утвердившееся было после статьи Владимира Померанцева представление о том, что литература есть нечто большее, чем идеологическое оружие, опять пересмотрено. Кроме того, писателей обвиняли не в тунеядстве, как Бродского, а в «антисоветской агитации и пропаганде» по 70-й статье, то есть власть вела себя всё жёстче, угрожала возвратом сталинских методов. И тут многие решили, что можно выразить свою позицию не только молчанием. Люди извлекли урок из дела Бориса Пастернака, усвоили опыт дела Иосифа Бродского. Теперь интеллигенция не остается в позиции безропотной и молчаливой массы перед усиленным гнётом со стороны власти, а открыто заявляет протест. Главным способом сделать это было подписание коллективного письма с указание своего имени и координат. Всего до, во время и после процесса под такими письмами поставили свои подписи около восьмидесяти человек, в том числе шестьдесят два члена Союза писателей СССР. Письма были адресованы в правительственные и судебные инстанции, в редакции газет, публиковавших клеветнические статьи.

Но помимо открытых писем, существовали и другие виды протеста. Александр Есенин-Вольпин, математик, сын поэта Сергея Есенина, с самого начала шестидесятых годов выступал за действия в рамках закона и в защиту законности и гласности. Когда арестовали Даниэля и Синявского, он организовал в центре Москвы «Митинг гласности» – свободную демонстрацию, каких не было с двадцатых годов. Ему помогали молодые поэты – смогисты и его друг и товарищ Владимир Буковский. 2 декабря 1965 года Буковского арестовали и поместили в психиатрическую больницу. Выпустят его только через восемь месяцев, после того как две разных комиссии психиатров признают его здоровым.

Итак, несмотря на усилия власти, арест писателей вызвал невиданное с 1920-х гг. событие: политическую демонстрацию, в День советской Конституции, на Пушкинской площади 5 декабря 1965 г. У памятника Пушкину собралось, по разным источникам, от ста до двухсот человек. На развернутых митингующими плакатах были изложены три главных требования: гласности суда над Даниэлем и Синявским, которые были арестованы за три месяца до этого события, соблюдения Конституции СССР и освобождения незаконно помещенных в психиатрические больницы, в том числе Владимира Буковского. Митинг начался в 19 часов и продлился ровно … три минуты. Столько времени потребовалось милиции, чтобы вмешаться, отнять и разорвать плакаты и задержать около двадцати человек. Всех их, правда, очень скоро отпустили, однако власть твердо решила держать бунтовщиков под контролем.

По существу, судили не только двух писателей, сколько всю литературу, которая отказывалась от навязанной ей роли и от дихотомии «они и мы», с помощью которой Советский Союз описывал отношения с Западными странами.

В свою очередь, на такую «дерзость» отвечает и власть. Расширяет репрессии – судят Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашкову, составивших и отправивших на Запад «Белую книгу»65 в их защиту; затем судят Кузнецова и Бурмистровича за распространение произведений Даниэля и Синявского; затем Хаустова, Буковского, Кушева, Габая и участников демонстрации против процесса над Гинзбургом; потом Петра Григоренко – за протест против судов над Хаустовым и Буковским (Григоренко судят не только за это); потом Борисова – за протест против заключения в специальную психбольницу Григоренко и т. д. Одновременно потянулся и длинный ряд дисциплинарных и общественных взысканий (по терминологии диссидентов это были внесудебные репрессии, однако такое определение представляется неточным) – исключения из партии, комсомола, увольнения с работы людей, подписавших коллективные письма и отправивших их в ЦК КПСС в защиту арестованных по политическим мотивам и с протестами против ресталинизации. Но эти репрессии (более подробно о механизме их проведения речь пойдет во второй главе настоящей работы), в свою очередь, еще больше увеличивают масштабы зарубежной поддержки «ростков демократии» в СССР, диссиденты становятся все более известными жителям СССР. Так, по поводу суда над Гинзбургом, Галансковым, Добровольским и Лашковой было много обращений и заявлений в их поддержку. Среди писем по поводу «процесса четырех» выделялось обращение диссидентов Л. Богораз и П. Литвинова – оно было адресовано не в советские официальные инстанции, а «мировой общественности» – не только к советским гражданам, но и к Западу. Это было преодолением общего комплекса против «вынесения сора из избы». Авторы письма призывали требовать освобождения подсудимых из-под стражи и назначения повторного судебного разбирательства в присутствии международных наблюдателей. Письмо Богораз и Литвинова дало резонанс на Западе: его поместили многие газеты; лондонская «Тайм» опубликовала о нем передовую; зарубежные радиостанции, работающие на СССР, многократно передавали его полный текст, что сделало известным это обращение в СССР и вызвало поток писем к авторам – и сочувственных и ругательных.

И именно к тому времени (вторая половина 1960-х гг.) диссидентство сформировалось как политическая форма протестного движения в СССР (отсюда и распространенное название диссидентов – «шестидесятники»).

Глава 2. Развитие диссидентского движения в СССР в 60-80-е годы

В ночь с 13 на 14 октября 1964 года Никита Хрущёв был отстранен от власти своим ближайшим политическим окружением, обвинившим его в

«субъективизме и волюнтаризме». Вместо него утвердилось коллективное руководство: Леонид Брежнев стал первым секретарем ЦК КПСС, Алексей Косыгин – председателем Совета министров, а Николай Подгорный годом позже – председателем Президиума Верховного Совета СССР.

Новые правители ясно дают понять обществу, что время реформ закончилось. На смену оттепели приходит застой. Обостряется конфликт между сторонниками дальнейшего разоблачения Сталина и обозначившимся стремлением прекратить этот процесс; между теми, кто одобрял слова поэта:

«Покуда наследники Сталина живы еще на земле, Мне будет казаться, что Сталин еще в Мавзолее»69, и властью, не слишком уверенной, что нужно было его из мавзолея извлекать. Весной 1965 года пошли слухи, что решение ХХ съезда будут пересмотрены. Петр Демичев, секретарь ЦК КПСС по идеологическим вопросам, заявил, что никакого периода культа личности не было, а был период построения социализма. В апреле 1966-го года на пленуме правления Союза писателей РСФСР была раскритикована повесть «Один день Ивана Денисовича», прозвучали призывы прекратить ворошить тему культа личности, поскольку он в целом не сбил партию с ленинского пути. Дескать, пора научиться «объективно» оценивать Сталина, а не винить его во всех бедах. Такова была общая установка. Дух ХХ съезда уничтожался повсюду. 16 сентября 1966 года Президиум Верховного Совета РСФСР вводит в УК две новые статьи: 190-1 и 190-3. Они как бы дополняли 70-ю статью и карали за менее тяжкие деяния. Статья 190-1 предусматривала «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведения такого же содержания». А 190-3 касается «организации или активного участия в групповых действиях нарушающих общественный порядок», то есть митингов и демонстраций. Максимальное наказание по обеим статьям – лишение свободы сроком до трех лет.

.1 «Процесс четырех»

В 1966 году Александру Гинзбургу не было еще и тридцати. Легкий, проказливый, вечно погруженный в свои фантазии, он к тому времени уже хлебнул лиха и сменил много мест работы. В 1960-м его посадили на два года за составление трех номеров самиздатовского поэтического альманаха

«Синтаксис». В 1964-м чуть не арестовали за хранение антисоветской литературы. Потом он успел поступить в московский Историко-архивный институт. Взволнованный делом Синявского и Даниэля, Гинзбург решил собрать все относящиеся к нему документы: газетные статьи, письма в защиту обвиняемых и записи судебных заседаний. Так появилась «Белая книга». Один, «самый плохой экземпляр, чтобы они глаза себе ломали», Гинзбург отнес в приемную КГБ. Рукопись стала ходить в самиздате, потом попала на Запад, где «Белую книгу» напечатали.

Вместе с Александром Гинзбургом в Литературном музее работали два приятеля: Юрий Галансков, с которым он был знаком лет шесть-семь, и Алексей Добровольский. Двадцатисемилетний Юрий Галансков – сын рабочего и домохозяйки. В 1956 году его выгнали из школы – он сказал, что советская промышленность «построена на костях рабочего класса», а потом отчислили с первого курса исторического факультета МГУ. Он был активным участником чтений на площади Маяковского, участвовал в выпуске самиздатовского альманаха «Феникс», за что его несколько месяцев держали в психбольнице. В 1965 году он поступил на вечернее отделение Историко-архивного института, помогал Александру Есенину-Вольпину организовать митинг 5 декабря на Пушкинской площади. Опять попал в психушку, а выйдя оттуда, занялся составлением нового альманаха – «Феникс-66». За доброту и простодушие друзья прозвали его «Князем Мышкиным».

Автором одной из статей в «Фениксе-66» – о взаимоотношении знания и веры – был Алексей Добровольский. В то время ему было 28 лет, и он отличался крайне неровным характером. В 1956 году он вышел из комсомола в знак протеста против…кампании по преодолению последствий культа личности Сталина, а через два года был приговорен к трем годам заключения за антисоветскую деятельность. Вышел на свободу; но в 1964 году его арестовали вновь. На этот раз он был признан ненормальным и провел год в психбольнице. В 1966 году он работал переплетчиком в Литературном музее и учился на первом курсе московского Института культуры.

Алексей Добровольский взялся напечатать «Феникс-66» в типографии; это было опрометчивое решение, за которое многие его потом упрекали. В самом деле, рабочие тут же донесли до него куда надо. 19 января 1967 года КГБ арестовал Добровольского, Галанскова и Веру Лашкову – хрупкую молоденькую девушку. Она дружила со смогистами и перепечатала на машинке и «Белую книгу» и «Феникс-66».22 января на Пушкинскую площадь вышли два-три десятка молодых людей, в том числе Владимир Буковский, поэт Вадим Делоне, исключенный из Московского городского педагогического института, и Евгений Кушев. Эти трое развернули плакаты с требованиями освободить Добровольского, Галанскова и Лашкову и отменить антиконституционные 70-ю и 190-ю статьи УК72. Это был шаг вперёд по сравнению с лозунгами 5 декабря: теперь уже речь шла не просто о соблюдении Конституции, а об отмене определенных статей Уголовного

кодекса СССР, не просто гласности судебного процесса, а о безусловном освобождении обвиняемых. Манифестантов моментально задержали и некоторых оставили под арестом. Владимир Буковский оказался в камере, соседней с той, где содержалась Вера Лашкова, и тюремной азбукой-перестуком через стенку рассказал ей о том, что произошло на площади73. По любопытному совпадению, Лашкова с Буковским были соседями по дому на Арбате.

Власть и не думала ослаблять хватку – на следующий же день по делу, заведенному на Галанскова, Добровольского и Лашкову, арестовали Александра Гинзбурга. Он, конечно, знал всех троих, но прямого отношения к «Фениксу-66» не имел. Однако именно он и его «Белая книга» оказались в центре процесса, который состоялся в январе 1968 года. А до этого четверо обвиняемых провели год в предварительном заключении.

Несколько раньше, в августе-сентябре 1967-го, прошел суд над Владимиром Буковским, Евгением Кушевым и Вадимом Делоне. Это уже процесс не над писателями, опубликовавшими свои произведения за границей, а над молодыми людьми, осуществившими свое право открыто выражать солидарность с теми, кого преследуют власти. К обвиняемым применили как раз те законодательные новшества, отмены которых они требовали, – статьи 190-1 и 190-3.

Вадиму Делоне было в ту пору всего двадцать лет. Юлий Ким74 назвал его самым молодым и красивым из московских диссидентов. Дед его был знаменитым математиком, член-корреспондетом Академии наук СССР и прямым потомком того самого маркиза Делоне, коменданта Бастилии, который 14 июля 1789 года пытался оборонять крепость восставших. Некоторые знакомые уверяли, будто в речи Вадима слышался легкий французский акцент… Перед началом процесса, измотанный следствием, он признал свою вину. Только один Владимир Буковский ни в чем не покаялся.

В течение всего процесса он демонстрировал исключительную стойкость и использовал суд как трибуну, с которой мог публично и открыто излагать свои взгляды. Он настаивал на своей невиновности, подчеркивал, что Конституция гарантирует каждому советскому гражданину свободу демонстраций, и говорил, что не понимает и не принимает обвинения:

«Я уже заявил суду, что не признаю себя виновным. Более того, я не понимаю, в чем меня обвиняют. Меня судят за то, что не может считаться преступлением ни в одном демократическом государстве, <…> даже в такой стране, как Советский Союз.»

Адвокат Буковского Дина Каминская потребовала полностью оправдать своего подзащитного за отсутствием состава преступления – такое в советском политическом процессе происходило впервые.

В блестящем последнем слове, которое вскоре широко разойдется в списках, Буковский подробно и внятно изложил свою точку зрения. Он выражается предельно ясно и снова требует отмены статей 190-1 и 190-3 Уголовного кодекса СССР, и пересмотра 70-й статьи. В доказательство того, что, попирая право граждан на демонстрации, СССР действует незаконно, он зачитывает 125-ю статью Конституции, которая гарантирует свободу слова, печати, собраний, уличных шествий и демонстраций и спрашивает:

сентября 1967 года Владимир Буковский был приговорен к трем годам лишения свободы, то есть получил максимальный срок по статье. Двое других подсудимых также были признаны виновными, но получили год условно.

В 1968 году достигла апогея и закончилась первая фаза движения, которое возникло благодаря ХХ съезду. Этот год был объявлен ООН Годом прав человека (в честь двадцатилетия Всеобщей декларации прав человека), что стало лишним стимулом для борцов за эти права.

Начало года ознаменовалось процессом Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. «Диссидентское движение, считал писатель Феликс Светов, – началось практически с суда над Гинзбургом. Тогда как-то определилось: те люди, которые решились поддерживать, и те, которые все-таки испугались». В самом деле, еще до суда стали появляться письма и петиции в защиту четырех арестованных, причем в гораздо большем количестве, чем во время процесса Синявского и Даниэля. Это были обращения в высшие партийные и государственные органы, а также в прессу. В первых числах января в Московский городской Суд было направлено письмо за подписью тридцати одного человека с просьбой «обеспечить абсолютную гласность разбирательства, беспристрастность подбора свидетелей и широкое освещение суда в печати».77 Среди подписавшихся – десять членов Союза писателей, три члена Союза художников и три члена Академии наук, то есть цвет русской интеллигенции. Несколько сотен человек подписали письмо в Генеральную прокуратуру СССР. Они выразили недовольство тем, как процесс освещается в советской прессе, и изъявили желание присутствовать на заседаниях.

Суд начался 8 января и длился пять дней. Всем четверым предъявили обвинения в «антисоветской агитации и пропаганде», а Юрию Галанскову – еще и в «валютной спекуляции». Ну а поскольку ни в каких связях, помимо дружеских, их не уличили, а стало быть, общественное мнение внутри страны и во всём мире могло бы опять возмутиться преследованием людей за их образ мыслей, было решено усугубить их вину; для этого следствие в последнюю минуту изобрело какую-то совершенно невероятную историю с НТС (Народно- трудовым союзом). Этот союз – русская эмигрантская организация, обосновавшаяся в то время во Франкфурте-на-Майне. В Советском Союзе она считалась гнездом американского шпионажа, и многих диссидентов обвиняли в сотрудничестве с нею.

Незадолго до суда был арестован некий Николас Брокс-Соколов, иностранный студент русского происхождения. Он назывался представителем НТС, посланным в СССР со специальным заданием. При себе он имел крупную сумму денег, зашитую в пояс, – настоящий шпионский пояс, фотографию которого услужливо опубликовала газета «Известия». Поначалу никакой связи между арестом и «процессом четырех» не усматривалось. Однако иностранному студенту отводилась в нем важная роль: его показания доказывали, что обвиняемых якобы финансировала эмигрантская структура, в свою очередь, работавшая на ЦРУ, а значит, судили их не за публикации. На суде Брокс- Соколов сказал, что отдавал себе отчёт в том, что Гинзбург, Галансков и Добровольский – никакие не писатели, а уголовники.

Разумеется, никто в это не поверил. Анатолий Якобсон, талантливый поэт, преводчик, школьный учитель, язвительно писал: «Спрашивается, как может шпионский реквизит, принадлежащий Броксу, приехавшему в нашу страну в декабре 1967 года, изобличать людей, которые, находясь под следствием, пребывали в заключении с января 1967 года по январь 1968 года?».

В действительности с НТС контактировал Алексей Добровольский, и для него, уже дважды судимого, это могло оказаться серьезным отягчающим обстоятельством. Поэтому Юрий Галансков благородно взял ответственность за эту связь на себя, не зная, что Добровольский уже сотрудничает со следствием и подтверждает что угодно, лишь бы выгородить себя. Уже на суде Галансков понял, как оборачивается дело, и попытался отказаться от своих «признаний», но уже было поздно.

Пресса представляла Гинзбурга и Галанскова бездельниками, негодяями, иностранными агентами, они же вели себя очень достойно и настаивали на своей невиновности. «Я уверен, – сказал Гинзбург в своем последнем слове, – что никто из честных людей меня не осудит».79

Вердикт был суровым: Юрий Галансков приговорен к семи, Александр Гинзбург – к пяти годам заключения в колонии строгого режима. Алексей Добровольский, ввиду сотрудничества со следствием, получил только два года. Вере Лашковой, которая всего лишь перепечатывала тексты, не могли дать больший срок, чем дали ему, поэтому ее осудили всего на год, и 17 января она уже вышла на свободу.

Приговор вызвал волну возмущения, возобновился поток писем и петиций. Во всех говорилось, что процесс проходил безобразно и может расцениваться как возврат к сталинским порядкам. Свои подписи ставили академики и научные работники, писатели, художники, учителя, юристы, рабочие и студенты… Иные коллективные письма протеста подписывали сто, а то и двести человек. Конечно, некоторые имена повторяются в разных письмах, но общее число «подписантов» к апрелю 1968 года приближалось к семистам. Движение явно разрасталось, причем высокими темпами. Хотя ответа ни на одно письмо так и не последовало.

Вероятно, самым знаменитым, полнее всего выражающим формирующуюся позицию диссидентов стало письмо Ларисы Богораз и Павла Литвинова, написанное в январе 1968 года. Тридцативосьмилетняя Лариса Богораз – лингвист, кандидат наук. Она дочь революционеров (ее мать в девятнадцать лет сбежала из дома, чтобы воевать с в Красной Армии), жена Юлия Даниэля, с которым познакомилась в Харькове, где они оба учились в университете. Их сыну Александру к тому времени исполнилось семнадцать лет. Когда Юлия Даниэля арестовали, Лариса, несмотря на то, что супруги были на грани развода, активно поддерживала и всячески помогала мужу. Эта помощь и поддержка останутся неизменными и в дальнейшем. Лариса Богораз – человек твердый и целеустремленный, в борьбе за свободу она всегда со спокойной убежденностью шла до конца80. Павел Литвинов, внук известного Максима Максимовича Литвинов, бывшего в тридцатые годы наркомом иностранных дел, на десяток лет моложе Богораз. Любимец женщин, он довольно долго вращался в кругах московской «золотой молодежи». По примеру Гинзбурга, он составил документальный сборник о процессе над участниками демонстрации 22 января 1967 года и собирался сделать такой же сборник о «процессе четырех», в котором обвиняемым стал и сам Гинзбург.

В совместном письме Богораз и Литвинов обращают внимание на

«нарушение важнейших советских правовых норм» в процессе Гинзбурга и Галанскова. Они призывают мировую общественность требовать публичного осуждения этого позорного процесса, освобождения обвиняемых и повторного разбирательства. «Сегодня в опасности не только судьба трех подсудимых, – говорится в письме. – Процесс над ними ничуть не лучше знаменитых процессов тридцатых годов, обернувшихся для нас всех таким позором и такой кровью, что мы от этого до сих пор не можем очнуться». Авторы письма обращаются «ко всем, в ком жива совесть и достаточно смелости» – ведь в этом главное: жить по совести и справедливости.

Власти не могут не ответить на такую бурную активность. В советской печати и внутри партии разворачивается кампания против «подписантов». В апреле 1968 года в Союзе писателей проходит собрание, на котором все члены организации, поставившие свою подпись под письмами и воззваниями в защиту обвиняемых, подверглись суровому порицанию. Отчет о собрании был опубликован в «Литературной газете». Правление Союза указало на

«неприглядную роль некоторых московских писателей, проявивших недопустимую политическую беспечность и беспринципность». Их письма и

обращения могли «дать пищу нашим идейным врагам», их «безответственные поступки» нарушили «Пункт Устава Союза писателей СССР, который вменяет в обязанность его членам идейную борьбу против буржуазных и ревизионистских влияний».82 Вывод ясен: только те, кто верен идеологическим принципам партии, могут состоять в Союзе и, следовательно, называться писателями. Остальных могут и исключить.

Однако и эти угрозы вызвали коллективный протест. По Москве ходил слух, будто бы несколько очень авторитетных литераторов явились в секретариат и от имени ста – по другим версиям, ста двадцати или даже ста пятидесяти – коллег заявили, что если из Союза исключат хотя бы одного человека, то все выйдут из его состава. Это возымело действие. С весны 1968 года на «подписантов» начались массовые гонения, но из Союза писателей никого не исключили. Гонения вызывали новые протесты – пошла необратимая цепная реакция.

Летом 1968 года вся интеллигенция с трепетом следила за событиями в Чехословакии, то есть за попытками сменить социализм советского типа на «социализм с человеческим лицом». Все понимали: степень терпимости брежневской верхушки к этим переменам – верный показатель того, как она отнесется к требованиям обновления внутри СССР. «Ночью 21 августа 1968 года советские войска вошли в Чехословакию – подавляя реформы в братской стране, власти спасали коммунистическую идеологию у себя дома» – писала Людмила Михайловна Алексеева. Все волновались и гадали, какой будет реакция кремлёвских обитателей. Резкий и недвусмысленный ответ на этот вопрос последовал 21 августа, в день военного вторжения в Чехословакию. Тысячи москвичей восприняли это как крушение собственных надежд и как оказалось иллюзий. Ведь после 1956 года они убеждали себя, что реформы будут продолжаться и социализм вырвется из тисков сталинизма, а тут брежневская власть показала, что уготовано тем, кто слишком рьяно жаждет изменений. Открытая ХХ съездом дверь захлопнулась, мечты о преобразованиях разлетелись в пух и прах. Через четыре года после смещения Хрущёва наступил конец оттепели. «Вторжение ознаменовало конец оттепели. Теперь каждый из нас должен был сделать выбор: следовать линии партии и делать профессиональную карьеру, забыть о карьере и тихо ждать следующей оттепели со всеми вытекающими отсюда последствиями – сломанной карьерой и участью отверженных». Вспоминая в 1979 году о том времени, эмигрировавший в Париж Вадим Делоне рассказывал: «На многих дачах горели костры. Жгли не сухие листья – жгли самиздат, ожидая обысков…»

Вторжение в Чехословакию показывало, что советская власть ни к какой демократизации не способна. Выступая в Варшаве на пятом съезде Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) в ноябре 1968 года, Брежнев сформулировал основы так называемой «брежневской доктрины», оправдывающей военное вмешательство в дела «братской» страны, если в ней возникает «угроза делу социализма». Новый принцип «ограниченного суверенитета» касался не только государств – личная независимость граждан тоже откровенно урезалась. Управлял этим процессом Юрий Андропов – человек, который был советским послом в Венгрии во время восстания 1956 года, а в 1967-м стал главой КГБ.

Каждый оказался перед выбором: следовать линии партии или отстаивать обретенную после пятьдесят третьего года мало мальскую гласность и принять тяжелые последствия такого решения. Большинство склонялось к первому варианту, количество подписывающих коллективные письма резко сокращалось. Началась пора «исторического компромисса»; власть гарантировала населению стабильность: ни возврата к сталинскому террору, ни существенной либерализации, – при условии, что оно откажется от протестных действий. Однако не все приняли новые правила. Нашлись люди, которые, понимали, на что идут, и не смотря на ужесточение режима – а возможно, как раз из-за этого ожесточения, – продолжали бороться за свободу слова.

августа 1968 года семь человек (это по общепринятым данным, а на самом деле была восьмая участница – Татьяна Баева) вышли на Красную площадь, чтобы открыто выразить несогласие с введением советских войск в Чехословакию. Это были Лариса Богораз, Павел Литвинов, Наталья Горбаневская, тридцатидвухлетняя поэтесса и переводчица, которая привезла с собой в коляске трехмесячного ребёнка; талантливый лингвист Константин Бабицкий; Вадим Делоне, раскаявшийся в своем «раскаянии» на процессе Буковского; двадцативосьмилетний Владимир Дремлюга, отчисленный из университета за насмешки над «высоким званием советского чекиста», работавший поездным электриком и, поговаривали, подрабатывавший фарцой; и Виктор Файнберг, который во время учебы работал на стройке и на заводе, только что окончил английское отделение Ленинградского университета и водил экскурсии по Павловскому дворцу-музею. Самому младшему, Делоне, был двадцать один год, самым старшим, Богораз и Бабицкому, – по тридцать девять. Демонстрация перед храмом Василия Блаженного продлилась всего несколько минут. Участники сели на брусчатку около Лобного места, с которого когда-то царские глашатаи зачитывали указы, объявляли о войнах и казнях. Они развернули транспаранты: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» (на чешском языке), «Руки прочь от ЧССР!», «Позор оккупантам!» и, конечно же, «За вашу и нашу свободу!».

На них немедленно набросились десять человек, сбежавшиеся со всех сторон, изорвали в клочья плакаты и чешский флажок, который Горбаневская достала из коляски. Сидящих демонстрантов избили и затащили в милицейские машины. Двадцать минут – и все. Однако эти семеро, бестрепетно вышедшие к стенам Кремля выразить свой протест, совершили самую настоящую мирную революцию в отношениях между советской властью и обществом.

Процесс над участниками демонстрации последовал очень скоро – он проходил с 9 по 11 октября того же года. На скамье подсудимых сидели только пятеро. Дело против Натальи Горбаневской было прекращено. Судить мать двоих малолетних детей власти все же не решились. А Виктора Файнберга из-за «еврейской внешности» кгэбэшники при задержании так избили, что выбили передние зубы – не показывать же его на публичном суде в таком виде. В конце октября его тоже признали невминяемым и в декабре отправили на «лечение». Для заседаний намеренно отвели маленький зал, чтобы ограничить доступ всем, кроме специально отобранных КГБ зрителей. По уже сложившемуся обыкновению, друзья обвиняемых, человек сто – сто пятьдесят, стояли на улице под дождем и выпавшим снегом. Жителям соседних домов сказали, что судят валютчиков и жалеть их нечего.

Подсудимые, которых обвиняли в нарушении общественного порядка и клевете на советский государственный и общественный строй, держались твердо и сожалений не высказывали. Адвокаты требовали оправдать их за отсутствием преступления. «Выражение собственного мнения не может считаться преступлением», – сказала Дина Каминская, защищавшая Павла Литвинова. Суд, однако, рассудил иначе и приговорил Литвинова, Богораз и Бабицкого соответственно к пяти, четырем и трем годам ссылки, Дремлюгу – к трем годам тюремного заключения, а Делоне – к двум с половиной плюс еще четыре месяца от предыдущего срока.

Последние слова, произнесенные подсудимыми, свидетельствовали о зрелости, которой достигли некоторые «дети ХХ съезда». С поразительным в таких обстоятельствах спокойствием они уверенно отстаивали человеческое достоинство, демократические ценности, право каждого выражать свое мнение и критиковать правительство. Они и вышли на площадь как свободные люди.

«Всю свою сознательную жизнь я хотел быть гражданином, то есть человеком, который спокойно и гордо выражает свои мысли. Десять минут я был гражданином», – сказал Владимир Дремлюга. «Для меня не было вопроса, выйти или не выйти, – вторил ему Литвинов. – Как советский гражданин я считал, что должен выразить свое несогласие с грубейшей ошибкой нашего правительства, которая взволновала и возмутила меня». «Критика отдельных действий правительства не только допустима и законна, но и необходима, – утверждал Делоне. – Все мы знаем, к чему привело отсутствие критики правительства в период сталинизма». Значит, подобные действия – залог свободы для всего общества. «Текст лозунга, который я держал в руках: За вашу и нашу свободу», – продолжал он, – выражает мое глубокое личное убеждение».

Так развивалось советское диссидентское движение в 1960-х годах. Один из многочисленных связанных с ним парадоксов заключался в том, что к нему примкнули уже вполне зрелые люди. Главные принципы движения были выработаны двумя поколениями инакомыслящих. К первому принадлежала молодежь – те, кто родился в конце тридцатых – начале сороковых годов и еще не успел найти свое место в жизни. Власти лишили их такой возможности, заперев в тюрьмы, лагеря и психушки. Это Владимир Буковский, Юрий Галансков, Владимир Осипов, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Вера Лашкова, Александр Гинзбург… Второе же поколение оказалось старше первого и состояло из тех, кто зачастую работал в престижных учреждениях и вступил на этот путь в результате долгой внутренней эволюции. Таковы Лариса Богораз, Сергей Ковалев, Татьяна Великанова, Андрей Сахаров, Елена Боннэр, Константин Бабицкий. В последующем было как минимум два других поколения: середины и конца семидесятых и даже начала восьмидесятых годов.

.2 Развитие диссидентского движения в 70-80-е годы. Правозащитники 70-х годов

Диссиденство очень рано определило принципы своей деятельности, иные, чем у предшествовавших ему оппозиций; в новых условиях, – конечно, уже не тех, что при сталинском произволе, – оно, опираясь на эти принципы, начинает играть на международной арене весьма существенную роль.

Вначале всё диссидентское движение – небольшая сплоченная группа людей, защищающих свободу самовыражения и убеждений и противостоящих политическим репрессиям. Вскоре в эту группу вливаются те, кто отстаивает более конкретные права: свободу совести, права на национальное самоопределение, на эмиграцию, права инвалидов, рабочих, женщин, право бороться за мир вне официальных советских организаций… В диссиденстве уживаются разные движения, каждое со своей историей, со своими героями и со своими особенностями. Все они находятся в конфликте с режимом, который проповедует атеизм, утверждает, что разрешил национальный вопрос, не допускает эмиграции и настаивает на том, что лучше всех защищает права рабочего класса во всем мире. И все же диссиденство не сводится к сумме этих движений. Оно пересекается с большинством из них, но оно шире, оно выходит за их рамки. В российском диссиденстве уживаются русские националисты, евреи, желающие эмигрировать, верующие, которые хотят отправлять свои обряды, и многие другие, но не все русские националисты, не все евреи и не все верующие являются диссидентами, потому что не все они признают основные принципы диссиденства

В рамках диссиденства самые разнообразные требования сводятся, в сущности, к одному: каждый человек имеет права, провозглашенные в Декларации прав человека. В 1977 году о «знаменитом вопросе «прав и свобод», вопросе так называемых «диссидентов»» упоминает Юрий Андропов, глава КГБ.90 Следовательно, диссидентство можно рассматривать как движение в защиту прав человека в СССР, хотя, конечно, одновременно этот термин означает и самое ядро движения, определяющие и воплощающие в себе его принципы.

При этом, вопреки соблазнам групповых интересов, диссиденты не ограничиваются защитой какого-то одного права или какого-то одного сегмента населения. Они систематически расширяют круг прав, которых добиваются отдельные группы: для них это права каждого человека. Так, «право еврея эмигрировать в Израиль» превращается в право на эмиграцию, которым должен обладать каждый. Право свободно исповедовать свою религию должно относиться не к какой-то отдельной конфессии, а ко всем. Даже националисты поддерживают тех, кто в рамках диссидентского движения борется ха другое национальное самоопределение.

Диссиденство не отделяет борьбу за какое-либо право от защиты каждого человека, преследуемого за то, что добивался этого права. С точки зрения диссидентского движения, это две стороны одной медали. В 1972 году Леонид Плющ, тридцатитрехлетний математик, одновременно общается и с московскими диссидентами – он друг Петра Якира, – и с кругом украинских националистов. Его арестовывают, объявляют шизофреником и помещают в психиатрическую больницу. Там его пичкают «отупляющими» лекарствами, представляющими серьезную опасность для здоровья, как физического, так и психического. Диссиденты тут же взывают к западному общественному мнению; Запад начинает добиваться освобождения Плюща. 30 декабря 1975 года ему вместе с семьей разрешено эмигрировать. Черноволосый, хрупкий на вид, он прилетает во Францию еще под сильнейшим воздействием медикаментов, которые ему давали насильно. На то, чтобы от них оправиться, у него уйдет несколько месяцев. В России энергичнее всех, пожалуй, боролась за его освобождение лингвист Татьяна Ходорович. В 1976 году она обращается к нему с открытым письмом. В этом письме она напоминает:

«Ежедневно и ежечасно рискуя своей свободой, а значит, и благополучием своих четырех детей, я боролась не только за абстрактную идею («ненасильственного действия», «права человека»), не только за очередного узника совести, но и за конкретного живого человека, чей духовный строй, чья этическая установка были не так уж чужды моим собственным».

Десятью годами позже Андрей Дмитриевич Сахаров в очень похожих выражениях скажет, что для того, чтобы спасти мир, нужна «активная нравственность», то есть «активная забота о тех, кто рядом и, по возможности, – активная забота о тех, кто далеко от тебя». Участвующая в этом интервью Елена Боннэр, жена Андрея Сахарова, подчеркнет: «Легко любить все человечество, соседа полюбить сумей-ка!».92 Доводя эту логику до крайности, они оба без колебаний включились в 1981 года в голодовку, долгую и мучительную, чтобы добиться для Лизы Алексеевой, невесты сына Елены Боннэр, разрешения воссоединиться с любым человеком в Соединенных Штатов. Иные люди, в том числе и диссиденты, упрекали академика за то, что он рисковал своим здоровьем ради случая, затрагивавшего одного-единственного человека, но для Андрея Сахарова защита прав человека тоже неотделима от защиты конкретной личности. И он, и Елена Боннэр руководствуются в этом христианской этикой, на которую вовсе и не думают ссылаться. Зато их логика в корне отлична от советской, согласно которой борьба идет неизменно за счастье всего человечества, но до счастья отдельного человека никому нет дела.

Действия диссидентов направлены не на абстрактные понятия: они искренне верят, что человек обладает непреложными правами, и в первую очередь правом иметь собственное мнение и высказывать его. Таким образом, они противостоят существующему положению вещей, при котором любого человека могут взять и арестовать за его убеждения. В открытом письме, процитированном выше, Татьяна Ходорович задает риторический вопрос:

«Знали ли я, начиная борьбу за Ваше освобождение, что Вы – марксист, то есть человек, который исповедует идеологию, отрицающую для меня всё святое: Бога, христианство, свободу как высшее, не отчуждаемое от человека благо?»

Ответ на этот вопрос однозначен: «Конечно, знала. И все равно же боролась».

Три принципа определяют рамки диссидентской деятельности: уважение к законности, отказ от любого насилия и стремление к гласности.

Особенность диссидентского движения – в том, что они открыто требуют очень немногих реформ. Они хотят соблюдения существующих законов, хотят пользоваться теми правами, которые предоставляют эти законы. Владимир Константинович Буковский четко это формулирует: они желают «жить в правовом государстве, где закон был бы незыблем и права всех граждан охранялись бы». Он напоминает, что они «не обязаны подчиняться ничему, кроме закона», и потому призывает: «Давайте же – как добрые граждане нашей страны – соблюдать законы, как мы их понимаем, то есть как они написаны».94 Под этими словами подписалось бы все диссидентское движение. Они соответствуют стратегии, определенным с начала 1960-х годов Александром Есениным – Вольпиным: Строгое соблюдение законов позволяет отказаться от следования за беспрестанно колеблющейся генеральной линией власти. Здесь сталкиваются два «как будто»: советская власть ведет себя, «как будто» реальность совпадает с ее речами, диссиденты же поступают, «как будто» официальные речи следует воспринимать буквально, а советские законы должны применяться на практике. Такая позиция подразумевает полную перемену концепции закона СССР. Если раньше закон был известен мало и внушал лишь страх, то теперь диссиденты доказывают, что он может защищать общество от безграничного произвола.

Систематически и почти в одних и тех же выражениях они твердят, что их деятельность протекает в рамках закона: защитники прав человека одновременно оказываются и защитниками права как такового, защитниками закона. В этом пункте – как и в некоторых других – Александр Солженицын настаивает на том, что его позиция отличается от диссидентской. В 1974 году, вскоре после публикации «Архипелаг ГУЛАГ» на Западе, писателя вызывают в прокуратуру. Он резко отвечает:

«В обстановке непроходимого всеобщего беззакония, многолетне царящего в нашей стране (а лично ко мне – и восьмилетней кампании клеветы и преследований), я отказываюсь признать законность Вашего вызова и не явлюсь на допрос ни в какое государственное учреждение».

Он настаивает: «Прежде чем спрашивать закон с граждан, научитесь выполнять его сами». Своим отказом повиноваться писатель, в сущности, тоже требует соблюдения закона. И тем не менее, когда в 1994 году Солженицын вернулся в Россию, этот вопрос оказался настолько существенным, что дал Александру Солженицыну право утверждать, что он никогда не был диссидентом. В отличие от него, подчеркивает писатель, диссиденты призывали соблюдать Конституцию и решение ХХ съезда.

Число политзаключенных в 1970 – начале 1980-х гг. увеличивалось в связи с ужесточением приговоров. Многих диссидентов, которые получили и отбыли длительные сроки лишения свободы, приговаривали к новым, при этом значительно снизилась их возможность найти адвокатов, которые смогли бы их защищать.

Следовательно, в начала 1980-х гг. диссиденты стали практиковать самозащиту в судебном разбирательстве. Однако судьи на некоторых судебных процессах не давали подсудимым права последнего слова, поэтому диссиденты на случай своего ареста стали делать заявления, что стало новым жанром публикаций самиздата.

Результатом такой деятельности советской власти против диссидентства стал арест около 500 активистов диссидентского движения, отчего это явление перестало быть направляемым и организованным. В связи с эмиграцией активистов религиозного движения менее открытой стала и деятельность творческой интеллигенции. Заместитель председателя КГБ С. Цвигун писал в своей статье в 1981 году, что антиобщественные элементы, которые маскировались под правозащитное движение, борющееся за демократию в СССР, теперь разоблачены и обезврежены96.

Несмотря на то, что советская власть лишила диссидентское движение своих основных лидеров, празднование полной победы над движением было преждевременным, так как в 1980-х гг. «Хроника текущих событий» продолжала издавать свои журналы. В это время наблюдалось стремительное ухудшение экономической ситуации в стране, а необъявленная война в Афганистане продолжалась, это обусловило усиление оппозиционных общественных настроений. В 1981 – 1985 гг. в СССР были отмечены созданием независимых общественных групп и организацией объединений правозащитного направления.

С конца шестидесятых до конца семидесятых годов социологическая картина диссиденства меняется. В шестидесятых это в основном москвичи, в семидесятых становится больше и в других городах. «Хроника» четко отражает эту эволюцию: в первых номерах упоминается только то, что происходит в столице; потом появляется все больше фактов, относящихся к другим городам (самыми активными оказываются Свердловск и Саратов) и даже республикам. Это объясняется двумя трудноотделимыми одно от другого явлениями: уровнем диссидентской активности и доступностью достоверной информации. Однако самиздат по самой своей природе объединяет оба фактора: те, кто распространяет информацию, связаны с теми, кто действует. С конца семидесятых из самых отдаленных мест поступают сообщения о демонстрациях в поддержку диссидентского движения. Так, 25 января 1980 года Вазиф Мейланов, сорокадвухлетний математик, двумя годами раньше уволенный из института, где он работал, выступает в Дагестане с протестом против ссылки А. Д. Сахарова в Горький.

Значительно расширяется социологический и профессиональный состав диссидентов. «Подписанты» первых писем, члены Иниативной группы защиты прав человека, Комитета прав человека или советской секции Международной амнистии, – в большинстве своем люди интеллигентных профессий, литераторы или ученые.

Первые диссиденты принадлежали к так называемой элите. Многие их них дети или внуки тех, кто в тот или иной момент играл выдающуюся роль в жизни государства: это Павел Литвинов, Петр Якир, Елена Боннэр, Лидия Чуковская, Андрей Твердохлебов, Лариса Богораз. В силу своего происхождения они наблюдали, что творилось в самой сердцевине правящего класса, и знакомы с механизмами управления страной. Андрей Сахаров учился в одном классе с дочерью Карла Радека, Александр Гинзбург – с сыном Анастаса Микояна, Александр Даниэль дружил с сыном того самого Владимира Крючкова, которого Михаил Горбачёв впоследствии назначит директором КГБ и кто станет одним из организаторов августовского путча 1991 года. Многие диссиденты сами достигли привилегированного положения, стали известными учеными или членами Союза писателей СССР. Андрей Сахаров в частности, находился вровень с самыми высокопоставленными деятелями: дача у него там же, где и у них, в Жуковке-2, рядом с дачей Мстислава Ростроповича. Он лично встречался с Берией, Хрущёвым, Брежневым и долгое время имел возможность звонить им по телефону.

В семидесятые годы социальный состав диссидентов расширяется и распространяется на совсем другие круги. Разумеется, отчасти это расширение иллюзорно. В самом деле, все больше и больше молодых, которые десятью годами раньше поступили бы учиться, решают отказаться от всякой надежды на успех, сократить участие в жизни общества до минимума, чтобы избежать идеологической обработки и следовать собственным интересам. Молодежь стала объединяться в различные организации, например в 1969 году в Свердловске была создана организация «Свободная Россия», состоявшая из молодежи и преобразованная в 1970 году в «Рабочую партию». Эта организация выступала против тоталитарного режима и боролась за его демократизацию. Более 50 человек, которые были членами «Рабочей партии», оказались приговоренными к лишению свободы на 3 – 5 лет.

Они станут так называемым поколением дворников и ночных сторожей. Других исключили из университета, а значит, они не могут заниматься интеллигентными профессиями. Однако не все объясняется этим явлением. В конце семидесятых 40% людей, арестованных по политическим мотивам, – это рабочие, которые заочно с научной и технической интеллигенцией составляют большинство защитников прав человека. Согласно подсчетам Л. М. Алексеевой, большая часть тех, кто в 1977-1978 годах подписывает письма в защиту Московской Хельсинской группы, – рабочие и мелкие служащие. Создание свободного профсоюза Владимиром Клебановым свидетельствует о том, что в среде рабочих также раздаются голоса протеста.

Итак, диссиденты продолжают находиться на особом положении: они представляют собой интеллектуальную и нравственную элиту общества. Но они ведь никогда не стремились создать массовое движение инакомыслящих и потому, кажется, слегка сбиты с толку тем, что к ним присоединились самые разные люди, совершенно на них не похожие. Но ничего не делается для того, чтобы преодолеть разрыв между поколениями в движении, которое все ширится, но не становится однороднее.

В заключение можно отметить, что к первой половине 1980-х гг. советская власть так и не смогла ликвидировать оппозиционные государственному строю общественные элементы, несмотря на использование беспрецедентных репрессивных методов борьбы. СССР так и не вернулся в то состояние, когда диссидентство было в зачаточном состоянии.

Заключение

На основе проведенной нами работы, можно отметить значимую роль диссидентского движения в истории России.

Идеология диссидентов не имела вполне определенной единой доктринальной концепции, поскольку включала в себя несколько разных идеологических течений (от «либералов-западников» до «патриотов- почвенников»). Вместе с тем всех диссидентов объединяла критика действующего советского режима, желание добиться больше политических свобод в СССР, в связи с чем преобладала позиция, связанная с правозащитной деятельностью, что больше соответствовало сторонникам демократического правового государства западного толка, для которых основой были работы академика А.Д. Сахарова

Советская оппозиция, существовавшая в виде инакомыслия на протяжении всей истории, смогла открыто о себе заявить в 1960-х гг. и представить себя в диссидентском движении. Желание обрести свободу появилось в советском обществе после разоблачения сталинизма. Однако в период «оттепели» отношение советской власти к инакомыслящей интеллигенции не смягчилось. Этот факт способствовал бесконтрольному распространению демократических идей в подпольных объединениях, где инакомыслящие собирались для обсуждения политических, экономических, философских проблем, а также знакомились с идеями единомышленников, читая рукописи и публикации самиздата. Самиздат являлся мощным центром диссидентского движения, который реализовывал свободу слова, благодаря чему общественная мысль стала выражать себя публично.

Диссидентское движение включает в себя 5 основных направлений: национальные движения (движения украинцев, литовцев, эстонцев и др.), религиозные (движения православных, евангельских христиан-баптистов и др.), социализм с человеческим лицом (основная идея – возвращение к настоящему марксизму, а не принимать искаженную И. В. Сталиным идеологию К. Маркса и В. И. Ленина), антикоммунистический лагерь (либеральные западники и национальные почвенники), сталинский диссент (падение престижа власти в глазах народа в связи с появлением теневого бизнеса, правящей номенклатуры и отсутствия стимула к работе).

В работе была достигнута цель настоящего исследования – диссидентское движение было рассмотрено как особое явление, феномен в общественно- политической жизни СССР.

В работе мной были представлены истоки диссидентства в СССР, рассмотрены его основные течения, определены цели и методы «борьбы», в частности, что основными формами и методами диссидентской деятельности являлись:

сбор и распространение запрещённой властями информации («Самиздат»);

подготовка и распространение “открытых писем” (обращений и заявлений) в защиту незаконно осуждённых или посвященных другим актуальным проблемам общественно-политической жизни страны;

создание общественных организаций на системном уровне (наиболее известные – Московская Хельсинская группа, Комитет защиты прав человека СССР, Инициативная группа по защите прав человека в СССР);

демонстрации. Наиболее известные две из них: 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в Москве, в День Советской Конституции, с требованиями защиты конституционных прав, гласного суда над арестованными ранее писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем, а также «демонстрация семерых» на Красной площади 25 августа 1968 года в знак протеста против ввода советских войск в ЧССР;

распространение листовок;

моральная и материальная поддержка отдельных лиц, подвергшихся репрессиям, и их семьям;

голодовки.

Все эти методы и формы наиболее активно использовались в Москве, в других городах преобладали распространение листовок и самиздатской литературы.

Выявлена программа диссидентского движения, предложены его различные классификации, а также определена значимость диссидентского движения для истории СССР 1960 – 1980-х гг.

Диссиденты играли также роль своего рода психоаналитиков: они выговаривали вслух правду о той боли, которую терпело население страны в течение многих лет, полных жестокого и бессмысленного насилия, а также о болезненном разрыве между словами и опытом и, наконец, обо всем мучительном ХХ веке, который останется в истории как век лагерей. Они рассказали о том, как за человеком отрицают право быть мыслящей, свободной и ответственной личностью, и тем самым диссиденты ослабили последствия и ущерб от всего этого. И наконец, пока власть старалась отрезать советское общество от внешнего мира, пока народ был опутан пеленами казенного языка и, главное, казённой мысли, а потому не мог в полную силу размышлять, диссиденты вновь извлекли на свет основные ценности: свободу, истину, человеческое достоинство.

С конца шестидесятых до конца восьмидесятых они доказывали, что прекрасная советская действительность на самом – не что иное, как огромная потемкинская деревня. Они отодвинули ярко размалеванные декорации – и обнажилась неприглядная картина, и тогда стали размышлять, как исправить положение. Диссиденты, которых так часто изображали в виде врагов, не

ставили себе цели разрушить режим; они хотели показать, что режим этот – миф. Они стремились, в согласии с проповедью Солженицына, «жить не по лжи».

Лариса Богораз, лучше, чем кто бы то ни было, сформулировала значение борьбы, которую вели диссиденты. С ее точки зрения, то, что в СССР, «где все было сделано для того, чтобы всякая личность утратила свою свободу и независимость, <…> появилось движение, которое мы называли движением за права человека», означает очень важную вещь: «Свобода необходима каждому человеку. Он может этого не осознавать, но рано или поздно он к этому придет».

Список использованной литературы и источников.

Алексеева Л. М. История инакомыслия в СССР. Новейший период. – Вильнюс Москва: ПОРТОН, 1992.

Барсенков А.С., Вдовин А.И. История России 1917 – 2004. – М.: Аспект-Пресс, 2006.

Безбородов А.Б. Историография истории диссидентского движения в СССР 50-80-х гг. // Советская историография. – М., 1996. С. 399 – 421.

Богораз Л. Даниэль А. В поисках несуществующей науки (Диссидентство, как историческая проблема) // Проблемы Восточной Европы. – Вашингтон, 1993. № 37-38. С 142-161.

Бригадина, О.В. От советского к постсоветскому этапу изучения истории правозащитного движения в СССР: смена парадигм (1980-е гг. – начало XXI в.)- Мн.: БДУ, 2021. С. 115 – 130.

Бобков Ф. Д. КГБ и власть. М.: Издательство «Ветеран МП», 1995. 383 с.

Вагин. Е. В. Бердяевский соблазн («Правые» в оппозиционном движении 60 – 70-х годов)// Наш современник. – М., 1992, №4. С. 172 – 178.

Верт Н. История советского государства. 2-е изд. – М., 1998.

Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX века. – М.: РОССПЭН, 1995.

Гефтер М. Я. Их тех и из этих лет. – М.: Политиздат, 1991.

Даниэль А. Ю. Диссидентство: культура, ускользающая от определений? – М.: О.Г.И., №9. 1998. С. 111-124

Митрохин Николай. Русская партия: Движение русских националистов в СССР 1953-1985. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 616 с.

Миф о застое. – Л.: Лениздат, 1991.

Пайпс Р. История СССР. – М.: Логос, 1995.

Погружение в трясину: Анатомия застоя. – М.: Проспект, 1991.

Коник В. В. Свобода совести и ее лжезащитники. М.: Молодая гвардия, 1986. 175 с.

Политическая демократия в историческом опыте России. – Челябинск, 1993.

Диссиденты. 50/50: Опыт словаря нового мышления. – М.: Наука, 1989.

Романкина И.А. Типология диссидентского движения в СССР (1950-е-1980- е годы). Автореф. на соик. кандид. ист. наук. – Коломна, 2007.

Савельев А. В. Политическое своеобразие диссидентского движения в СССР 1950 – 1970-х годов// Вопросы истории. 1998, №4. С. 109 – 121.

Страницы истории советского общества: факты, проблемы, люди. – М.: Политиздат, 1989.

Хоскинг Д. История Советского Союза 1917 – 1991. – М.: Вагриус, 1994.

Янов А. Идеальное государство Геннадия Шиманова.//Синтаксис. – №1. – С.50-51.советский диссидентский движение

Яковлев Н. Н. ЦРУ против СССР. 3-е издание М.: Молодая гвардия, 1983. 320 с.